Гарики
3 февраля 2017 г. в 11:52
— Ну вот, уже гораздо лучше, — не особо уверенно говорит Гарик.
Перед ним — вода, зависшая в воздухе на манер зеркала, и в это водное зеркало он увлечённо разглядывает свою физиономию.
Агар совсем не уверен, что «гораздо лучше». Бородёнка у Гарика светлая, местами с рыжиной, и клочковатая. Еженедельно обгорает от опытов с огнём, и Гарик от неё избавляется в тщетной надежде отрастить наконец новую, настоящую окладистую мажью бороду. Но борода — больное место, и Агар благоразумно держит свои наблюдения при себе.
— Пора бы уже, — Гарик так тянет редкие волоски на подбородке, словно надеется силой их удлинить. — А то скоро на год старше стану, а всё хожу как непойми что…
Агар заинтересованно прислушивается. Не то чтобы вопрос Гарикова возраста совсем его не занимал, даже напротив. Но обычно он в этом вопросе оперировал, в зависимости от настроения, двумя категориями: «ну подумаешь, всего-то вдвое примерно меня моложе» и «блядь, да я ж его в два раза старше». То, что тут, оказывается, есть даже какая-то конкретная точка отсчёта, Агара изрядно удивляет.
— Гарик, а сколько тебе лет? — спрашивает он напрямую.
Гарик отворачивается от своего импровизированного зеркала, отпускает заклинание, позволяя воде вновь стечь в тазик, и вздыхает.
— Честно говоря, я и сам не знаю, — говорит он. — Наверное, двадцать один. Ну, или двадцать три.
— Погоди-ка, — удивляется Агар. — Ты же сейчас сказал, что скоро на год старше станешь…
— А, это, — усмехается Гарик. — Я ж сирота, детство плохо помню. Первые воспоминания лет с четырёх… или с шести, не знаю. Я же щуплый всегда был. Так что мне, может, и двадцать пять даже. А день рождения — это я уже сам придумал, постарше. Выбрал летнее солнцестояние, чтобы от чего-то хоть считать. Так что вот, каждое солнцестояние так и считаю: на год старше.
Агар как наяву видит щуплого белобрысого мальчишку, в голове которого уже тогда, наверное, вьются хищными стаями дерзкие, бесстрашные, безумные вопросы к миру. Мальчишку, который знает много, узнает ещё больше — но не свой возраст. И ещё Агару представляется, как он смотрит на солнце, до полуночи над горизонтом висящее, и думает. Может, о том, почему солнце так долго не заходит и что будет, если его там закрепить навсегда. Но наверное, иногда и о том, что — ну день рождения же. Вдруг чудо какое-нибудь всё-таки забредёт в день рождения даже к щуплому белобрысому сироте?..
Агар чувствует себя дураком от таких мыслей: Гарик, его Гарик — нагл, самоуверен и широкоплеч. Он способен дерзить Арчибальду и взорвать к херам лабораторию, а после белозубо ухмыльнуться и пойти дальше задавать миру свои безумные вопросы. Он умеет едко, но беззлобно отшучиваться на подколки из-за причёски девчачьей, из-за бородки нелепой, из-за Агара, вообще бросившего скрывать перед своими то, что между ними есть. Гарик — уже много лет не тот мальчишка, что придумал себе день рождения в летнее солнцестояние.
Но Агару всё равно хочется, чтобы у Гарика хоть раз на его придуманный день рождения были бы настоящие подарки.
И в оставшиеся до солнцестояния две недели чувствовать себя дураком входит у Агара в привычку.
Сперва он думает про книги, конечно. Что-нибудь редкое, действительно уникальное, чтобы даже Арчибальд позавидовал… Но такое, во-первых, хрен достанешь за две недели, а во-вторых… ну, это же Гарик. С него станется, едва глянув на редчайший фолиант, бросить небрежно: читал, ерунда.
Ещё, говорят Агару, люди дарят друг другу вещи. Полезные, или красивые, или дорогие, или всё это сразу. Но опять же — это Гарик. Если ему нужна вещь — он её сам купит, Арчибальд его белобрысую голову высоко ценит, и материально тоже. Правда, про вещи, которые только для красоты, Агар всё-таки думает. Потом представляет, что ему посоветует сделать Гарик с какой-нибудь картиной или статуэткой — и к идее бесполезно-красивого подарка охладевает тоже.
Он доходит до крайности, когда, расхаживая по лаборатории, пытается сочинять стихи. Сонет какой-нибудь. В подарок. Гарику.
То есть полное дно дна и отчаянье.
Агар пытается думать иначе. Что бы обрадовало его самого? Ответ, в общем-то, бесполезен: эксперименты у Гарика и так получаются… по большей части. И Гарик у Гарика тем более есть.
Но вот про эксперименты Агар всё-таки думает, правда, сначала безотносительно Гарикова дня рождения. Проект №76 с рабочим названием «Злобоклюв», химерическая полуптица, кажется, наконец доведён до ума. У новой бета-партии рефлексивный магический ответ на атаки хорош, устойчив и — в отличие от предыдущих, весьма разрушительных попыток — целенаправлен. Потерь в скорости почти нет, крылья прижились на гибридном теле прекрасно. Остались лишь незначительные правки в доступе к магическому резерву и некоторые сложности с подчинением приказам, но к солнцестоянию всё можно доделать…
К солнцестоянию. К солнцестоянию у Агара будет партия смертоносно-прекрасных, диковатых, самовольных крылатых монстров с дурацким названием «Злобоклюв»…
— Ух ты, — выдыхает Гарик, едва увернувшись от острого клюва с его локоть длиной. — Вот это хреновина, Агар!
— Нравится? — Агар прячет волнение, хотя и так видно, что нравится. Глаза у Гарика просто светятся.
— Ещё спрашиваешь, — ухмыляется тот. — А как она в меня магией плюнула… Ух ты! Дай одну, а? Только не рассказывай, сам хочу разобраться, как ты там магические потоки связал.
— Бери, — щедро предлагает Агар. — И с днём рождения, Гарик.
Гарик, занятый выбором, едва ли слышит.
— Вон ту можно, самую здоровенную? — спрашивает он. — У неё, смотри, вон по лапе искра пробежала, а она и не вздрогнула. Ты там защиту вплёл, да?
— Вплёл, — соглашается Агар. — И с днём рождения, Гарик.
— А двух можно? — говорит Гарик. — Просто если одну вскрыть, а вторую живой…
— Можно двух, — бурчит Агар. — И с днём рождения, Гарик, блядь.
Гарик поворачивается на тон, моргает растерянно, потом понимает и широко ухмыляется.
— Ты запомнил! Спасибо, родной. А трёх можно, если уж на день рождения? Ну пожалуйста, Агар!
Агар готов отдать ему всю партию сразу, конечно, не то что трёх. Но это ещё не весь его подарок.
— Угадай, как они называются? — спрашивает он.
— Проект номер сколько-то? — предполагает Гарик. — Нет, погоди. Клювозлоб? Злобокрыл?
— Почти, — усмехается Агар. — Рабочее название было «Злобоклюв». Но раз уж они тебе так понравились, то теперь они называются… гарики.
Гарик замолкает. Переводит взгляд с Агара на топрощащего перья краснокрылого монстра с огроменным клювом, злющими глазами и рефлексивным магическим ответом. Потом снова смотрит на Агара.
— То есть ты решил назвать вот это… — Гарик сглатывает, — вот это плохо дрессируемое смертоносное чудовище, полгода разносившее твою лабораторию и едва тебя пару раз не прикончившее… Вот это — в мою честь? Знаешь, Агар, иногда меня пугает твоё чувство юмора.
Агар смотрит, как потрясённый до полного ошеломления Гарик выходит из его лаборатории, забыв даже о подаренных экземплярах.
Лучше бы, кажется, всё-таки сонет сочинил.
Арчибальд собирает их всех на очередную планёрку. Нечто среднее между возможностью поболтать вчетвером, вспоминая старые недобрые дни войны, и официальным докладом его величеству о ходе основных экспериментов. Агар рассказывает о Проекте номер семьдесят шесть, и, несмотря на очевидную удачу, никакой радости не чувствует.
Гарик за два дня так с ним и не заговорил. Сейчас сидит, болтает ногами и старательно делает вид, что не слушает. Агар заканчивает рассказ, стараясь на него не глядеть.
— Ты уверен, что их можно использовать в одном строю с другими? — прохладно спрашивает Корлагон. — Плохая дрессируемость, непредсказуемость… Не нравятся мне, Агар, эти твои злобоклювы…
— Гарики, — резко обрывает его нахальный голос. — Они называются гарики. И если тебе, Корлагон, не хватает ума понять, что они офигенные… Что они лучшие из биомагических творений, то сходи хоть с ними пообщайся. Может, научишься чему.
В гробовой тишине вдруг раздаётся странный, непривычный звук.
Это смеётся Арчибальд Айронфист.
— Агарики, — говорит он чуть погодя. — Злобные непослушные существа, лучшее из биомагических творений. Отличная идея, Агар.
Агар кивает не глядя и отчего-то широко улыбается.