Кто-то, когда-то сказал мне, ещё в той жизни, что «Махать кулаками — это легко». Нет, согласна, думать, наверное, тяжелее, но вот по поводу «легко» не согласна. Ибо же вот вообще не легко. Ни черта.
Шла третья минута нашего с нии-саном спарринга и я нещадно продувала. Может, я и была ловчее, но вот силёнок у Мадары явно больше, так же, как и опыта. Как оправдание это, конечно, вот прям нифига не прокатит, но для мысленного скулежа сойдёт.
Удар, удар, пригнуться, попытаться ударить в ответ и… пропуск. Нии-сан бьёт меня в солнечное сплетение, отлетаю на пару метров и остаюсь лежать. Всё, выдохся.
— Изуна, ты должна вставать несмотря ни на что, на поле боя… — начал занудствовать братец.
— …никто жалеть меня не станет. Да-да, знаю, — перебила его, не сдвинувшись с места. — Садист, — обижено надула щёки, когда он сел рядом, потрепав меня по макушке.
— Эй, это ты кого там садистом назвала, имото?! — взорвался мальчишка, как и всегда легко ведясь на провокацию.
И не успел он наброситься на меня со своей щекоткой, как я вскочила и, словно не я вовсе, лежала там, помирала минуту назад, резво понеслась прочь. Мадара, конечно, за мной, с криками, что вот он меня ка-а-ак догонит, ка-а-ак задаст! В общем, всё было весело ровно до тех пор, пока я не выбежала пред отцовские очи. Ой, ой, нам трындец.
Нии-сан, разогнавшийся и не заметивший то-сама (за это ему, уверена, влетит отдельно), врезался в меня, чуть не повалив на землю. Благо, сам же успел перехватить и быстро выпрямиться по струнке перед Главой Клана. Допрыгались, зайцы.
— Мадара, Изуна, почему мои наследники ведут себя, как малые дети? — грозно сведя брови вопросил то-сама.
Мимо воли в голове промелькнула мысль, что, наверное, потому, что мы и есть дети. Мадаре-нии сейчас всего-то девять, а мне семь, нам положено вести себя, как маленьким. Но, конечно же, пришлось прикусить язык и, чтобы не нервировать отца своим несогласным взглядом, потупиться. Уверена, он на это не купился, но предпочёл проигнорировать, раз протест не прямой.
А вот брату молчать, ещё учиться и учиться.
— Мы закончили тренировку и просто играли, то-сама, — отзеркалив хмурое выражение лица, полез спорить он. Мне очень сильно захотелось сделать жест «рука-лицо», но вместо этого просто тихо, обречённо вздохнула. — Тем более, Изуне только семь, она вполне может себе позволить!..
Договорить брат не успел — ему прилетел удар по лицу от отца. Мадара, горячая душа, собирался, зло сцепив зубы, снова полезть в спор, но я не дала. Не хочу лишних конфликтов в семье, особенно из-за такой глупости.
— То-сама, мы просто тренировали собственную ловкость, — загородив юного бунтаря собой, максимально открыто улыбнулась. — Вы же знаете, нии-сан иногда проигрывает мне в этом, вот мы и решили посоревноваться. А совершенствование своих навыков нам всегда в радость, так отчего бы…
— Достаточно, — прервал мою сладкую речь мужчина. — Научи лучше брата не только ловкости, но и умению вовремя замолчать, ему это пригодится, — и, не говоря более ни слова, развернулся и ушел.
Вот так всегда.
— Как ты, нии-сан? — обернулась к сердитому брату, а заметив кровь из разбитого носа, достала платок и вытерла ему лицо. — Молчал бы уже, а. Знаешь ведь, то-сама — это то-сама и его уже не изменить. Он не поймёт нас, сколько не старайся, так зачем тратить на это силы?.. — ласково улыбнулась ему, напоследок погладив по непослушному ёжику волос.
Мадара высокий — почти на две головы выше меня, так что приходится стоять на носочках, да и ему нагнуться. Но нас это не останавливало.
— Нормально всё, — обиженно распрямился и отвернулся. — А что, молчать надо было? — в ответ на это выразительно на него смотрю, вздыхаю, видя несломленное упрямство в глазах, мирюсь с положением дел. В который раз.
— Вообще, да, — начинаем идти обратно в сторону дома. — То-сама лучше не перечить, и если тебе себя не жалко, то пожалей хотя бы меня, — кошусь на него. — Знаешь ведь, что мне вдвойне больнее, чем тебе, от каждой твоей раны. Я же люблю тебя, глупый нии-сан, — надувшись, отворачиваюсь.
Это было что-то вроде запрещённого приёма — после такого меня всегда прощали, обнимали и тискали. В конце концов, такому ребёнку, как Мадара, важны все эти «телячьи нежности». Но мы живём в суровые времена и, насколько я знаю, даже наша мать никогда не говорила подобных слов своим детям, не то что отец или кто-то ещё.
Вот я и отрываюсь, мне-то что? Мне сказать несложно, особенно учитывая то, что это чистейшая правда, а человеку приятно. Тем более, что я — существо нежное, ранимое, мне просто необходима любовь, ласка и обнимашки, так что воспитываем брата под собственные нужды.
Этот раз исключением не был. Нии-сан моментально подобрел, догнал меня в два шага, взял за руку, лучась самодовольством. Всё, у этого человека жизнь определённо наладилась. Эх, как мало некоторым для счастья надо.
— Обедать? — совсем уж пошла на мировую.
— Обедать! — уверенно кивнул Мадара и мы, не обучаемые существа, с криком «Кто последний, тот ест икру!» бросились бежать. Да, икру у нас в доме не слишком любили — для меня она была уж больно солёной, а нии-сан её просто не переносил.
На самом-то деле, то-сама человеком был неплохим, если брать во внимание реалии этого мира. Да, он жесткий и жестокий человек, сильный, волевой, решительный. Он умён, рассудителен, но, как и всякий Учиха, чертовски вспыльчив. Конечно, он, как и большинство из нас, прекрасно умеет маскировать это за бронёй холода, но… но для того, кто с ним живёт и кто умеет разбираться в таких сложных людях, как Учиха (здравствуйте!), увидеть это совсем не сложно.
На самом-то деле, несмотря на весь его характер и отношение к своим детям, я его всё-таки любила. Ну, в конце концов, воспоминания ещё той, старой Изуны, услужливо показывали мне картинки того, как отец довольно-таки заботливо (как для него) сидел с маленькой приболевшей дочкой, когда та с плачем вцепилась в его юката, говоря, что не хочет, чтобы он уходил. Меня-настоящую же он иногда треплет по волосам, слабо улыбается в редкие моменты, а если очень-очень постараться, то временами в его глазах можно заметить любовь. Ну, знаете, такую глубоко специфическую, в духе этого времени, к тому же проявляемую им в качестве бесконечных безжалостных тренировок, а так же взгляд, обещающий кару небесную всем, кто смел хотя бы раз вспомнить о моём настоящем поле.
Последних, особо болтливых, даже «убрали», а простые люди клана… что ж, им сказали, что два года младшего наследника выдавали за девочку, чтобы уберечь от покушений и попыток отравить — в те годы как раз была серия покушений на сыновей Главы Клана, а в отличие от более взрослых и способных хоть как-то за себя постоять старшеньких, я была ещё совсем маленькой и слабой. Да и в принципе, в отличие от того же Мадары, который родился сильным, выносливым, к тому же развивался не по годам даже для нашей эпохи, я родилась довольно хиленьким существом. Об этом, в общем-то, все знали (благо, специальные люди для «пускания сплетен» у Таджимы были), а потому такую версию скушали на «ура».
Словом, отца я любила, пусть и столь же специфической любовью, как и он сам. Хотя часто не принимала и очень злилась на его отношение к Мадаре. За жесткость, за удары, за холодность… там, где я могла потупить глазки, извернуться словесно, услужливо склонить голову или хитро поменять акценты, брат был прям и несгибаем, стоял на своём мнении до последнего. Он никогда не боялся спорить. За что часто получал.
Я старалась его выгораживать, иногда получалось, иногда — нет. Пару раз прилетело по лицу, один раз то-сама даже сломал мне нос (не специально, просто был в крайней ярости от возражений нии-сана), после этого отношения между отцом и сыном ухудшились в несколько раз. Мадара не слишком-то умел прощать. Особенно в отношении меня.
А ещё мы любили нарушать правила. И нас редко волновало, что последует за этим — мы были свято уверены в собственной ловкости и умелости. Два юных гения.
— Нии-сан! — шепотом крикнув, прыгнула прямо на брата, что лежал на футоне под одеялом, притворяясь спящим. Своим прыжком я его не впечатлила — меня поймали в руки и мы, как могли, тихо рассмеялись.
— Что, имото, снова не можешь заснуть без своего любимого нии-сана? — с горделивыми нотками и высоко задранным носом, поинтересовался Мадара. Это была наша игра — каждую ночь мы чередовали кто к кому ходит спать, придумывая, в основном, нелепые причины.
— Ва-а, — жалобно-жалобно протянула. — Стоит только закрыть глаза, а мне снова снятся кошмары… — выдавила из себя «придушенный» всхлип. — …мне страшно без тебя нии-сан, — сморщила лоб, поджала губы, заставила задрожать подбородок. Оскар всегда рыдал по мне.
— Изуна?.. — всё превосходство слетело с брата, словно и не было. Взволнованное лицо, тёплые, чуть неуверенные руки, обнимающие и прижимающие к себе. Кому, как не ему знать, что такое кошмары в мире шиноби. Только не мне. Как ни удивительно, но моя психика была поразительно гибкой, а все неприятности довольно скоро выветривались из головы — три ночи в кошмарах, судорожных рыданиях при пробуждении и штиль в дальнейшем*. Мадаре было тяжелее, до сих пор иногда муть всякая снится, кому как не мне, спящей с ним, знать об этом.
В тот же миг, наблюдая за лицом нии-сана, чувствую укол совести. Переиграла. Понимаю, что партию придётся тянуть до конца — расстроится и обидится, что так обошлась с его чувствами. Тем более, что ему нравится быть единственно-важным и незаменимым. Убеждать его в этом не сложно — ведь всё так и есть.
Крепче прижимаюсь к мальчишке. В конце концов, в его объятьях я нуждаюсь всегда. Мадара — единственный в этом мире, кто дарит мне тепло и чувство защищённости, любви. Так не хватающей мне заботы.
— Всё в порядке, нии-сан, — поднимаю голову, смотрю в лицо, улыбаюсь. Лицо всё ещё влажное от фальшивых слёз. — Ведь ты рядом, нии-сан, — снова прижимаю, ласково, как кошка, трусь головой.
Не вижу, но чувствую, как растроганно улыбается брат, покрепче прижимает к себе, притуляется щекой к моей макушке.
— Я люблю тебя, Мадара-нии, — выдыхаю тихо.
— И я тебя люблю, Изуна, — целует невесомо в макушку.
Очередную ночь мы проводим на одном футоне, под одним одеялом, тщательно переплетясь конечностями. Очередную, но точно не последнюю.
***
Лязг оружия, сталкивающих катан и сбивающих друг друга кунаев, где-то рядом пролетел огненный шар, принеся с собой жар в правом боку и запах палёной плоти совсем рядом.
Минус Сенджу.
Пересекаю катану с каким-то подростком — ему лет тринадцать, мне восемь, он сильнее физически, но я ловчее. Раз — увернулась в сторону. Два — подсечка ногой. Три — клинок с чавкающим звуком вонзается в сердце, руки пачкаются в нескольких каплях крови, карие глаза напротив беззащитно-неверяще распахнуты, тело падает на землю. Лезвие легко выходит из тела.
Минус Сенджу.
С левой стороны на меня прыгает ещё один мальчонка — помладше, лет десяти. Плачет, кричит что-то о брате. Раз — принять удар куная на меч. Два — поддаться назад, немного вправо, перенести вес с одной ноги на другую, чуть вперёд, теперь влево. Три — клинок скользит по чужой шее, левое плечо отдаётся вспышкой боли, капли крови на лице.
Минус Сенджу.
Оглядываюсь вокруг. Правее, в метрах двадцати, на брата напирают пятеро — уже четверо, но один в опасной близости от открытого места Мадары, заносит меч над головой. Рывок — удар в бок, слабое место брони, навылет. Тело падает.
Минус Сенджу.
Становлюсь спиной к нии-сану, на меня нападает ещё один — их теперь трое, это не страшно, с таким количеством брат и сам справиться может. Я — пока только с двумя. Две минуты, сорок семь секунд —
минус Сенджу, минус Сенджу, минус Сенджу. Откуда-то со стороны на нас бежит ещё один — не успевает, два огненных шара, слившихся в один, настигают его раньше. Горит плоть, запах разносится вокруг. Как-то некстати вспоминается, что перед боем не успела поесть, отвлеклась на дела команды, которую возглавляем мы с братом.
А, и да, минус Сенджу.
Неловкое движение раненой руки — на мне ни капли крови, я совсем чистая и не запятнанная происходящим. Мне совсем не нравится происходящее. Кровожадный, довольный блеск глаз — только иллюзия в глазах врагов и соклановцев.
Ещё час, семнадцать минут, двадцать четыре секунды — бой закончен, раненых семнадцать, мёртвых двадцать три, тридцать четыре выживших, почти невредимых. Обе стороны скоро сваливают, оттаскивая своих пострадавших. Этот бой закончен — в нашу пользу. Выживших со стороны противника всего лишь немногим больше десятка. А было почти на десяток больше нас.
— Изуна-сама, у Тоиширо сломаны рёбра, пробито лёгкое, вряд ли выкарабкается, — невозмутимо отчитывается Тецу, один из моих подчинённых. Он из главной ветви клана, лицо равнодушное, в глазах — ненависть, руки чуть дрожат. Парнишке уже одиннадцать, а маскирует чувства всё ещё не слишком хорошо. То-сама его бы за это наказал, брат — резко высказался, макнув в лужу, как напрудившего щенка. Я — спускаю на тормозах, одаривая чуть понимающим взглядом. У нас довольно чётко распределены роли, среди которых именно я — понимающая, прикрывающая, прощающая. До поры до времени, конечно.
Киваю головой, досадливо опуская вниз уголки губ.
— Добейте, — со спины слышится отрывистый голос брата. Он ненавидит отдавать такие приказы, его все ненавидят за то, что он их отдаёт, но иначе никак. Не появись сейчас он — сказала бы то же самое, но более мягко и с грустными глазами, полными сочувствия. — И Изаши тоже — у него сильное кровотечение, не остановить.
Тецу выдыхает сквозь крепко стиснутые зубы, кланяется, выдыхает «Хай, Мадара-сама» и уходит с идеально прямой спиной. Руки дрожат у него сильнее, чем до того.
— И перестань дрожать, на войне этому нет места, — добавляет ему в спину брат, в ответ на что парень снова разворачивается, кланяется, зло бормочет какие-то извинения. — Ненавижу это, — устало шепчет Мадара, когда остаёмся вдвоём. Сочувственно смотрю, незаметно придвигаясь чуть ближе, прикасаясь кончиками пальцев к его ладони. Нии-сан тут же хватает меня за руку, сжимает, но вовремя останавливается, чтобы не причинить боли. Более заботливого человека, даже в таких ситуациях, ещё не встречала. На губах расцветает небольшая, но нежная-нежная улыбка.
— Я знаю, нии-сан, — брат улыбается в ответ, напряжение немного отпускает его. Окажемся в одной палатке — обниму его, прижмусь крепко-крепко, буду слушать учащённое сердцебиение и успокаивать бессвязным шепотом. Потом, когда уберёмся подальше от места бойни. Мадаре это необходимо. Да и мне тоже.
Вот такая вот она — эта наша война. Ненавижу её.
***
Семейный ужин, я, то-сама и нии-сан. Стук палочек о тарелки. Тихие шаги прислуги где-то за дверью. Мы едим молча, собираемся так всегда, каждый вечер, когда все на месте. Завтракаем обычно мы с братом вдвоём — у отца дела нарисовываются уже часов в пять, мы встаём к семи. Тяжело быть главой клана.
— Слышал, вы хорошо справились на предыдущей битве — победили с превосходящим числом врагом, — ни разу не противником, только врагом, другие слова в сторону Сенджу (ну, кроме матерных) тут вообще не употребляются.
— Благодарим за похвалу, то-сама, — синхронно отвечаем, склоняя головы.
— Но так же я знаю, что ты, Изуна, снова вёл себя слишком мягко, — сурово нахмурены брови, поджаты брови. Мягкость у то-самы приравнивается к слабости, а слабость он не прощает. Приходится спокойно улыбаться, чуть щурить глаза, отпивать чай, чтобы скорректировать заранее придуманный ответ. А то я не знала о том, что ему всё донесут и он мне это выскажет.
— Это была не мягкость, то-сама, всего-лишь поддержка наших воинов в сложный час, — слова льются равномерной патокой. На лице — абсолютное спокойствие и уверенность. Брови его хмурятся уже чуть меньше, но губы всё ещё сурово поджаты.
— Ты младший наследник, а не заботливая женушка, чтобы унимать их беспокойство, — его всегда тревожило, что из-за женского начала, я буду слишком мягкой на поле боя. Из женщин не получаются солдаты, они мягки, нежны, кротки, — извечная истина.
— Вы абсолютно правы, то-сама, — согласно киваю головой, но так, слегка, почти незаметно. — Однако, — никаких «но», это прозвучало бы, как слишком явное отрицание. — Врагов действительно было много, больше чем нас, потери были большими. В такое время это необходимо, дабы поддерживать боевой дух и веру в то, что Глава Клана и его Наследники заботятся об их жизни, — губы тоже напряжены уже не так сильно, отец кивает, в глазах мелькает удовлетворение. Он доволен и моими действиями, и моими словами.
— Ты прав, сын, вера людей в своих лидеров — то, на чём держится клан. Вера и преданность, — на этом тема исчерпана, замечаю краем глаза, как с трудом себя всё это время сдерживает брат, чтобы не ринуться на мою защиту. Знает уже, что в словесных поединках я лучше него, что при его вмешательстве, шансов на то, что мне таки влетит, становится гораздо больше. Пара таких уроков со стороны то-сама отлично убедила его не вмешиваться. Чувство вины за те случаи, кажется, всё ещё томится в нии-сане.
Украдкой печально вздыхаю, пока родные обсуждают новую стратегию боя, подключаюсь, когда тема заходит о провиантах и лекарственных травах. Мы не ирьенины ни разу, обходимся только мазями, настойками, примочками и прочим добром. Официально — потому что ирьедзюцу, это техника презренных Сенджу. По факту — просто не склонны к нему, слишком сильно в нас огненное начало, всё больше созданное чтобы калечить, а не лечить.
В комнату тихо входит служанка — Мико-сан — забирает пустую посуду, разливает горячий, свежий чай. При ней беседа немного затихает, хотя все слуги давно проверены, но паранойя — как вторая суть Учих. Сразу после безудержной любви с ненавистью, ага.
После разговор снова разгорается, Мадара почти рычит, пытаясь доказать, что финансирование на доспехи и оружие стоит увеличить. Переживает за своих соклановцев. Эх, знали бы они, как сильно он заботится о них… но, увы, это остаётся за дверями особняка, а снаружи он резкий и «бездушный» Наследник. Всё, как то-сама завещал. Так что, всё, что остаётся мне — это сглаживать острые углы в речи брата, потому что рычать на отца бесполезно — воспринимает это как неповиновение, тут же становится в стойку, злится.
И вроде умён не по годам мой нии-сан, но в общении с людьми — такой профан, что жуть. Поэтому приходится брать эту роль на себя. Впрочем, это и не сложно — мне нравится махаться языком, а не клинком. Интереснее, безопаснее в чём-то, к тому же получается на «ура».
Как-то так и живём, в общем-то. И я уже даже привыкла, и ни о чём не жалею. И даже назад, в тот мирно-цивильный мир не хочу. Ради Мадары-нии — стоило помереть там и очнуться здесь. Ради него стояло всё, потому что никогда и нигде у меня не было никого, кто бы так сильно любил меня и кого бы так сильно любила я.
Ведь любить
так умеют только Учиха.
