*****
Вся его бесконечная Вселенная сжимается до считанных метров, когда он видит полицейских и врачей скорой помощи. Его сердце пропускает удар и стремительно уходит в пятки, когда среди размытых бело-синих пятен он замечает Лестрейда, в чьих глазах слишком явно читается неловкое «Мне очень жаль». Он срывается с места, крича так, что вот-вот его голос превратится в беспомощный и глухой хрип. Он грубо и яростно расталкивает полицейских, пытающихся преградить ему путь, сыплет ругательствами и рвется в дом, уже зная, что увидит внутри. Он безвольно падает на колени, когда видит перед собой его неподвижное тело, кровь на полу и суетящихся вокруг медиков. Воздух со свистом вырывается из его легких, а с губ срывается тихое, дрожащее: «Джон». Он чувствует обжигающие слезы, что застилают вздор пеленой и скатываются по его щекам. Он дрожит всем телом, не в силах пошевелиться, и не может отвести остекленевшего взгляда от солнца, погасшего и утонувшего в глубоких водах холодного океана. Он чувствует чью-то руку на своем плече, слышит голос, безуспешно пытающийся говорить с ним, а затем понимает, что его пытаются поднять на ноги, набрасывая на дрожащие плечи шоковое одеяло. Он слышит лишь обрывки фраз, не желающие укладываться в голове, но ему уже достаточно того, что он видит прямо перед собой. Он не сопротивляется, когда Лестрейд пытается его увести из комнаты – нет сил, нет желания, нет… ничего. Больше ничего нет… Лестрейд держит его крепко, не давая свалиться с ног, но одновременно с этим он все же проваливается в черную пропасть, не глядя и рефлекторно хватаясь за зияющую дыру вместо сердца. Пустота радушно обнимает его, словно старого друга, затягивает и поглощает, целиком и без остатка. Он не сопротивляется и этому… Он подобен оголенному комку нервов, к которому нельзя прикоснуться, он зол на себя и целый мир, он едва держится на ногах. Он не сводит обезумевшего взгляда с операционной, не позволяет себе присесть хоть на мгновение и подобно статуе стоит на месте, лишь иногда прикладывая пальцы к дрожащим губам, словно молясь, чтобы они успели, помогли, вытащили его с того света. Он никогда и ничего не просил, но ради Джона он был готов просить сколько угодно и у кого угодно... – Состояние мистера Ватсона удовлетворительное и стабильное, но он по-прежнему не пришел в сознание, мистер Холмс. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы… Он не дослушивает, лишь разворачивается и молча направляется в золотую клетку, где заточили его погасшее солнце. Они сделают все, что только может позволить сделать эта проклятая медицина. Они сделают все… Он не выпускает ладонь Джона из своей с того самого момента, как вошел в его палату – до отвратительного белую, пахнущую медикаментами и страхом, столь явным и плотным, что эту омерзительную массу можно разрезать ножом и скормить ему за халатность. За глупость. За все то, что Джон, его бесконечно родной и необходимый как воздух Джон, пережил с ним и из-за него. Молли неловко касается его плеча, предлагая что-нибудь поесть, но Шерлок лишь молча мотает головой и дергает плечом – не до этого, совершенно, черт возьми, не до этого! Молли мгновенно убирает руку, кусает тонкие губы, а затем выходит из палаты, чтобы вернуться спустя пятнадцать минут, с парой булочек и бутылкой воды. – Прочь! Убирайтесь отсюда! Вон! – кричит он яростно, практически рефлекторно закрывая тело Джона своим, когда видит Майкрофта и пару его телохранителей на пороге палаты. Когда Майкрофт делает еще один шаг после предупреждения, он бьет со всей силой и неконтролируемой злостью. Звонкая пощечина еще долго звучит в его голове, а ладонь нещадно горит огнем, словно он приложился к открытому пламени. Странно, он думал, что Майкрофт создан из льда… – Шерлок, тебе нужно отдохнуть, – говорит ему Лестрейд, заглядывая в глаза почти умоляюще. – Прошло уже трое суток с тех пор, как ты… как вы оба здесь. Он лишь упрямо мотает головой. Слишком отчетливо ощущается страх, что если он закроет глаза хоть на секунду, если позволит себе выпустить его ладонь на одно-единственное мгновение, то потеряет его навсегда. Для него это страшнее равнодушного взгляда и рук, сжимающих его шею, перекрывая доступ кислорода в легкие. Страшнее бесконтрольных и яростных ударов Джона, в глазах которого лишь ледяная ненависть и злость. Страшнее двух лет изгнания, пыток и бесконечно болезненного осознания, что он разбил сердце самому дорогому человеку в своей жизни. Это страшнее всего…*****
Он проснулся внезапно, даже не помня, в какой именно момент его тело дало слабину и отключилось, оставляя Джона одного в этой отвратительной больничной палате. Все его тело болело и ныло, но это было сущей мелочью по сравнению с тем, что он допустил, едва успев вернуть того старого, надежного и родного Джона, всецело принадлежащего лишь ему одному… Джон. Он протер глаза и посмотрел на неподвижное лицо, освещаемое лишь одной настольной лампой, а затем вновь взял его за руку, переплетая их пальцы в замок, который казался ему чем-то абсолютным, вечным и нерушимым. Он смотрел столь пристально и жадно, что не сразу заметил движение напротив, где был стул для второго посетителя, на котором обычно сидела Молли, Лестрейд или миссис Хадсон. Еще более не сразу он заметил, что на него самого пристально и жадно смотрела пара сапфировых глаз, обрамленных пушистыми и светлыми ресницами. Джон? Он повернулся столь резко, что Джон, сидящий напротив него, невольно вздрогнул от неожиданности, а затем безрадостно поджал губы и помахал той же ладонью, за которую его держал Шерлок. Молча и спокойно, словно и не происходило ничего из ряда вон выходящего, совершенно ненормального и не поддающегося логике или здравому смыслу. – Не имею ни малейшего понятия, что за хрень произошла в небесной канцелярии, – отозвался он раздраженным тоном, едва Шерлок успел открыть рот, а затем указал пальцем в сторону своего неподвижно лежащего тела: – и почему я здесь, а не… там. Шерлок смотрел на него внимательно, с прищуром и не моргая, но при этом лихорадочно пытался понять, спятил ли он настолько, что видит Джона из Чертогов в режиме реального времени, или спятило само мироздание, допустив столько ненормальную и уму непостижимую ситуацию. – Какая-то «Говорящая с призраками», только с тобой в главных ролях, – невесело усмехнулся Джон, и Шерлок отметил для себя нечто важное и абсолютно неутешительное: в его Чертогах это название не значилось как таковое, значит это был… Джон?.. Джон, настоящий, его… Джон, которого он все еще держал за руку, и который так давно, естественно и привычно делал отсылки к вещам, о которых Шерлок не имел ни малейшего представления. – Невозможно. Такого просто не бывает. – Невозможно – это быть застреленным на приеме у своего психотерапевта, Шерлок. Невозможно – это оставить свою дочь сиротой. Это невозможно. А то, что я, черт возьми, здесь, и совершенно не понимаю, что теперь делать – это обыденность. Я ведь никогда не понимаю, – последнее Ватсон почти выплюнул, скрестив руки на груди и продолжая сверлить самого себя взглядом, полным непонимания и раздраженности этим самым непониманием. – Так, ладно… Ладно! – Шерлок нехотя выпустил ладонь Джона из своей и приложил пальцы к вискам, зажмурившись. – Давай убедимся, что ты – не игра моего больного воображения, вышедшего из-под контроля из-за горя, медленно убивающего меня… Кто стрелял в тебя? Джон несколько раз моргнул, затем облизнул губы кончиком языка и расправил плечи. Он всегда так делал, когда собирался с мыслями и готовился к чему-то серьезному. Пока ничем, кроме прически и одежды, он не отличался от Джона, который был в его Чертогах все эти годы. – Что ж, сначала она была женщиной из автобуса, с которой я… практически изменил Мэри. Затем она стала моим психотерапевтом, и я даже этого не заметил, – задумчиво начал Джон, безжалостно уничтожая версию о том, что Шерлок спятил и его Чертоги дали сбой. – Потом – девушкой, с который ты гулял целую ночь и ел чипсы. Фейт, кажется. Ну, а затем… она наставила на меня пистолет и стала Эвр – твоей с Майкрофтом сестрой. – Постой, моей сестрой?.. – Да, она сказала, что ваши родители любят дурацкие имена, вроде Эвр, Майкрофта и Шерлока. И, если тебе это о чем-то говорит, то Эвр – имя греческой богини Восточного ветра. А теперь я задам тебе свой вопрос. Какого хрена никто из вас, Холмсов, ни разу не сказал о чертовой сестре, которая, на минуточку, людей на тот свет отправляет, а?! – Я… Клянусь, Джон, я не знал, что у меня помимо Майкрофта есть еще и сестра, – отозвался Шерлок растерянно и опустошено, совершенно нежданно осознавая истинные масштабы обмана, за которым скорее всего стоял именно Майкрофт. Вопрос лишь в том, почему? Почему он все эти годы скрывал, что их было трое? Почему он сам совершенно не помнил ее?.. – Не знал? Как можно не знать, что… А, забудь, для тебя это чуть ли не норма. Шерлок закрыл лицо руками, нервно раскачиваясь из стороны в сторону, и пытался думать, собрать воедино гигантский пазл за считанные секунды, да вот только фрагментов в нем не хватало. Общая картина была неполной, слишком многое было непонятным, покрытым мраком, и это откровенно злило, выбивало из колеи. – Черт. Черт-черт-черт… Черт! – с каждым выдохом он все больше терял контроль над собой, вновь сдаваясь бессильной злобе, без боя и особого сопротивления. – Шерлок, – Джон рефлекторно подался вперед, словно желая провести ладонью по его волосам, успокаивая и проясняя спутавшиеся мысли, как делал это всегда, но затем лишь поджал губы и сел обратно на стул. – Это… не так важно. То есть, я хотел попросить тебя кое о чем. Очень важном для меня, Шерлок. Я чувствую, что у меня мало времени, и я не знаю, что будет потом... – Слушаю… – Скажем так, у меня есть для тебя дело, – Ватсон на мгновение улыбнулся. – Возможно, самое сложное и опасное из всех, с которыми тебе приходилось сталкиваться. Если он имел в виду Эвр, взявшуюся буквально из ниоткуда и сотворившую это с его Джоном, то об этом не нужно было просить. Он найдет ее, перевернет весь город до основания, вытряхнет его наизнанку, не оставив камня на камне, но найдет. И видит Творец, она не уйдет от него безнаказанной… – Если я не приду в себя… Если я умру… Шерлок, прошу тебя, позаботься о Рози, – тихо, хрипло и глядя прямо на него прошептал Джон. – Ты – это все, что у нее осталось. Это все, что имеет значение. Он вздрогнул всем телом, не в силах взглянуть на Джона, не в состоянии вновь утонуть в синеве его глаз, смотрящих на него столь безжалостно просящим взглядом. Сама мысль о том, что Джон, его огромное и вечное солнце, может угаснуть навсегда, причиняло почти физическую боль. Все его существо противилось этой мысли, яростно не допуская ее, не желая смириться с тем, что жизнь – это жизнь, и люди действительно умирают… – Джон… – Прошу тебя, Шерлок, – он поднялся со стула, обошел койку и опустился на колени напротив него, решительно смотря прямо в сердце надвигающейся бури. – Прояви свою гениальность еще один раз, ради меня. Позаботься о моей дочери. – Хорошо, – бессильно ответил Шерлок, наблюдая, как Джон слегка наклоняет голову набок, а затем медленно, до невозможности осторожно касается его щеки пальцами, от которых чувствуется лишь легкий, едва ощутимый холод. – Но ты не умрешь, Джон. Не в мою смену. Джон лишь молча кивнул, улыбнувшись с плохо скрываемой горечью, а затем осторожно потянулся вперед, к Шерлоку, невесомо касаясь его губ поцелуем. Шерлок лишь на мгновение закрыл глаза, а когда открыл – перед ним уже никого не было. На дрожащих губах чувствовалась лишь горечь, а в глазах стояли столь ненавистные ему слезы. За стенами больницы раздались первые раскаты грома, предвещающие скорую бурю.*****