Стон

Плавно и бесшумно тронувшись с места, темно-синяя машина загрохотала в сознании Шерлока дьявольской колесницей. И увезла с собой Джона. Шерлок всей своей тяжестью навалился на оконное стекло, словно надеялся сквозь него просочиться и ринуться следом, длинной нелепой тенью паря над кобальтовым сиянием идеально чистого кузова. Он слишком хорошо знал своего мучителя, чтобы не понять, насколько бессмысленны сейчас все метания. Сад рассмеется в трубку, а затем снисходительно пожурит своего излишне впечатлительного мальчика за необоснованные истерики. Или сам закатит истерику: будет материться, орать, унижать, незаметно перейдя на слезливый скулеж о своей бесконечной любви. Всё это — проторенные тропки их слитого воедино пути. Но стоять и смотреть на потемневшее небо Шерлок больше не мог. Он набрал ненавистный номер, впиваясь пальцами в телефон, дрожа всем телом и презирая себя за то, что так легко, так быстро постиг науку едва ли не рабского унижения. Но ради Джона он готов был ползти на брюхе, умолять и плакать, только бы тот был рядом — живой и невредимый. К черту унижение! Его аскорбиновый привкус давно стал привычным. Лишь бы Садерс ответил, лишь бы услышать сейчас его голос и попытаться понять, что задумал этот окончательно спятивший дьявол. Только ведь не ответит… Но Садерс ответил. Мгновенно обдало жаром, и, покачнувшись на непослушных ногах, Шерлок осел на пол. — Сад… — Кажется, я выразился предельно ясно — не попадайся мне на глаза. Это уже не твоя жизнь. Вот так: холодно и бесстрастно, как терпеливый работодатель, объясняющий не в меру бестолковому клерку его задачи. И если бы это было правдой. Но снова звонить и клянчить милостей всё равно не имеет смысла. Звонить Джону — тем более. Его телефон наверняка мирно покоится на панели черной машины*. Черной, как самая черная тьма. Шерлок поднялся и вновь подошел к окну. Постоял, осторожно трогая пальцами гладь стекла, и отправился в кухню — видимо, сварить себе кофе. Но, потоптавшись вокруг обеденного стола, забыл, с какой целью оказался в этом уютном мирке, пропитанном запахами недавно поджаренных тостов. Тосты жарил на завтрак Джон. И густо мазал их сливовым джемом, который очень любил. Брату звонить нельзя, нет. Для него это катастрофа. Конец всему. Шерлок набрал номер инспектора Лестрейда. — Шерлок? — удивленно отозвался тот после второго гудка. — Инспектор, мне необходимо с вами увидеться. Как можно быстрее. — Но… — Грег был явно растерян. — Разве вы не?.. Мы ждем. — Мы? — Черт! — Инспектор смущенно прочистил горло. — Вы же собирались обедать с братом. — Откуда вам это известно? — И Шерлока осенила догадка: — Вы у него? — Да. — Он рядом? — Не так чтобы… Недалеко. Что случилось? Где вы? Где Джон? Шерлок неуверенно помолчал. Присутствие Майкрофта всё меняло. Но медлить было нельзя. И сидеть бесполезным истуканом в ожидании приговора он тоже не мог. — Вы сможете уехать, не ссылаясь на мой звонок? — Господи… Я попробую. Майк… то есть, мистер Холмс будет очень расстроен. Он и так уже в достаточной мере взволнован вашей задержкой. — Я попытаюсь ему объяснить. Поторопитесь, пожалуйста. — Он всё поймет. Поймет, что дело нечисто, — с отчаянием пробормотал Лестрейд и вдруг осекся. Через мгновение в трубке раздался голос, полный неизменного хладнокровия, отработанного годами специфической государственной службы, требующей быть готовым ко всему и всегда: — Шерлок, не принуждай инспектора к недостойной лжи. Я ни о чем тебя не спрашиваю, но только сейчас. В скором времени тебе придется открыть мне все свои тайны. Я достаточно долго схожу с ума. Устал, знаешь ли. — Майк… Прости за несостоявшийся обед. — Прощу, если буду уверен, что смогу наконец-то спокойно спать. И жить. Грег уже едет. Шерлок понимал, что скорее всего совершает ошибку. Но жизнь Джона Ватсона стоила любой, даже самой непоправимой ошибки. *** Клаустрофобией Джон не страдал, и такого диагноза, как трусость, в его анамнезе не значилось никогда. Но в приятно нагретом салоне его пробирал колкий озноб, и сердце сжимали тиски бесконтрольного страха. Он откидывался на спинку сидения, стараясь дышать полной грудью, заполняя легкие древесным ароматом дорогого парфюма, намертво въевшегося в темно-синие внутренности машины, закрывал глаза, но, открывая их, неизменно наталкивался взглядом на коротко стриженный, окаменевший затылок водителя. И волна страха окатывала с головы до ног. Мужчина представился сразу: — Сантино Рута. Здравствуйте, Джон. Надеюсь, вам будет удобно. Но то были единственные слова, что он произнес за полтора часа нескончаемого пути. Возможно, гнетущее молчание и было основным источником дрожи, нарастающей с каждой минутой. Да, конечно, мирная беседа с наемником (то, что перед ним наемник, Джон понял при первом же взгляде на непроницаемую маску, бывшую когда-то лицом) не самое лучшее, что могла бы предложить сегодня судьба, но хотя бы легкое покашливание, хотя бы вздох… На выезде из Лондона Сантино поднял перегородку, и Джон едва не запаниковал в почти непроницаемой тьме, которую ненавидел с детства. Безмолвие казалось вязким, липким, почти живым, и потому крайне нервировало. Джон злился, больно кусая губы. Очень некстати! Именно теперь, когда встреча с чокнутым господином Рэмитусом так близка, ему необходимы собранность и спокойствие. Пасовать перед противником он не привык, каким бы решающим или страшным ни был момент. Да и противник уже наполовину повержен — такие вещи Джон умел узнавать с первого взгляда. Откуда же этот тошнотворный комок в желудке? Откуда струйка пота, змеящаяся вдоль позвоночника? Черта с два он боится за свою жизнь! Опасности Джон не чувствовал, как ни старался убедить его Шерлок в обратном. — Приехали. Машина мягко затормозила, и к горлу покатила мерзкая дурнота. Что за черт?! Спокойно. Спокойно. Спокойно. Джон с удовольствием вдохнул ледяную свежесть: от роскошных древесных миазмов его мутило. Ветер тут же пробрал его до костей. Он всегда одевался легко — не любил тяжести на плечах. Под тонкой курточкой его влажную спину мгновенно сковало холодом. До горьких спазмов захотелось в тепло: к камину и светлому взгляду, изучающему его лицо с непроходящим, настойчивым интересом. Ну что ж… Он огляделся по сторонам — ничего примечательного. Лес за увитой плющом оградой. Сплошной лес. Дом был на удивление маленьким и выглядел так уютно, что Джону невольно подумалось: вот бы им в таком поселиться. И любить друг друга до последнего вдоха. Более абсурдной мысли представить было нельзя — именно здесь начался кошмар Шерлока, и неизвестно ещё, что ожидает здесь самого Джона. Сантино проводил его до дверей, впустил в теплую, мягко освещенную и тоже небольшую прихожую, и незаметно исчез. Джон огляделся. На логово Сатаны совсем не похоже. И на том спасибо. — Здравствуйте, Джон, — раздалось неожиданное приветствие, и Джону понадобилось много усилий, чтобы не выдать смущения: слишком заметно он вздрогнул. — Успокойтесь, пожалуйста, в моём доме вам нечего опасаться. — Я не боюсь. Он с досадой нахмурился: проколоться с первой минуты! Садерс насмешливо оглядел его с головы до ног. — Вы так испуганно вздрогнули, и так побледнели… Я думал, вам станет дурно. — Он не собирался деликатничать, и уж тем более, не собирался щадить — играл по всем правилам морального уничтожения: не «плохо», а именно «дурно». Как будто проник в самую суть, вычислил за секунду, что творилось с Джоном в дороге. Джон резко сжал челюсти, но ответил вполне дружелюбно: — Привычная реакция. С детства не выношу неожиданных звуков. — А как же война? — Война предполагает приобретение совершенно других привычек. Но мы же не на войне? — Ни в коем случае! Вы у меня в гостях, и я очень этому рад. Давно мечтал познакомиться с вами немного теснее. Садерс улыбнулся и сделал приглашающий жест в сторону настежь раскрытых дверей. — Это наша гостиная. Он прошел вперед, и Джон двинулся следом. Наша? Понятно, что не каменного Сантино он имеет в виду. Но не слишком ли примитивно и грубо? Где тонкость, господин Рэмитус, где изящество начатого поединка? Страх моментально исчез. Человек, старательно разыгрывающий сейчас перед ним радушие и гостеприимство, сам отчаянно боялся и этой встречи, и этого разговора. Они на равных, и это в корне меняет дело. — Прошу вас, присаживайтесь. — Мужчина указал на разожженный камин и два больших, близко, почти вплотную друг к другу, поставленных кресла. И этот символизм показался Джону неубедительным, жалким. — Наши с Шерлоком кресла… Думаю, вы предпочтете именно это — его любимое. Сложно сосчитать количество часов, что он провел здесь, согревая это кресло своим непокорным телом. — И доверительно добавил, снизив тон до интимного шепота: — Знаете, дорогой Джон, очень сладко было его покорять. Но Джон как будто не слышал: спокойно опустился в кресло, ласкающим жестом обняв подлокотники. И Садерс это заметил. — О, — усмехнулся он, — как трогательно. И как печально. В кресло он садиться не стал — подошел к камину и подбросил поленьев. — Этот ветер… — пробормотал он вдруг, глядя в огонь. — По ночам в саду так ужасно стонут деревья. Как неуспокоенные души. И дом наполняется звуками. Я плохо сплю. А вы? Джон пожал плечами: — Нормально. — Ну, ещё бы. Вы молоды и полны сил. Надежд. Стремлений. Ведь так? — Так. — Немногословный рыцарь, — улыбнулся Садерс, кинув на Джона короткий взгляд. — Это интригует. А я вот с годами стал не в меру болтлив. Шерлока это всегда ужасно бесило. Но он терпел. Мой милый, воспитанный, терпеливый мальчик. — И замолчал, прислушиваясь к собственным мыслям и ощущениям. Джон видел, как больно и сладко произносить ему имя, ставшее пыткой, как смаковал он его, невольно жмурясь и поглаживая нервно дергающийся кадык. Сглатывал, облизывал губы… — Хочу вас сразу предупредить, — Садерс стряхнул с ладоней невидимые соринки и опустился в кресло, намеренно задев колени Джона своими: вот так я касался его, так близко он был от меня — достаточно протянуть руку… — я не знаю, зачем вы здесь. — Любопытно. — Джон усмехнулся. — И очень странно. Так может быть, я пойду? — Приятное чувство юмора! — рассмеялся Садерс, и на этот раз, кажется, искренне. — Не тонкое, но и не топорное. В самый раз. И смелость ваша мне импонирует. И сила. Вы довольно приятный субъект. Может быть, поздний обед? Составите мне компанию? Джон снова пожал плечами. Пока ничего нового — игра как игра. — Не откажусь. — И продолжил, убивая каждым произнесённым словом: — Мы как раз собирались обедать. Майкрофт Холмс был так добр, что пригласил нас в свое имение, и в тот момент, когда вы эффектно возникли в дверях гостиной, Шерлок демонстрировал мне самый лучший в Лондоне торт. — Торт?! Садерс ярко вспыхнул и всем телом подался вперед, впившись в подлокотники кресла и удивленно приподнимая брови. — Какой ещё торт, черт побери?! — Совершенно невероятный, — спокойно ответил Джон. — Какие-то замысловатые завитушки и капельки джема. Сливочное кружево… А вы что подумали? — простодушно поинтересовался он и продолжил: — Не торт, а мечта. Но после вашего ухода у нас, естественно, пропал аппетит. Шерлок… И потрясенно замолк. Сидящий перед ним мужчина преобразился: только что в кресле комфортно расположился человек, и оранжевые отсветы пламени таинственно пробегали по его усталому и немного печальному лицу, но за одну секунду он превратился в напрягшегося каждым мускулом зверя — сильного, дерзкого, ревнивого самца, возбужденного запахом течки, и яростный оскал белоснежных клыков никак не мог принадлежать человеческому существу. — Что — Шерлок? — глухо прорычал он, словно это священное для него имя, так свободно и легко произнесенное кем-то другим, имя, которого коснулся чей-то подлый язык, чьи-то нахальные губы, вызвало в нем приступ неукротимого бешенства. Джон приготовился отразить атаку. — Шерлок и без того очень мало ест, — продолжил он, глубоко вдохнув и наполнив легкие большой порцией воздуха — не факт, что сейчас его шею не стиснет удавка ополоумевших рук. Садерс откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Плотно сжатые челюсти, трепещущие ноздри, мелкие бисеринки пота над верхней губой… Джону хорошо известно, какие ураганы бушуют в груди, если ты до болезненной дрожи хочешь убить, растерзать, собственными руками выдавить жизнь из ненавистного сердца, и не можешь. Потому что пока не время. Да, вполне возможно, с выводами он поспешил. — Я знаю, — тихо, так тихо, что вздыбились волоски на теле, произнес Садерс. — Я знаю о Шерлоке всё, рыцарь Джон: как он ест, как он спит, и как он кончает. Не трудитесь просветить меня ещё больше. — Он открыл глаза и улыбнулся: — Итак, обед? * — У вас завидный аппетит, — не то удивился, не то порадовался хозяин дома. — Вкусно. — Я сам приготовил всё это. Для вас. Джон хмыкнул, но промолчал. На этот раз Сад обошелся без пафоса: на столе не было изысканных, малопитательных и непривычных простому вкусу деликатесов. Сочное, нежное мясо, отварной картофель, салат из свежих овощей. Ничего лишнего и вычурного. Разве что большая сырная тарелка изобиловала многочисленными и совершенно немыслимыми сортами. И вино было явно из самых знаменитых в мире погребов. Джон от вина отказался, с удовольствием выпив пару стопок отличной картофельной водки**. — Очень вкусно, — повторил он. — Никогда бы не подумал, что вы увлекаетесь кулинарией. — Я ею не увлекаюсь. Но всё, за что я берусь, получается превосходно. — Всё? — невинно уточнил Джон. Мужчина нахмурился, но на мелкий укол не ответил. Лишь раздраженно побарабанил пальцами по столу.— С вами приятно обедать, Джон. Жаль только, что в последнее время я испытываю стойкое отвращение к пище. Кофе, сыры, вино. Иногда кусочек бисквита. Тосты с маслом. Вот и весь рацион. — Бывает… Я положу ещё мяса? — Ради бога! Кушайте на здоровье. Джон разрезал истекающий соком ростбиф и, отправив в рот изрядный кусок, зажмурился от удовольствия. — А как же «в доме врага»? — усмехнулся Садерс, пригубив вина. — Глупости. — А если я вас отравлю? Джон поморщился, качнув головой. — Не надо презрения, рыцарь, — проговорил задумчиво Садерс. — Я в отчаянии, и потому говорю пошлости. — Не называйте меня рыцарем. Это тоже пошло. Садерс поднялся так быстро, что Джон не успел понять, что происходит, и испугаться, по счастью, тоже не успел — лишь растеряно отшатнулся. Не дав ему опомниться, Сад упал на колени, впившись пальцами в угол стола, яростно сминая тонкую скатерть с россыпью трогательных фиалок по кромке. Слова хлынули из него потоком, и половину из них Джон понимал с трудом — так торопливо, так бессмысленно умолял его вмиг обезумевший Садерс: — Джон, отдай его мне! Верни! Я люблю его. Моё сердце превратилось в маленький сморщенный сгусток — так иссохло оно по нему. А он меня не любит. Совсем. Он ни разу не поцеловал меня, не положил голову на мое плечо. Каково это, как ты думаешь?! Мне бы только один его поцелуй… Хватило бы на целую жизнь. Прошу тебя, Джон. Он уткнулся лбом в побелевшие пальцы, а потом заглянул Джону в глаза — тоскливо, мучительно. — Ты когда-нибудь умирал от безответной любви? Ты знаешь, что это такое, когда тебя отвергают? Раз за разом. Бесконечно. И ты привыкаешь, смиряешься, только бы он был рядом. Любимый. Прекрасный. Желанный. Ты смотришь на него и сгораешь… Отдай. Бога ради! — Поднимитесь. — Джон пытался разглядеть в этом экзальтированном коленопреклонении хорошо продуманную игру. Но, кажется, всесильный господин Рэмитус не играл. — Я не могу отдать то, что мне не принадлежит. Да и вам Шерлок не принадлежал никогда. Так что просьба вернуть его неуместна. Садерс тяжело поднялся и отошел к камину. — Мне — нет. А тебе он принадлежит. Весь. Я это видел. И видел, как счастлив он рядом с тобой. — Тем более. Что за безумный разговор? Сад обернулся: — А если я предложу тебе сделку? Началось… Джон встал из-за стола и подошел к Саду вплотную. Он был ниже его едва не на голову, но тем не менее тот поневоле отступил на полшага. — Ну? Что за сделка, господин Рэмитус? Ради чего вы кормили меня обедом и даже не отравили? Садерс нервно передернул плечами, но голос его был спокоен: — Он любит тебя. Его глаза излучают настоящее счастье, когда он на тебя смотрит. Хоть раз увидеть такое сияние, и можно спокойно умереть. Тебе не кажется, что это достойная цена за жалкую, никчемную жизнь? Сколько раз он так на тебя смотрел? Заплати. — Жизнью? — Конечно! А что ещё у тебя есть? Жизнь за влюбленный взгляд. По-моему, справедливый торг. И потом, у меня в запасе есть бонус. Хороший бонус, Джон. Я убью тебя, и он будет свободен. Я отпущу его, клянусь, даже если после этого потеряю рассудок. Я перестану контролировать его жизнь, и он задышит легко и свободно. Согласен? — Я не выдаю лицензии на убийство. Да и зачем вам мое согласие? — Я хочу, чтобы ты согласился. Так я играю. Так я живу. Ну? — Я согласен. Если только вы не нарушите своего слова. Садерс расхохотался: — О, Джон… Я напишу расписку. Кровью. — Он упал в кресло, заливаясь веселым смехом. Казалось, ещё немного, и он примется дрыгать ногами, как довольный своей затеей мальчишка. — Боже, до чего же смешно! Ты купился на дешевый розыгрыш! Глупый, глупый рыцарь Джон! Он смеялся долго, до слез, а Джон с интересом наблюдал этот истеричный припадок, эту полную потерю самообладания, неуклюже прикрытую подобием шутки. «Он действительно любит? Похоже на то. Он же сейчас помешается. Но как такое возможно?! Что же это за любовь?!» Между тем Садерс немного пришел в себя и, судорожно вздыхая, поднялся с кресла и направился к столу. — Как тебе мой салат? Я не пересолил его? — спросил он, наливая себе вина и жадно осушая бокал. — В самый раз. — Джон, — Садерс деловито потер руки, — если ты уже сыт, предлагаю выпить кофе на кухне. Ты ещё не познакомился с моей кухней. — Мне всё равно, — отозвался Джон. Он лихорадочно соображал, чем всё это может закончиться, и к чему ему быть готовым. Каждый нерв кричал о немалой опасности. Как бы ни был сломлен его противник отчаянием, он ещё очень, очень силен. Кухня оказалась большой, но уютной. Джон уже обратил внимание, что хозяин дома тяготеет к уюту. Неяркий свет, дубовая мебель, массивные стулья с высокими спинками — всё располагало к приятному времяпрепровождению за чашкой крепкого кофе. — Не стесняйся, Джон, — бросил Садерс, заполняя кофеварку водой. — Чувствуй себя свободно. Джон присел за стол, положив ладони перед собой. Усталость навалилась внезапно и мощно — слишком велико было напряжение. Хотелось хоть на минуту закрыть глаза и от всего отрешиться. — Интересно, ты испытываешь страх? — Сад включил машину и уселся напротив. — Шерлок наверняка рассказал обо мне всё. Во всяком случае, всё, что ему известно. Не настолько же ты глуп, чтобы не бояться, находясь один на один с безумцем. — Я не вижу безумца, — ответил Джон. — Я вижу заигравшегося в бога… или в дьявола человека, но человека вполне нормального. Мне немного страшно, но больше я не дрожу. — А ты  дрожал? — Да. В вашей адской машине. Трясся, как кролик. — Наверное, всё дело в кондиционере, — серьезно предположил Садерс. — Сантино очень жаркий парень. Тебе кофе покрепче? — Покрепче. И без сахара, если не трудно. — Приятно встретить единомышленника. Так ты абсолютно убежден, что я не псих? — Ну разве чуть-чуть. В пределах допустимого. — Но я убиваю людей, и при этом не чувствую никакого раскаяния. — Вы хоть раз убивали своими руками? Садерс был явно обескуражен вопросом. — Нет, — ответил он, едва заметно запнувшись. — Если бы хоть раз вы вдохнули смрадную вонь смерти, если бы под вашими пальцами хоть раз перестал биться пульс, тогда, возможно, вам не пришло бы в голову разглагольствовать о том, какой вы кошмарный убийца. Вы бы запрятали это глубоко-глубоко, в самую непроглядную тьму души. А так… Ваши игры страшны, безусловно, но все же для вас это только игры. Вы актер, пожинающий чужие лавры. — Черт возьми… Никогда об этом не думал. — Почему-то меня это не удивляет. Можно ещё чашечку? Они помолчали, прихлебывая кофе и поглядывая друг на друга. — Ты разочарован, да? Во мне? — задал Садерс неожиданный вопрос. — Мое мнение вас настолько волнует? — Ты человек, которого любит Шерлок. — Он закусил нижнюю губу. — Ах, Шерлок… Я люблю этого мальчика так сильно. Так сильно его люблю. Его запах, его спрятанную в паховой складке родинку… Ты видел её? У Джона перехватило дыхание, и удержаться от броска было невыносимо трудно. Ублюдок! Фигляр! Старая мразь! — Не видел. — Ты настолько слеп, странный, загадочный Джон? — Садерс выглядел потрясенным. — Как можно её не заметить?! Она так и просится в рот — немного выпуклая, сладкая почка на гибком побеге. Я всегда едва не плакал от нежности, лаская её языком. — Я не видел её лишь потому, что не мог увидеть, — перебил его Джон. Сад совершенно по-детски разинул рот. Изумление, неверие, вновь изумление — эмоции неслись по его лицу, как облака в ветреный день.— Не хочешь ли ты сказать, что… Да нет, я не верю в сказки. — Мы не любовники, если вы об этом. — Что?! Почему же он так сходит по тебе с ума? Боже мой… Это непостижимо… — растерянно бормотал Садерс, качая головой в такт каждой фразе, и вдруг рассвирепел — как всегда, внезапно и как всегда, чудовищно. — Сука! Ах ты, сука! Ёбаный рыцарь Джон! Ты украл его у меня, даже не трахнув! У меня! Да я и пули на тебя не потрачу! Он вскочил, с небывалой силой отшвырнув тяжелый стул в угол кухни, и подлетел к Джону, смахнув на пол его чашку с недопитым кофе. — Мерзкий святоша, ничтожество, решившее поучить меня жизни! «Вы когда-нибудь убивали?» Сука! Сука! — рычал он, задыхаясь от ярости. — Нет! Никогда! Ты будешь первым. — И прошипел, склоняясь к лицу Джона и опаляя его жаром: — Убью, как грязную свинью. Вспорю твоё вонючее брюхо. Джон медленно встал, не отрывая от него тяжелого взгляда: — Попробуй. Садерс отпрянул, но остался рядом, в двух шагах, сжимая кулаки и зубы. Дьявольская усмешка пробежалась по тонким губам. — Маски сброшены, Джон, — сказал он почти спокойно, лишь прерывистое дыхание напоминало о всё ещё клокотавшей в нем злобе. — Интересно, что сделаешь ты, если я трахну его на твоих глазах? — Рискни, — процедил Джон. — Я разорву тебя пополам, и ты даже не поймешь, что случилось с мерзким грязным куском дерьма, который горделиво называешь телом. Но Сад продолжал, явно наслаждаясь грозным рокотом в голосе Джона и его окаменевшими скулами:— Ты будешь валяться в углу нашей спальни — связанный, беспомощный, жалкий, и смотреть, как любовь всей твоей жизни в очередной раз подо мною прогнется. Обхватит ногами тот самый кусок дерьма, который ты так презираешь, стиснет со всей силы… о, как сильно он делает это!.. и будет трахаться с упоением, забыв обо всём на свете. И о тебе, ничтожный эпизод, недоразумение, камешек в ботинке. Я буду сосать его горячий, твердый член… господи, если бы ты мог представить, каков он на вкус! А потом переверну его, не помнящего себя от наслаждения, поставлю на колени и снова протолкнусь глубоко и резко… именно так он любит… глубоко и резко… и сойду с ума. Его узкий влажный вход… ждущий… примет меня, насадится на меня… Блядь, как это сладко! Трахать, трахать потрясающий зад… Долго, исступленно, остервенело. А потом смотреть, как из растянутого покрасневшего входа медленно вытекает семя, смешанное с каплями крови. Жгучий коктейль. Наша с ним жизнь. Кто ты такой, чтобы помешать нам любить друг друга?! Думаешь, я его брал? Нет, глупый, наивный мальчишка. Он отдавался мне. Он всегда был моим… Садерс не понял, откуда взялась эта каменная глыба, раздробившая его кости, вдавившая его в кипящее земное ядро. И этот протяжный, оглушивший его нечеловеческий вой. Но то, что сейчас умрет, что надо спасаться, он понял мгновенно. И закричал, захрипел, заскулил тонко и жалобно, в своём паническом опьянении теряя рассудок. Он остро вонзился пальцами в дешевый хлопок рубашки — удержаться бы в этом паскудном мире хоть на одно мгновение. Тонкая ткань лопнула с треском, и пуговицы градом посыпались на лицо. Из разодранного ворота пахнуло нестерпимо и знойно. Плоть, горячая, влажная, сильная… Её терпкий запах — запах страсти и пота. Так близко… Так одуряющее близко… Мускусный запах секса, заполнивший ноздри. Так вот отчего закружилась у мальчика голова… Сад извивался под навалившимся телом, задыхаясь от страшной боли и бессилия, от невозможности дотянуться до смуглого горла хотя бы за секунду до смерти. Зубы лязгнули и бульдожьей хваткой сомкнулись на крепкой ключице. Он жадно рванул на себя соленую, вкусную кожу и, кажется, вырвал клок. Уши взорвал придушенный вопль, рот обильно наполнился кровью, и Садерс жадно глотнул, корчась от почти сексуального наслаждения. «Теперь я истинный зверь», — мелькнула пронзившая сладким ужасом мысль, и в потухающем сознании возникло прекрасное улыбающееся лицо Лорены. Мама, дай мне конфетку… * Когда он пришел в себя, мокрый, окровавленный Джон промывал рану проточной водой. — Разве так убивают свиней? — не оборачиваясь, спросил он. — Придурок. Надеюсь, антибиотики в доме есть? Мать твою, теперь останется шрам. — Не расстраивайся, Джон, — просипел Садерс, слизывая с губ потеки крови и пота. — Он до конца своих дней будет его целовать… …и, может быть, вспомнит меня, хоть раз. — Всё. Я устал. *Автор не забыл, что машина темно-синяя, но Шерлок воспринимает её в такой цветовой гамме ** Английская картофельная водка Chase считается одной из лучших в мире, отвоевав пальму первенства у русской и польской