Теряя нить давно знакомой роли...

      Из открывшейся двери дохнуло теплом и крепким запахом.       — Через пятнадцать минут закрыва…       — Здорово, Рори.       — Даррен! Старина! Давненько тебя не было. Что, все скоморошничаешь?       — Не всем же пиво разливать.       — И то верно. Тебе как обычно?       Может, еще «Бушмиллс» взять?..       — М…       А может, и не стоит.       Голова-то не железная.       Уже.       — Да.       Хотя «Бушмиллс», собака, конечно…       — Да ты садись, а то чего как не родной!       Длинные ножки проскрипели по полу — взобрался неуклюже. И кто придумал стулья такие, черт. Как кур на насесте.       — А я тут ведь, Даррен, парня твоего видал.       — М?       — Как же, иду, значится, по улице, по набережной, вдоль Корриб*. Глядь, а на тумбе, ну, круглая такая, возле моста торчит, картинка. Ну, вроде как джентльмен, весь такой в костюме да при галстуке, на пиджаке вроде как цветок…       Бутоньерка.       — Ну, глядь, а рожа-то знакомая. Никак, думаю, старины Даррена парнишка. И точно! Так и написано — Колум МакГи. Поди ж ты! А сверху еще чего-то, муж там какой-то, что ли.       Идеальный.       — Ну, думаю, вот ведь чем черт не шутит. Вчера еще в коротких штанах бегал, конфеты у меня клянчил, а тут — нате, такой джентльмен. Посередь города висит.       — Кхм… Да.       — На тебя похож, худой вот только больно.       — М…       — Хотя все они, нынешние! Что парни, что девки. Кожа да кости! Будто одним святым духом питаются. Вот в наше-то время…       — Кхм. Рори!       — Ась?       Головой мотнул на застывший в мясистых пальцах стакан.       — А! Извиняй, старина.       В ладони легло холодное, мокрое стекло.       Наконец-то.       — Шинед-то твоя все в Дублине?       — Да.       — Замуж не выдал еще?       Глоток, другой.       — Нет.       — Вот ведь! Девка в такой дыре одна! И как ты ее отпустил только!       — Она там уже пять лет живет.       — Вот и я об чем! А мужа так и не нашла. То ли дело у нас бы…       — Работает она.       — Да уж помню! Девчонкой все с книжкой. Цифры, чертежи какие-то. Где это видано!       — Ей нравится.       — Избаловал ты ее, Даррен.       — Кхм.       — В наше время синим чулком бы прозвали!       — Кхм.       Под пристальным взглядом краснощекое лицо потупилось, пальцы торопливо зазвенели чем-то за стойкой.       — Ну, да кто их, нынешних, разберет. Чай, сами с усами. Мы, старики, им не указ.       Глоток.       Другой.       — Я-то ведь и папашу твоего помню. Тоже все места себе не находил. Как же! Здоровый, толковый парень — и куда! В скоморохи! Народ потешать.       Глоток.       А может, «Бушмиллс»?       Пока не поздно…       — Тогда-то у нас и не слыхивали, что за театр такой.       — Рори…       — А теперь — нате вам! Красуется. Посередь города. Со всей страны поглядеть приезжают.       — Рори…       — А папаша-то твой, вот как сейчас помню, весь так и сиял как яйцо пасхальное, когда ты в этом театре своем что-то такое показывал… вот про деревню где-то… далеко… где снег… в Швеции, что ли…       В России.       — Так и ходил с картинкой, всем показывал. Вот, дескать, парень мой, Даррен МакГи.       — Я не знал.       — Так откуда тебе знать-то было! Ты ж с этим театром своим колесил у черта на рогах, в Килларни**, там, али еще где. А папаша так и сиял. Да. Как сейчас помню.       Глоток.       — Рори!       Один шот***…       — Ась?       Один…       — Нет. Ничего.       — Мы-то тут ведь тоже. Хоть премудростям всяким не обучены, да не вчера с гор спустились. Понимаем кой-чего. Наш парень-то! Даррен МакГи. А на всю Ирландию знаменит стал. Вот почти как Мик Коллинз****.       Жаль, что не сыграл.       А ведь мог бы.       Черт дери Лиама Нисона!       — М…       — Тебя ж, поди, и на улице узнают?       — Редко.       — А! Брось, старина! Вон дамочка за угловым столом на тебе дыру протерла, едва вошел.       — Вздор.       — Ничего и не вздор! Я-то еще, чай, из ума не выжил, за версту это дело чую.       — Да ну, что я тебе, Лиам Нисон?       — Кто?       — Неважно.       — А вот спорим, она сейчас подойдет и чего-нибудь скажет такое.       — Какое?       — Ну, там, мол, извините, вы, мол, так похожи… Чего они там говорят обычно.       Так и говорят, да.       Только когда в последний раз…       — На что спорим?       — На бутылку «Бушмиллс».       Вот старый черт!       — Ладно.       Пальцы стиснули потеплевшее стекло.       Глоток, другой.       — Э… Эм…       Повернулся.       Подозрительно белокурые букли, платье в горох и кофта вязаная. Шерсть простая, грубая. Домашняя.       — Да?       — Эм… вы… вы уж простите…       Ох Господи, неужто и впрямь!       — Я того… гляжу вот все и думаю…       Рори, черт!       — Уж больно вы на актера одного похожи.       Даже неловко сделалось.       Господи, и с чего?       — Ну…       — Так… так и есть, да?!       — Ну…       — А я сразу узнала!       Глаза за плотными стеклами очков сияют. Большие, синие. Красивые. Да и сама-то, небось, ничего была. Лет сорок назад.       — Я ведь вас помню! Вы в спектакле играли, там еще про деревню. Далеко где-то, где снег.       — Да.       — В Швеции, что ль?       — В России.       — Точно! И ведь надо же! Так далеко, а люди простые, ну совсем как у нас!       — Да.       — Я-то и Падди тогда сказала, это муженек мой, значится. До чего ж славно, сказала я, так далеко и снег, а люди — как у нас.       Горячее стекло звякнуло в пальцах.       — У нас-то ведь, в Дингле*****, я из Дингла родом, отродясь ничего такого не бывало. А тут — надо же! Театр приезжает! Из самого Голуэя! Я-то не будь дура, мигом Падди моего за шкирку и говорю: надо, говорю, глянуть, что за театр такой.       Надо было «Бушмиллс» брать.       — Ну, Падди у меня тот еще охламон, что греха таить. Сидел, значит, сидел, в зале-то, зевал, зевал, а как перерыв сделали, в ближайший паб и удрал.       — Кхм…       — Но вы не подумайте чего! Вы у нас в Дингле всем понравились. По сей день еще вспоминают. А лет-то уж прошло сколько? Двадцать?       Двадцать пять.       — Кхм…       — Я-то ведь тоже помню! У вас волосы были до ушей и борода еще. И девочка с вами играла, славная такая, рыженькая, с косой. Она вам, часом, не дочка?       Кэрри Донохью?!       Или тогда уже Нелл О’Лири была?       — Нет.       — Жаль!       Да уж! Обе курили как паровоз и спали с первым встречным-поперечным…       И вообще какого…       Мне было-то тогда всего тридцать пять!       — Кхм… Вы извините, мэм…       — Меня Рози зовут.       О Господи!       — Кхм… Да. Очень приятно. Видите ли, уже поздно…       — Ох и не говорите! Я-то здесь проездом, сынка вот повидать приехала, он у меня в университете****** учится. Штуки-то эти новомодные, вот, что в компьютере… Как, бишь, его… Тырнет, что ли.       — Информационные технологии?       — Точно! И не выговоришь! Ну, парень-то он у меня толковый. Слава Богу, не в отца пошел!       — Кхм.       — А на той неделе назад в Дингл.       — М… Рори!       — Ась?       Еще и улыбается, засранец!       — Посчитай меня.       — А вы-то, я гляжу, скромно. Сколько сидели, а одну пинту всего.       — Кхм…       — Вот все бы так! У нас-то в Дингле из паба на двух ногах мало кто выходит.       Ох Господи…       — А вы молодец. Повезло жене вашей, что и говорить!       Стул скрипнул длинными ножками.       — Уже уходите?       — Да, вы уж простите, мэм…       — Рози.       — Кхм. Да… Мне домой надо. И Рори, кажется, закрывать собирался.       — Я? Что ты, старина! Я не тороплюсь.       Засранец!       — В общем я… кхм… Хорошего вам вечера.       — Погодите, погодите! Даррен!       Какого…       — Вы не могли бы…       — Простите?       — Ну, того…       Глаза за очками так и впились. Будто клещами.       — А, да. Конечно. Рори, ручка есть?       — Для тебя, старина, все что угодно.       Засранец.       — Но и ты про должок не забудь!       Ах ты ж…       Глаза за очками сияют.       — Вот спасибо вам, Даррен! Только у меня-то того… негде…       Пальцы притянули салфетку, вывели привычную закорючку.       — Вот спасибо! Лиз Тобин с ума сойдет, как увидит! Это соседка моя. У нас ведь в Дингле до сих пор помнят, как вы…       — До свидания.       В открывшуюся дверь дохнуло холодом и запахом реки.       Рози, Господи ты Боже мой!