Стон

Дорогие мои, глава относительно спокойная, не событийная, можно даже сказать, близкая к флаффу. Со следующей главы будем двигаться в сторону развязки) Три дня Джон счастлив. По-настоящему. Он глубоко дышит впервые за долгое время, когда разумом его завладела тьма, когда каждая минута жизни, каждый вдох были подчинены самой проигрышной войне, на какую только способен возгордившийся человек. Воевать с собственным сердцем — что может быть глупее? Все равно что воевать с Богом... Три дня Джон упивается счастьем, стараясь не думать о ненависти, ощетинившейся под сердцем черным клубком. Сегодня день четвертый. Он осознает, что погряз, понимает, как много еще надо сделать: позвонить Баку Морсу, например, а еще лучше — приехать к нему и поговорить начистоту. Все сроки, взятые им на раздумья, давно истекли, и на фоне тактичного, молчаливого ожидания Бака собственное трусливое малодушие кажется Джону еще ничтожнее. Да, надо приехать, звонок в данном случае оскорбителен. Прятать глаза недостойно. Бак умный, он поймет, что Джон не может иначе; посмотрит в глаза и поймет. Терять друга, такого замечательного и верного, каким неожиданно оказался Бак, непозволительное мотовство. Но Джон не может переключиться ни на кого. Все его мысли и чувства отданы Шерлоку, и время как будто остановилось. Все выглядит так, словно они жили вместе всю жизнь. Джона поражает это почти мистическое узнавание: улица, квартира, миссис Хадсон присутствовали в его жизни всегда. По каким-то неведомым причинам он это забыл. Был болен, сошел с ума. А теперь излечился, пришел в себя и вспомнил. Разве нет? Почему же тогда он все здесь знает? Каждый уголок квартиры ему знаком, каждая ложка в среднем ящике разделочного стола. И кухонные полотенца (приобретенные явно не Шерлоком), щедро расцвеченные сочным клубнично-абрикосовым натюрмортом, и камин с едва заметной трещинкой на защитном стеклянном экране, и небольшая чугунная дровница. И то, как улыбается миссис Хадсон… И то, как смотрит на него Шерлок… Они вместе: готовят, завтракают, обедают и ужинают, смотрят телевизор, сидят у камина, разговаривают. Они рядом, очень близко. Так близко, что смешивается исходящее от их кожи тепло. Они задевают друг друга плечами, руками, коленями, вздрагивают, краснеют и понимающе улыбаются. Сила их притяжения непреодолима. Желание видеть друг друга всеобъемлюще. Будто встретились после долгой разлуки и никак не могут насытиться. Шерлок напряжен, и Джон это видит. Видит, как стынет его взгляд от шелеста проезжающих мимо окон машин, от телефонных звонков, от шорохов, скрипов и стуков. Но все меньше и меньше. Он расслабляется по крупинке, но все-таки расслабляется. Джон тихо радуется: хороший знак. Выпутаемся как-нибудь. И не важно, что сам Джон натянут, как тетива. Он боится за Шерлока. Боится до тьмы в глазах. Он действительно готов спать у его двери, распластавшись на пороге непробиваемо прочной броней. Он разорвет любого, кто попытается отнять у него это счастье: видеть, слышать, знать, что он есть. Но так же хорошо Джон понимает, насколько бессильным может он оказаться, случись то, чего так мучительно ожидает Шерлок. И опасность смертельна, что уж скрывать. * В тот день, день первый, Джон все-таки выманил Шерлока на прогулку, и недоуменно посматривая на его блестевшее от пота лицо, наконец-то начал осознавать, что все на самом деле серьезно. Но даже не предполагал, что серьезно настолько. Он потащил Шерлока в Гайд-парк, на его взгляд, самый лучший парк Лондона. К чему мелочиться, прогуливаясь в каком-нибудь непритязательном скверике? Они сидели у озера, пили крепкое пиво и подшучивали над спонтанными позывами своих мочевых пузырей. Бродили по парку, наслаждаясь свежестью и молодостью весны. Ели теплые, божественно вкусные пироги со свининой и яблоками. Пили капучино с корицей. Джон морщился: слишком сладко. Шерлок облизывал губы: сладко… Джон обливался жаром, вспоминая прикосновения этих губ.  Джон любил его. Правда, любил. Домой они возвращались в сумерках. У дверей он взял Шерлока за руку, и, почувствовав ответное движение пальцев, мысленно поставил себе зачет: молодец, все правильно. Шерлок боялся войти в квартиру, и боялся именно за него, Джона. Успокойся. Мне не так-то легко сломать хребет. Если только выстрелом в спину. Квартира встретила безопасной, уютной тишиной, сквозь которую прорывалось негромкое бормотание телевизора в гостиной домовладелицы. Но Шерлок поднимался по лестнице так, будто крался к логову зверя: осторожно, еле слышно ступая. — Шерлок, перестань. — О чем ты? — Шерлок резко обернулся и смутился, встретившись с Джоном глазами. — Не понимаю. — Все в порядке. Дома все в порядке. Поверь, я это чувствую. И, пожалуйста, пропусти меня первым. — Нет. Меня он не тронет. — Кто — он? Там никого нет. И только убедившись, что квартира пуста, Шерлок понемногу расслабился. Но тревога не покидала его, заливая глаза лихорадочным блеском и превращая их взгляд в короткий бросок. Бросок в сторону Джона. Он ждал вопроса — «того самого», на который, Джон это ясно видел, сегодня отвечать ему хотелось бы меньше всего. Слишком уж хорош был этот весенний денек, и этот вечер, медленно накрывающий город бархатными, теплыми сумерками. Джон не выдержал: — Завтра, Шерлок. Или послезавтра. А может быть, никогда. Шерлок сразу все понял и едва слышно вздохнул: — Завтра. Поговорим обо всем завтра. Без сомнения, разговор предстоял нелегкий, и прежде всего для Шерлока. Как облегчить груз, под тяжестью которого Шерлок сутулился, теряя величавую стать, Джон не знал. Но только пока. Кто такой Шерлок, хастлер или наследный принц, Джона тревожило мало. Потому что это Шерлок. Его вены и артерии туго наполнены кипучим и алым: то ли терпкостью молодого вина, то ли сладостью соков невиданных райских плодов, но и то и другое одинаково ударяет в голову. И этого Джону достаточно. Но как могло случиться подобное с потрясающе умным, аристократичным, независимым человеком, понять не мешает. Чтобы защитить. Чтобы знать, кого и за что он непременно убьет, даже если в этот момент сделает свой последний, свой самый короткий вдох. Но — завтра. А сегодня — его первый вечер в этой квартире. Дома. Очень близко от прикорнувшего на диване Шерлока, настолько измученного тягостным предчувствием одному ему известной беды, что заснувшего внезапно и незаметно для себя самого. И он, Джон Уотсон, нахлебавшийся вдоволь дерьма и крови, почти потерявший надежду даже на горстку радости, никому не позволит отнять у него этот вечер, этот трепетный миг, превратив гостиную, мягко подсвеченную углями очага*, в гребаную исповедальню. Пусть спит. Пусть отдыхает. Любовь моя… *** Разбудило Джона еле слышное движение внизу. Мгновенно взмокнув от ужаса, он кубарем слетел с кровати и рванул на себя дверь. — Шерлок! — Доброе утро, Джон, — раздался бодрый голос, и Джон прижал ладонь к ошалевшему сердцу: спокойно, глупое, и не будь смешным. Но все же спросил, сухо глотая дрожь: — Ты в порядке? — Да. Варю кофе. Ноздрей коснулся густой, насыщенный аромат, и Джон удивился мощи накатившего страха: все остальные ощущения и эмоции вмиг исчезли, уступив место безрассудному ужасу все потерять. Неужели и дальше так будет? Черта с два! Надо разобраться со всем этим, и как можно скорее. В его доме будет надежно и безопасно. Всегда. Ни одна тварь не вползет, даже если это сам Сатана. — Джон, поторопись. Миссис Хадсон кое-что принесла. Для тебя старалась. Ни одна тварь сюда не вползет, слышите? — Я скоро! Убрать постель, умыться. (Как мягко и сладко спалось… Какая чистая, прохладная вода…) Надо купить халат. Обязательно! И новая пижама не помешает. Кофе. Горячий, крепкий. Кофе, который варит для него Шерлок. Шерлок. Кружится голова, ноет каждая косточка. …Шерлок варит кофе в их кухне. И что там, интересно, принесла миссис Хадсон? * Проклятье! И как только он не помешался, слушая тихий, бесцветный голос?! В Джоне боролись два ослепленных эмоциями существа — готовый прикончить на месте воин, которого Шерлок еще не знает, которого он еще ни разу не видел, и, даст Бог, никогда не увидит, и задыхающаяся от нежности нянька, готовая прижимать к груди и баюкать доверенное ей чудо жизни, удивительное и до слез любимое. Теперь Джон знал все, от начала и до конца. Шерлок не прятался за намеки, говорил откровенно и очень больно. Так больно, что сердце стонало, не справляясь с отчаянием. Каким все это время было его лицо, Джону представлялось с трудом, но, видимо, таким страшным, таким перепаханным и изрытым страданием, что Шерлок вдруг замолчал, резко прервав свой монотонно-кошмарный рассказ, а потом произнес, отвернувшись к окну: — Ты можешь уйти. Я пойму. Эти нелепые слова вышибли Джона из дружелюбных объятий кресла. Он метнулся к окну и дернул в стороны тяжелые полотнища штор. Надо срочно впустить сюда свет. Много света. Потоки света. — Неужели некому было тебя защитить?! Твой брат… Этот полицейский, этот инспектор… Ты же сказал, что он… Неужели они… — Джон, — невозмутимость Шерлока сводила с ума, — ты не понял? Это было невозможно. — Родственник миссис Хадсон. Все эти люди. Столько смертей… Господи! И ты… — И я, трусливый сукин сын, так и не решившийся остановить его. Я знаю, Джон, что до конца жизни мне не выплатить этот долг. — Шерлок поднялся. — Извини, мне надо побыть одному. Сделал шаг и остановился, не зная, куда идти… Джон подошел и встал рядом. И обнять бы его, да не так поймет. Шерлок сейчас все может понять не так. Услышал же он упрек там, где место только муке и боли. Среди чертовой прорвы слов, придуманных человечеством за эти тысячелетия, Джон не находил ни одного правильного, способного выразить всю силу своей любви, своей готовности отдать жизнь, своего страха, что ни дай бог это бесценное, дорогое тело хоть раз еще почувствует унижение. Его красноречия хватило только на короткую, тусклую фразу: — Не слишком ли долго ты был один? Шерлок посмотрел внимательно и недоверчиво: — Ты хочешь сказать… — Я хочу сказать, что люблю тебя больше жизни. Наконец-то. *** Опасность настолько реальна, что на всякий случай он звонит Гарри — рассказать, что у него все хорошо, что он нашел настоящего друга, которым очень дорожит, и настоящий дом. Если случится непоправимое, Гарри должна помнить, что он был счастлив. *** От его слов Шерлок сразу обмяк. Лицо утратило скульптурную резкость, глаза потеплели и наполнились умиротворяющим светом. — Любишь? — Да. И не говори, что это тебя удивило. Ты с первой минуты все знал. Знал? — Знал. Только боялся поверить. Шерлок неловко и растерянно мялся, переступая с ноги на ногу, потирая пальцы, сжимая губы. И ничего не говорил о своих чувствах. «Боишься запачкать меня собой? Ну и ладно, молчи. Я и без этого знаю, что ты теперь мой». — Джон… «Не надо, Шерлок. Я знаю. Дай время, и в руках своего верного Джона ты обо всем забудешь. Будешь помнить только любовь. Засыпать и просыпаться в любви. Но есть ли у нас это время...» — Где он сейчас? Шерлок взглянул с благодарностью: Джон не ждал ответных признаний, не настаивал на клятвах и заверениях. Удивительное сокровище Джон. Как его спасти, как уберечь? Он качнул головой. — Не знаю. Джон, этот человек смертельно опасен. И власть его безгранична. Абсолютна. — Такое бывает? — Как оказалось, да. Поверь, я потратил на него слишком много времени, чтобы не быть в этом уверенным. Он живет по своим законам и подчиняет им всех, кто может быть ему хоть в чем-то полезен. Легко, не прилагая усилий. Дьявольски умный, могущественный, одаренный, порочный. Тебе известна сила порока, Джон? Эта сила не знает себе равных. Порок столь притягателен, что в радиационное поле его обаяния попадает каждый. Без исключения. — И ты? — И я. Ревность ударила хлестко и метко: в самое сердце. Джон невольно спрятал глаза — Шерлок не должен увидеть этот глубинный предательский мрак. Но Шерлок увидел. — Этому невозможно противиться, Джон. Ты знаешь, что перед тобой убийца, безжалостный и циничный, может быть, самый опасный из всех существующих, потому что неотразим в своем дьявольском очаровании. Он губит, играя. Вокруг него столько насилия, столько смертей, что в какой-то момент перестаешь верить в их реальность и уже не ведешь им счет. Более того, для тебя все это становится извращенной нормой. Ты ненавидишь его так яростно, что разрывается сердце, но не признать его силы не можешь. Не получается. Он становится частью тебя, и это самое страшное. Он убивает, а ты уверен, что убиваешь ты. Не знаю, как тебе объяснить… Это надо почувствовать. — В твоем голосе восхищение. Шерлок горько усмехнулся. — Любую ситуацию я привык оценивать трезво. Насколько это возможно в моей ситуации. Габриэль любил его. Они все его любят. Все — его добровольные шлюхи. Даже я. — Ладно. — Джон не хотел больше слышать о шлюхах. — Я понял. — Да ничего ты не понял, — досадливо покачал головой Шерлок. — Ты ревнуешь и оттого не слышишь самое главное. Он одержим всем и всегда, и не важно, что это на данный момент: какой-то новый проект или новая страсть. Сейчас он одержим мной. Вообразил, что это дар, что именно я — любовь всей его жизни, и окончательно спятил. — Я его понимаю. Шерлок вспылил: — Джон, будь серьезнее, ради бога!  Я боюсь за тебя так, что тупею! Ничего не соображаю! И не знаю, что делать. Стольких оттащить от края, ни разу ни в чем не усомниться, и вдруг… У меня всегда было решение. Верное решение. А сейчас я беспомощнее младенца. Джон улыбнулся, понимая, как неуместна его улыбка, как может обидеть и даже разозлить она Шерлока, но ничего поделать не мог. Если бы Шерлок увидел себя со стороны! Пылающее лицо, звездная яркость глаз, руки, нервно взмывающие к волосам и превращающие их в невыносимо прекрасный хаос. До чего же сладко любить его. Каким бы ни был тот неведомый монстр, Джон его понимал. — Я думаю, рано паниковать. Мы вместе… — слово растеклось по языку горячим дурманом, — … вместе два дня, и я все еще жив. Подождем. — Он снова встал у окна, отодвинув кружево занавески. — Вот что, Шерлок. Собирайся. Пробежимся до ближайшего супермаркета. Я не намерен умирать голодным. Шерлок ошарашено уставился на светлый затылок, словно именно там гнездилась вся легкомысленная удаль этого бесхитростного, но явно не отличающегося наивностью мужчины. Уверенного в себе. Сильного. Но при этом такого открытого для удара, такого незащищенного и никак не желающего понять, что трудно сохранить равновесие, балансируя на краю. От страха за него сдавило грудь. — Какого черта, Джон?! Ты шутишь?! — А ты предлагаешь засесть в квартире и держать оборону? За кого ты меня принимаешь? Разве не мы с тобой вчера пили пиво и по очереди ходили отлить? Гайд-парк не сровняли с лицом земли, насколько я помню. И Лондон стоит на месте. И я не лежу с простреленной головой. Господи, ты хлопаешь глазами так глупо, что я люблю тебя еще больше. Шерлок шагнул к нему, но замер на полдороге, сдержав порыв. «Ну и стой. Обнимешь потом. А я обниму тебя, и ты почувствуешь надежность и силу моих рук. И перестанешь бояться». — Напрасно ты думаешь, что я ничего не знаю о смерти. Больше, чем мне хотелось бы, будь уверен. Она моя давняя знакомая, Шерлок. Я пропитан кровью насквозь, и цену ей знаю. А еще я знаю, что жизнь сильнее. — Джон посмотрел на него долго и нежно. — Меньше всего мне хочется умереть теперь, когда у меня есть ты, но прятаться по углам я не буду. Ни за что. Собирайся. Приготовлю для тебя царский обед. *** Джон звонит родителям, уверяя, что у него все прекрасно. Здоров. Счастлив. Жаль вот, приехать пока не может. Времени нет. Много дел. *** Сегодня четвертый день его приперченного ненавистью счастья. И он все еще жив. И все еще рядом с Шерлоком. Джон невольно начинает вести счет прожитым с Шерлоком дням. * — Детектив?! — Это громко сказано. Я никогда не воспринимал себя в данном контексте. Скажем так, мне интересны загадки, кажущиеся неразрешимыми. Удивительно, Джон, насколько люди бывают слепы! Все всегда оставляет след, надо только увидеть его и двинуться в нужном направлении. Но… Возьмем к примеру Лестрейда… Он прекрасный полицейский, профи, да и нюх у него не притупился. И технических возможностей куда больше, чем у меня. Но, имея в руках канат из ведущих к Садерсу нитей, он так на него и не вышел. Даже шагу не сделал! Почему? Не понимаю. Или мой брат… — Ты нас познакомишь? — Да. Позже. Он в курсе, что я живу не один, и, по-моему, очень доволен. Наверняка потребовал от миссис Хадсон подробный отчет. Они как два заговорщика вечно шушукаются за моей спиной. — Она славная. — Никогда не прощу себе ее горя. Знаешь, Джон, в этом мире не много людей, которых бы я любил. Так я устроен. Но миссис Хадсон занимает в моем сердце особое место. Поверь. — Верю. «А я? Где в твоем сердце уголок для меня? Есть ли он?» Шерлок смотрит долго и пристально, изучая каждую промелькнувшую тень, каждый взмах ресниц, проникая взглядом сквозь кожу и мышцы, добираясь до раненой внезапным сомнением души. «Неужели ты не чувствуешь этого, Джон?» Джон отводит глаза. Он истомлен близостью Шерлока и переполнен счастьем. *** Пятый день. Джон звонит Баку Морсу, и, вслушиваясь в механические интонации голоса, потерявшего все оттенки радости и надежды, до боли стискивает кулаки — он не любит разбивать чьи-то надежды. — Как ты, Джон? Куда пропал? — Прости, Бак. Так получилось. Был занят. Набор безликих, шаблонных фраз отвратителен, но ничего другого его мозг не рождает, и Джон продолжает выплевывать их, давясь фальшивой мутью и презирая себя. — Ты не против встретиться? Надо кое-что обсудить. Твою работу, например. Джон? — Тебе есть что предложить? Так быстро? И так не ко времени, Бак! — Кое-что. Ну так  что? — Да. C радостью. Когда? — Сегодня вечером. Сможешь? — Попробую. «Если только Шерлок не привяжет меня к креслу. Да я бы и не возражал». * — Нет! — Шерлок, не надо. — Я. Сказал. Нет. — Ты мне приказываешь? «Не хватало еще поссориться». Лицо Шерлока вспыхнуло и на миг исказилось страданием, став… о боже, неужели такое возможно?.. некрасивым и жалким. Слабость накатила теплым приливом. Джону хотелось кричать о том, как страшно, как непостижимо он его любит, как дорожит каждым его вздохом. Но так нельзя. Загонять себя в угол — нельзя. Подчинить свою жизнь чьей-то злой воле — нельзя. Недопустимо! Даже если это плохо закончится. — Шерлок. — Извини. Но ты так и не понял… — Я понял. Но не собираюсь играть по его законам и правилам. Шерлока мучительно передернуло — слова давались ему с трудом: — Возьми меня с собой. — Это не очень удобно, Шерлок. — Нежность растеклась по телу медовой сладостью. — Ты просто подожди меня дома, ладно? — И вдруг выпалил: — Я тоже боюсь! До смерти! Вдруг без меня тут… Но это не должно затянуть нас, Шерлок. Мы же не крысы, загнанные в шкаф! И потом, судя по всему, этот человек не ищет простых ходов в своей игре. — Да, — нехотя согласился Шерлок и взглянул исподлобья: — Только для него это давно уже не игра. — Позвони брату. Проведи этот вечер с ним. — Предлагаешь подстраховаться? — Глаза Шерлока гневно сузились. — Думаешь, Садерс выкрадет меня, как какую-то глупую Барби? Ну уж нет. — Шерлок… — А ты? Кому, в таком случае, позвонишь ты? Кто защитит тебя? * Джон покидал Бейкер-стрит с тяжелым сердцем, оглядываясь на затемненные шторами окна, до ноющей маеты в сердце желая быть там, за этими шторами. В такси он не удержался — достал телефон и торопливо, чтобы не передумать, нажал кнопку вызова. — Чем занят? — Злюсь, — буркнул Шерлок, и Джону стало немного легче. — Отлично. Не ложись без меня. Я скоро. Следующей была Гарри. Услышав родной голос, Джон облегченно выдохнул. — Привет. Как дела? — Привет, братишка. — Гарри хихикнула. — Все хорошо, и если ты снова звонишь для того, чтобы сказать, как соскучился и как умопомрачительно меня обожаешь, то отключайся — мы целуемся… «Как бы все могло быть легко и просто». Тоска шевельнулась, устраиваясь в душе поудобнее. Джон упрямо сжал губы. «Выпутаемся! Пусть только попробует встать у меня на пути!» * Бак, несмотря на тщательно продуманный образ беспроблемного человека, твердо знающего, что ему нужно от жизни, выглядел утомленным и сникшим: дни тревожного ожидания углубили поперечную складку на переносице, потушили блеск его ярких глаз. И все же он был очень красив — зрелой, притягательной красотой хорошо обеспеченного мужчины, перед которым широко распахнуты все безбрежные дали. Он окинул Джона быстрым, настороженным взглядом. — Что? — улыбнулся Джон. — Так смотришь, словно не узнаешь. — Ты… — Бак негромко прочистил горло, — изменился. Но не пойму, что не так. — Все так, дружище, — продолжал улыбаться Джон. — Прости, я не ненадолго. Проблемы со временем. — Какие могут быть проблемы со временем в эту пору? — удивился Бак. — Только не говори, что устроился куда-нибудь подработать, — добавил он с беспокойством. — Нет, что ты! Если ты решил, что я не верю в твое обещание, то заблуждаешься. Это… совсем другое. Бак понял, что Джон не хочет вдаваться в подробности, но все-таки немного расслабился и тоже заулыбался. — Я чертовски рад тебя видеть. И жутко соскучился. Садись, — смущенно продолжил он, — я уже кое-что заказал. Ты все еще доверяешь моему вкусу? — Всецело. Они встретились в пабе на берегу Темзы. Это небольшое тихое заведение предложил Бак, заверив Джона, что здесь отменная кухня и подходящая для беседы обстановка: малолюдно и на редкость спокойно. Столик в углу, за которым они расположились, уютно скрывало от чужих глаз декоративное дерево, и эта, хотя и весьма условная защита слегка ослабила напряжение. То, что оно все это время неприятно холодило Джону затылок и шею, приходилось честно признать. — Коньяк? — Можно. Оба выпили залпом и, синхронно закашлявшись, рассмеялись. — Я волнуюсь, — признался Бак. — Глупо. — Бак, ты уж прости. Надо было сразу тебе позвонить, но… Джон виновато мямлил, и от этого злился, понимая, что выглядит в глазах Бака полным ничтожеством. «Ну что за мальчишество в конце-то концов?!» — Обстоятельства моей жизни резко изменились, и уже навсегда, — твердо сказал он, но все же добавил: — Прости. — И ко мне ты не переедешь, — не глядя на него, заключил Бак. — Нет. — Жаль. — Бак старательно разыгрывал хладнокровие, но всей его выдержки хватило только на пару минут — разлить коньяк и поднять бокал. — Черт. Черт тебя побери, Джон Уотсон! Я так обрадовался. Они замолчали — неловко, натянуто, отчужденно. «Будет обидно потерять его дружбу, — подумал Джон. — Отличный мужик этот симпатяга Бакки». — Наверное, будет самонадеянно спросить тебя о причине, — заговорил Бак. — Ну почему… — Джон пожал плечами. — Я нашел то, что искал — вот и вся причина. — Когда успел? — с горькой иронией осведомился Бак. — Я думал, после нашего разговора твои поиски прекратились. — Они прекратились, но бывает так, что не надо искать. Бак, это история давняя. — Странно. — Да, странно. Джон еле слышно вздохнул. Ему нестерпимо хотелось услышать Шерлока, узнать, все ли в порядке. Тревога горячо сосредоточилась в центре груди, неприятно уплотняя соски, учащая сердцебиение. Но Бак, его разочарование и горечь, застывшая в синеве потускневших глаз (много работал, плохо спал и, кажется, пил), тоже заслуживали внимания. Джон отчетливо представил одинокую гостиную в огромной квартире: роскошно, кристально чисто и холодно. И Бака, ожидающего звонка, от которого так много зависит: наполнится ли его дом теплом и светом или так и останется безнадежно пустым. Понятно, на что надеялся Бак... Но все-таки Джона окатило волной смятения, когда тот произнес: — Я всегда помнил о тебе, Джон. Ненавидел себя за то, что не сказал самого главного: как много ты для меня значишь, каким наваждением для меня стал. Ты уехал на эту чертову бойню, а я едва не умер с тоски. Глупо. Все очень, очень глупо. Вся моя жизнь. И даже твое неожиданное появление в ней. Ты выглядел таким потерянным и разбитым… Как же я ликовал! Теперь я ему пригожусь, думал я, все сделаю для него, превращу его жизнь в сплошное блаженство. Глупо. Каждое слово ранило, царапало душу. Признание Бака не стало неожиданностью для Джона, но тем не менее он оказался не готов к такому откровению, к такой ошеломительной правде. — Бак… — Нет, Джон, нет. — Бак поправил белоснежный ворот рубашки, посмотрел на  часы, плеснул новую порцию коньяку себе и Джону и только после этого поднял глаза — влажные, синие, несчастные. — Не говори ничего. Не всем мечтам суждено осуществиться, я давно уже это усвоил. Посидишь со мной еще немного? Здесь прекрасно готовят мясо, да и заказ вот-вот принесут. Много времени это не займет. Ты как? Согласен? — Конечно, Бакки, — улыбнулся Джон. — Когда Уотсон отказывался от хорошо приготовленного мяса и от хорошей компании? — Не такой уж хорошей. — Бак сделал глоток и поморщился. — Я тебя обманул… — Да? И в чем же? — Мне нечего предложить, Джон. Я имею в виду работу. Нет, если быть более точным — есть, и даже кое-что весьма стоящее, но о конкретике говорить еще рано: со дня на день я жду возвращения из Рима одного весьма уважаемого господина. Старинный друг моего отца, маг и волшебник. Будь уверен, Джон, ты встанешь к операционному столу одной из самых лучших лондонских клиник, но чуть позже, чем я рассчитывал. — Не знаю, как и благодарить. — Не благодари. Тем более что сегодня я хитро заманил тебя в это тихое место в надежде споить и увезти к себе навсегда. Вот такой я отвратительный типчик. — Ничего не имею против типчиков, — весело рассмеялся Джон. Ему вдруг стало очень легко. Неожиданно он поверил, что ничего плохого больше не будет. Бакки Морс, которому было совсем не до шуток, но все-таки он шутил и, пусть грустно, пусть через силу, но улыбался; сочное ароматное мясо; вкусно хрустящие ломтики гренок — все эти реалии обычной человеческой жизни, ее простые, доступные радости не предполагали наличие безумцев, приносящих кровавые жертвы своей отвергнутой страсти. Шерлоку не место в том сюрреалистичном аду. Они обязательно будут вот так же обыкновенно есть обыкновенный бифштекс, пить коньяк, смеяться, смотреть друг на друга, а потом, по дороге домой, целоваться в такси или в первой попавшейся подворотне — страстно и ненасытно. И так всю жизнь. — О чем задумался, Джон? — Мне пора. * Они ненадолго задержались у двери паба, поглядывая на беззвездное небо и ежась от речной сырости, принесенной разгулявшимся ближе к ночи ветром. «Дождя не миновать». Джон оглянулся на поджидающее такси. — Хорошо посидели. — Да. Бак крепко пожал ему руку: — Не прощаемся? — Нет. Я буду звонить. И ты не забывай. — Шутишь? Мне еще предстоит сделать из тебя звезду хирургии. Он запнулся, еще крепче стискивая его ладонь. А потом порывисто притянул к себе, обхватив спину и плечи, вдохнул глубоко и жадно, вбирая в себя запах взлохмаченных ветром волос, до ломоты в груди заполняя им легкие, воруя частицу своей так и не сбывшейся мечты. — Джон… * Руки противно взмокли. От волнения потряхивало, и ныло под ложечкой. «Ответь немедленно, Шерлок!» — Я в порядке, Джон. Надеюсь, ты не напился? Его голос дрожит и рвется на каждом слове. — Не знаю. Дома разберусь. Господи, господи, господи, не дай ему нас убить. *** Шестой день. В этот день состоялось сразу два судьбоносных знакомства. Джон узнал, что на самом деле представляет из себя Скотланд-Ярд (на первый, беглый и поверхностный взгляд, — суета, приближенная к бардаку; на второй, более пристальный, — хорошо отлаженный механизм, работающий бесперебойно и четко), и кто такой инспектор Лестрейд (доброжелательный, умный, усталый и на редкость располагающий к себе человек; с первого взгляда ты готов не задумываясь доверить ему свою жизнь). А еще Джон впервые увидел Майкрофта Холмса, убедившись воочию, что такое понятие, как элита, не плод воображения простых обывателей, не существа с далеких планет. Это люди, обитающие в своей недосягаемой сфере, с ноткой снисходительной обреченности несущие на упакованных в дорогие костюмы плечах планетарную тяжесть и твердо уверенные, что кроме них это никому не по силам. Но все-таки это люди. И, кажется, даже живые. Понравился ли ему брат Шерлока, Джон пока не решил. Это не Грегори Лестрейд, с которым сразу все стало ясно: свой, настоящий. Личность Майкрофта Холмса требовала тщательного сканирования. Джон при всем желании не мог не думать о том, что младший брат этого облаченного немалой властью чиновника страдал в руках каких-то грязных ублюдков, в то время как сам он пекся о на хер ему сдавшемся мировом равновесии. Это бесило до дрожи. Но, впервые поднимаясь по лестнице наконец-то обретенного дома, Джон поклялся себе полюбить всех, кого любит Шерлок. А брата Шерлок любил. * Итак, шестой день. Джон рано проснулся. Легкое похмелье отдавалось назойливой ломотой в висках, состоявшийся накануне разговор с Баком Морсом — едва уловимой горечью в душе. Но все это было незначительным и мелким по сравнению с ощущением счастья, ставшим уже неистребимым. Вчера Шерлок налетел на него ураганом. — Больше никуда без меня не уйдешь! Не пущу! Джон расслабленно улыбнулся и привалился плечом к косяку. — Я и сам не пойду. Твою мать, по-моему, за эти три с половиной часа я поседел окончательно. Он прошел в гостиную и устало опустился в кресло — выпотрошенный до донышка диким страхом, который нарастал с каждой секундой по мере приближения к дому. Было бы очень обидно свалиться замертво у дверей, за которыми его ждут с таким нетерпением. И больше никогда не увидеть Шерлока. — Что же делать… — От его утренней бравады мало чего осталось. — Я звонил, ноон недоступен. Хотя какое это имеет значение… Во всяком случае, Джон, пока Садерс не даст о себе знать, нам не следует разлучаться. Жаль только, что и это не панацея. Черт, как я мог втравить тебя в это дерьмо?! Джон вытянулся и закрыл глаза. Попробовал бы ты меня не втравить. — Что же делать, — повторил он. — Утром поедем к Лестрейду. Ты прав — мы не крысы. — В полицию? — Джон удивленно вскинулся. — Ты хочешь все рассказать? — Я  никогда об этом не расскажу. Надо узнать, не было ли странных смертей, пропавших людей, загадочных катастроф. Мало ли… Сад очень любит подобным образом напоминать о себе. — Почему бы и нет. — А теперь — спать. Как прошла встреча? Все хорошо? Джон кивнул: — Все хорошо. Устал. «Чуть не сдох без тебя». * Утром они отправились в штаб-квартиру лондонской полиции. Вечером приехал Майкрофт Холмс. *** Седьмой день. Все еще живы. *греч. kaminos — печь, очаг