Лучший подарок
31 марта 2017 г. в 15:12
— Я, конечно, ни на что не намекаю, — говорит Мастер ласково (но в этот раз почему-то совсем не страшно). — Я, конечно, совершенно ни на что не намекаю — но, сука, даже формула Армагеддона была легче.
И вовсе нихера сложного в этом рецепте нет, хочет сказать ему Гарик. Даже рот открывает — но осекается и прикусывает язык. Рано сегодня голос подавать. Если подаст — обязательно припомнят вопрос, чьи яйца для основы нужны.
И снова придется оправдываться, что так и знал, что куриные, честно-честно. Да, вот про хрен не знал — а про яйца куриные знал (хотя сам, по правде говоря, хотел положить гариковы. Ну, чтобы символично было).
Хотя Мастера, который хотел — явно от щедрот своих — разбить в тесто драконовы яйца, он все же не переплюнул.
Положение спас Корлагон. Назвал их обоих безмозглыми мудаками (странно, но Мастер ему почему-то никак на это не ответил) и сказал, что нужны именно куриные. Если они действительно хотят сделать сюрприз, а не отравить Агара нахуй.
Агара нахуй отравлять Гарик не хотел, у него еще особенный подарок на ночь подготовлен. Поэтому безоговорочно подчинился житейской смекалке генерала.
Оба они подчинились.
Сам Корлагон, кстати, зрелище сейчас представлял из себя презабавное: черноволосый, смуглый, глаза зеленющие и злые — а нос белый. И кудряшки кое-где белые. И руки по локоть.
Кажется, это белое называлось «мука».
Корлагон, по правде сказать, все и сделал. Разбил, смешал, раскатал, обвалял, сформировал, поставил, наорал на Гарика, мол, держи огонь, да чтобы не искрил и не вилял и нагрев оставался равномерным, иначе все похеришь — в общем, проявил наравне с мастерством командира такие пекарские таланты, которые Гарик в нем ни за что бы не заподозрил.
И впредь не заподозрит, потому что взгляд Корлагона все это время говорил: «Убью».
— Я, конечно, ни на что не намекаю, — отзывается генерал прохладно на замечание своего короля. — Я, конечно, ни на что не намекаю, Арчи, но если ты запорол эту чертову глазурь — клянусь, я тебя…
Генерал смотрит на Мастера как-то странно.
— Что? — заинтересовавшись (и забывшись), влезает Гарик.
Потом старшие смотрят на него разом, пристально, явно что-то прикидывая — и он решает, что, наверное, не надо было влезать.
— Корлагон, — задумчиво говорит Мастер. — Я один вот прям только что, будто гипноз сбросив, понял, что у нас тут кое-кто совсем ебанулся?
— Кто? — спрашивает невинно Гарик. И невинно моргает глазами. И невинно отходит на шаг назад.
Почему-то врезается в Корлагона.
— Нет, твое величество, — отвечает Мастеру генерал, и глаза его светятся как-то нехорошо. — Мне тоже кажется, что кто-то тут совсем ебанулся. И просит превращения в лича.
— А мне кажется, — говорит Гарик, отступая, увы, не к двери, а к окну, — мне кажется, что вы какие-то злые.
— Я бы посмотрел, каким бы ты добрым был, если бы эту сраную глазурь делал, — отвечает ему Мастер, совсем опасно сияя алыми почему-то глазами.
Корлагон согласно ворчит.
— Ну и если бы тебя волеподавляющим арканом оприходовали, — ласково (уже по-нормальному) добавляет Мастер.
Корлагон согласно едва не рычит.
И Гарик понимает, что помирать — так с музыкой. И замирает гордой каменной статуей (с трясущимися коленками).
— Хорошо, каюсь, виноват по всем статьям. Проверил на вас «Гипноз». Я ж не думал даже, что сработает, правда-правда. Превращайте меня в лича и казните и все подряд, только не сегодня, Агару праздник не портите! И самый лучший подарок — тоже не портите!
— Какой? — ухмыляется в усы Мастер. — Небось, лучший его подарочек — это ты?
Гарик поджимает губы. Нет, лучший подарок — это, конечно, он… Но жить хочется больше.
— Лучший ему подарочек — это внимание, — вздыхает Гарик. Два явно жаждущих крови лица напротив него немного вытягиваются. — Ага, все правильно услышали. Вни-ма-ни-е.
— Гарик, ты охуел больше чем совсем? — спрашивает Корлагон, все такой же черно-зелено-белый. — Внимания ему, блядь, не хватает! Да я его исследованиями каждую неделю интересуюсь! Вот прямо сажусь, беру отчеты и смотрю, чтобы он не создал совсем уж дохуя умных минотавров, которые через пару десятилетий Арчи свергнут.
— А я его финансирую… Постой, Корл, ты что сейчас, сука, сказал?!
Гарик, как и Корлагон, помнит, конечно, про несовершенную партию Агаровых минотавров с прошлой войны, которая, оказывается, за четверть века создала на другом континенте впечатляющую колонию, но это сейчас неважно.
— А ну заткнулись нахрен! — прерывает он готовых спорить старших.
Потом они снова обращают на него внимание… И Гарик опять понимает, что лучше бы он молчал. В тряпочку. Под столом. И не выебывался. Тогда были бы некоторые шансы на быструю и безболезненную смерть.
Зато теперь можно задуматься: а его точно в лича превратят? Или в скелета безмозглого, как Корлагон и хотел? А, может, поступят как-то изощреннее? Ведь могут же некроманты сначала убить, потом поднять, потом еще раз убить и еще раз поднять?
Навряд ли… Хотя ради него, наверное, расстараются.
Ну ничего, стать частью теормагического прорыва — это тоже достойная судьба, думает Гарик.
Вслух же он говорит немного другое:
— Знаешь, Корлагон, штудирование отчетов — это очень и очень хорошо… Но когда ты в последний раз спрашивал, как у него дела?
— А как у него могут быть дела? — очень искренне спрашивает Корлагон. — Он же ебется со своими минотаврами.
«Вот именно», — хочет закричать Гарик, — «А со мной не ебется!». Однако переводит взгляд на его величество и спрашивает тоже:
— А вы, Мастер? Давно вы с ним говорили нормально? Впрочем, можете не отвечать — он мне через письма жалуется, что вы неделями не отвечаете.
Генерал и Мастер переглядываются одинаково хмуро. Гарик не дурак, совсем не дурак — видит, что они не со зла, что у них просто нахуй эмпатию чем-то отшибло. Что они заигрались в свои великие тайны, что страшный груз, только тень от которого их с Агаром в разные лаборатории затянула, давит-давит-давит… Только если не хотят делиться своими проблемами — и хуй с ними, Гарик не настаивает.
— А у Агара, блядь, три дня назад назад день рождения был. И хоть бы одна сука, кроме меня, его поздравила. И хоть бы одна сука разрешила ему поставить статичный маяк в Айронфисте, а не в Гавани, из которой что на лошадях, что на грифоне эти три дня шароебиться.
— То есть ты хочешь сказать, — ласково, очень-очень ласково спрашивает его Арчибальд, — что совершил государственную измену для того, чтобы мы показали, что он нам небезразличен?
— Да, блядь, именно поэтому, — огрызается Гарик. — Теперь можете меня вешать.
Мастер с Корлагоном переглядываются. Долго, будто говорят, спорят без слов глазами и душами. По-настоящему. Гарику даже завидно становится — у него так и с Агаром не получается.
— Так, — говорит наконец Мастер, не отрывая от Корлагона глаз. — Значит, так: ты, белобрысый поганец, рассказываешь, как Гипноз на стихии переложил. И как нашу защиту пробить умудрился. И ебешься с неподписанными мной по твоей милости ука… Нет уж, лучше с Агаром своим ебись.
— И крем остужай, — педантично уточняет Корлагон.
— И крем остужай, — соглашается Мастер. — А мы тебя, так и быть, в следующий раз в лича превратим. За самый лучший подарок.
Обмазывать коржи и делать всякие завитушки они, кстати, тоже заставляют его. Нелюди проклятые.
Агар прилетает на грифоне к вечеру. Гарик видит, какой он усталый, злой и осунувшийся. Мастер с Корлагоном тоже это видят и растерянно переглядываются.
Агар с грифона не слетает ловко, залихватски, по-пиратски почти — Агар с него скатывается, чуть не кряхтя. Будто Кригспайр выпил из него все соки. Будто он стал не на год старше три дня назад, а на все десять.
Агар приближается к ним широким злым шагом с отчаянной рожей, явно готовясь высказать все в лицо… И в шаге, поняв наконец-то, замирает.
Не каждый день первые лица страны встречают тебя с именинным пирогом, на котором кремом написано: «Агар мы ни забыли с днем рождение тебя».
— Мы сами испекли, правда, — несмело улыбается Гарик, кивая на торт.
Десять секунд Агар стоит в прострации… А потом просто сползает по стене, смеясь до ора и вмиг теряя все свои лишние десять лет.
— Верю, долбоебы, что вы все сами, — говорит он, наконец отсмеявшись. — Особенно по почерку и ошибкам Гарика верю.
Арчибальд улыбается ласково-виновато-несмело.
— Агар, правда, прости нас, что мы вели себя, как ебланы, — говорит ему, косясь на Мастера, Корлагон.
— А торт, кстати, херовый вышел, — признается Агар, отмучившийся с самым большим куском, на ухо Гарику, предусмотрительно отхватившему самый мелкий, когда они остаются наедине для самого главного подарка вечера. — Но я вас всех все равно люблю.
— Только меня больше всех, — хвастливо заявляет Гарик, спешно вытягивая ленточку из волос и забрасывая ее… куда-то.
— Конечно, — ухмыляется Агар. — Сейчас покажу, насколько.
И показывает. Охуенно показывает.