Выдержать характер
30 января 2017 г. в 13:23
Не совпали фазами.
Так, безусловно, бывало и раньше: Агар только-только закончил очередной проект, шли последние испытания модели, но было очевидно всем и давно: улучшения прижились. В точном соответствии с планом. Агар выдохнул, понял, как он устал, отдыхал примерно полтора дня… и заскучал. Пока скука не грозила очередной душевной ямой, конечно. Но на горизонте уже маячило что-то вроде «я иссяк и больше не смогу ничего, мои лучшие дни позади».
А Гарик был на пике. Он бесился, отощал, спал по два часа, исправляя ошибки и ошибки в исправлениях — и у него впереди маячил крупный успех. Агар от скуки сходил к нему в лабораторию — как раз отрабатывали парадоксальные преобразования силовых узлов, которые были в тех самых его злополучных наработках… Но Гариков эксперимент уже ушёл в такие дали и дебри элементальского устройства, что Агар там был в лучшем случае бесполезен.
Затишье у себя, суета у Гарика, бесполезность в почти собственном эксперименте… и отсутствие под боком Гарика, к которому слишком, опасно успел привыкнуть — настроение, короче говоря, у Агара было так себе.
А потом он неожиданно встретил Гарика у Корлагона.
Наткнулся почти случайно — бродил по коридорам Айронфиста, вяло дрейфуя в сторону библиотеки, когда услышал знакомый голос. Слов не разобрал, только интонации: Гарик говорил зло, резко… Из-за неплотно закрытой двери в комнаты генерала.
Агар встал, прислонился к стене. Подслушать — плёвое дело. И что, кстати, Гарик, который только вчера ругался, что он в лаборатории живёт, там же умрёт, и там же его и похоронят… Что Гарик делает у Корлагона?
Какие-то остаточные проблески здравого смысла пробились сквозь багровую пелену в голове, Агар оторвал себя от стены, от Гарикова злого голоса, от глухого ворчания Корлагона — и побрёл к себе. В самую уютную, тихую, глубокую душевную яму, какую только сможет вырыть посредством неограниченных айронфистских запасов вина.
В комнате он и правда откупорил вино, уселся в кресло, закинув ноги на стол и спросил себя, чего он, Агар, вообще хочет.
— Я не хочу, чтобы он шлялся у Корлагона. Не хочу, чтобы он говорил с ним моим тоном. Пусть будет равнодушно-вежливым, раз уж приспичило поговорить! — на пробу высказался Агар, отхлебнув вина прямо из бутыли.
Стоило прикрыть глаза — и Гарик, белозубый, ухмыляющийся, колючий, сразу вообразился в кресле напротив. Взял в руки кубок, плеснул вина едва на палец.
— А не охуел ли ты, Агар, — спросил воображаемый Гарик, — указывать, с кем и как мне говорить?
— Может, вы там не только говорили, — гнул своё Агар. — Ты соврал мне, что будешь в лаборатории. Ты был у него в комнате. Ты говорил с ним моим тоном! Может, вы там…
— А не охуел ли ты, Агар, — ещё шире ухмыльнулся воображаемый Гарик, очень похожий на настоящего, — указывать, с кем мне трахаться? Или думаешь, что у тебя какие-то эксклюзивные права?
Агар отхлебнул ещё вина. Воображаемый или нет, а Гарик умел задавать неудобные вопросы.
Впрочем, раз уж он совершенно точно воображаемый…
— Нет у меня никаких прав, — признался Агар. — Но… мне больно. Ты мне нужен. Весь. Целиком. Ни с кем не хочу тебя делить, даже с Корлагоном, с Арчибальдом, даже с лабораторией твоей.
Конечно, на этом месте воображаемый Гарик должен был повторить свой коронный сегодняшний вопрос. Но почему-то молчал.
— Агар, — сказал он уже без ухмылки. — Ты ещё давай тут в любви признаваться начни. Глупость и слабость. Ты мужик или сопля пьяная? Раньше ты и пьяный был мужик, а сейчас — какая-то девица сентиментальная. Пойду я, пожалуй… Хоть вон к Корлагону пойду.
— А ну стоять, — рявкнул Агар, почти уверенный, что воображаемый Гарик был совсем даже не воображаемым.
Но в кресле напротив никого не было. И дверь так и оставалась запертой изнутри. И никакого второго кубка не было тоже.
Запоя у Агара не получилось. Не хотелось. Так и просидел до глубокой ночи с едва початой бутылкой и толстой малопонятной книгой из личных хранилищ Арчибальда. А потом пошёл спать.
Разбудила его знакомая возня под боком. Ключ от двери был только один, кроме его собственного, да это и неважно: всё равно так упираться в бок коленками, и остро, и уютно одновременно, мог только…
— Гарик? — позвал Агар.
— Спи, — пробурчали в ответ. — У меня часа три, а потом оно начнётся, надо быть там… Дай хоть чуть-чуть поспать, Агар.
— А почему не у… — Корлагона, едва не ляпнул Агар, но спохватился. — Почему не у себя?
— Потому что там нет тебя, это же очевидно, — отозвался Гарик, заползая ещё глубже под одеяло.
— Гарик, я хотел…
Глупость и слабость, напомнило воображение. Ещё в любви признайся.
— Агар, родной мой, — Гарик всё-таки высунул нос из-под одеяла, и стало видно, какие у него чёрные круги под глазами и острые бледные скулы. — Корлагон сегодня ёб мне мозг со сроками. Элементали ебли мне мозг со всем остальным. Я тебя, конечно, очень люблю, Агар — но на сегодня мне ёбли больше не надо. Ни в мозг, ни в другие части тела. Дай поспать.
«Я тебя очень люблю, Агар» — выхватил разум. «Конечно» и донельзя саркастичный тон разум старательно проигнорировал.
Всё так невыносимо просто. Всё так просто-просто-просто. Гораздо проще, чем сформировать дополнительный поток силы в узловой точке движения энергии.
Гарик вот и то, и другое мог.
— Я тебя люблю, Гарик, — сказал Агар куда-то в комок из одеяла.
Комок матюкнулся, зашевелился и пополз к краю постели.
— Куда? — всполошился Агар.
— На пол, на хуй, в лабораторию, — перечислил Гарик. — Куда-нибудь, где дадут, наконец, поспать. И я тебя тоже, Агар.