Сказки тёмного Энрота

      — Агар, — проникновенно сказал Гарик. — Если ты решил эмпирически доказать теорию о способности прожигать взглядом стены — то, вынужден тебя расстроить, её давно опровергли. Этот, как его… Забыл. Но опровергли, точно тебе говорю. Хотя… Надо бы посмотреть ещё раз, что там эти теоретики намудрили…       Агар помотал головой, сгоняя непривычную рассеянность; Гариковы слова в уши вроде бы влетели, но вот догнать их и осмыслить оказалось непросто.       — А, нет, я не опровергаю, — наконец выдал Агар, уверенно (ну, более-менее уверенно) определив Гариковы высказывания как попытку пошутить. — Хотя, конечно, это у них Арчибальда в подопытных не было. Его-то взгляд, мне кажется, если не стену, то чью-нибудь голову точно насквозь прожечь может.       Гарик примолк, и его задумчивый вид Агару крайне не понравился. Фактически, такая задумчивость обычно заканчивалась потрясением чего-нибудь до основания: или маготеории, или — гораздо чаще, к сожалению — окружающих Гарика в этот момент зданий. На маготеорию Агару было примерно положить, но вот к замку Айронфист он уже как-то попривык, обжился… Следовало срочно пресекать и отвлекать.       Тренированный разум Агара принялся перебирать варианты: заставить Гарика отказаться от идеи эмпирического изучения королевского взгляда — непростая задача, требующая чрезвычайных и решительных мер. Пришлось отбросить все варианты, которые привели бы к истощению на почве неумеренного разврата, призыву пары дюжин разумных элементалей, драке с Корлагоном и ещё нескольким столь же неутешительным итогам.       По всему выходило, что придётся идти на крайние меры.       — Вообще-то, Гарик, ты прав, — сказал он. В принципе, уже «ты прав» оказалось достаточно, чтобы Гариков вид с опасно-задумчивого сменился на удивлённо-самодовольный (что по шкале разрушительности уверенно сместилось с «пиздец всему окружающему» на «пиздец Агару»).       — В чём это? — настороженно переспросил почуявший подвох Гарик.       — В том, что я стал немного рассеян, — признался Агар. — Видишь ли, у меня… Проблемы. О таком очень неловко говорить, но…       — Понимаю, Агар, — сочувственно кивнул Гарик. — Возраст, нервы… На работе устаёшь, опять же. Ну ничего, найдём какого-нибудь неразговорчивого целителя, зелья попьёшь…       — Вот же блядь, — озадаченно сказал Агар. — Вот же…       Гарик радостно заржал и уверил, что это у него, бедняги, проблемы с Агаровой потенцией, которая дай тьма каждому, и вообще некоторым злобным колдунишкам не помешало бы и впрямь думать о возрасте, работе и нервах, а то другие вот катастрофически не высыпаются. И, кстати, на интересные эксперименты с прожигающей энергией королевского взгляда времени не остаётся…       Агар понял, что едва не упустил с таким трудом отвоёванное преимущество, и пришлось выкладывать козырь из рукава.       — Я, между прочим, серьёзно, Гарик, — решительно сказал он. — Про проблемы. Но, если ты не желаешь мне помочь… Может, к Корлагону зайти? Он, в отличие от некоторых, умеет слушать.       Гарик, смекнув, что эксклюзивная — и наверняка жутко интересная — информация вот-вот уплывёт мимо его ушей, и, что ещё обиднее, прямиком в уши Корлагона, затих и принял максимально серьёзный вид (где-то между «пиздец почти безобидный» и «может, всё и вовсе обойдётся»).       — Рассказывай всё, Агар, — проникновенно сказал он. И, видимо, чтоб уж точно добычу не упустить, ещё и обниматься полез.       Агару от такого напора пришлось немного подумать о возрасте, нервах и работе. Помогло, конечно, так себе — но хоть на разговоре удалось сконцентрироваться.       — Понимаешь, родной, — вздохнул он, аккуратно отцепив от себя Гарика. — Это ведь ты… Ну, гений. У тебя всё получается. У тебя репутация, и уважение, и… Я о том, как говорят.       — Кто говорит? — серьёзно спросил притихший Гарик.       — Эти, — Агар махнул рукой. — Ну, народ Энрота. Знаешь, трактирщики там, крестьяне. Простые люди, в общем. Дескать, Агар неудачник, все его творения слишком тупы, или несуразны, или… Вот.       Гарик сел прямо, задумчиво почесал нос.       — Простые люди, значит, — повторил он. — Трактирщики и крестьяне. А что только этих достойных господ опросил? Может, ещё и на мнение минотавров своих теперь оглядываться будешь? Или айда у птичек спросим, как они твои умственные способности оценивают. Они-то разбираются, не то что мы с Арчибальдом, например. Их-то мнение тебе теперь важнее?       Агар встал, прошёлся по комнате.       — Дело не в моих умственных способностях, — пояснил он. — Дело как раз в умственных способностях моих созданий. Они тупые. Безмозглые. Ну и тут, знаешь, уже начинаешь задумываться о схожести созданий и создателей, всё такое…       — Ой, — сказал Гарик. — Агар, а может, это… в запой на пару дней?       Агар хмыкнул почти против воли: кажется, очень похожие интонации он сам только недавно использовал. Видимо, у Гарика имелась шкала разрушительности — но уже для него самого. И набор методов для борьбы с потенциальным пиздецом.       И это, пожалуй, было даже мило, только вот…       Только Гарик опоздал.       — Как бы всем не уйти, — вздохнул Агар. — В общем, родной, я как бы… это. Сделал. Уже.       — Что ты сделал? — спросил Гарик, вскакивая.       Агар задумался, подбирая определение, которое бы максимально полно и корректно отразило бы суть объекта, не упустив важных деталей и потенциальных последствий… И в итоге остановился на том единственном, которое подходило:       — В душе не ебу.       Естественно, они попёрлись в лабораторию к Агару. Среди ночи. Бегом. Хорошо хоть одеться успели.       — Ух ты, — сказал Гарик.       — И почему я этого ждал? — спросил Агар у лабораторного стола. Стол, предсказуемо, не ответил.       — Знаешь, зато теперь точно никто не скажет, что твои создания безмозглые, — нарочито радостно сообщил Гарик. Впрочем, ему определённо не доставало искренности. — И что оно… это… делает?       Это в данный момент делало то же, что и три часа назад, когда Агар оставил его, накрытого несколькими слоями защитной магии в дальней, секретной лаборатории — ничего. Это, похожее на огромный багровый мозг без черепной коробки, плавало в воздухе, лениво шевеля несколькими щупальцами, похожими на кожаные ленты, и моргало. Моргать ему определённо было чем: огромный карий глаз, почти целиком занимающий то, что могло быть лицом, сонно щурился; пять глаз поменьше на концах толстых коротких отростков смотрели во все стороны — два, например, уставились на Агара, ещё один сосредоточенно изучал Гарика.       — У него твои глаза, — зачем-то сказал Агар. — То есть глаз. Центральный.       — Я сейчас очень надеюсь, что это ты образно, — тихо сказал Гарик. — Про «мой глаз».       — Конечно, образно, — поспешил исправиться Агар.       Всё-таки элементалисты и призыватели — народ слабонервный, не стоит им знать, как и откуда биоинженеры донорский материал добывают… Слабонервные, но отнюдь не тупые.       — Зато улыбка, я посмотрю, твоя, — хмыкнул Гарик, разглядев наконец огромную пасть с острыми пирамидами зубов. — Наш малыш взял лучшее от папочки… и папочки. Интересно, в кого интеллектом пошёл?       — Гарик, перестань, — устало вздохнул Агар. — Я тебе сто раз объяснял, в процессе биомагического сотворения все категории изначального родства утрачивают всякий смысл, и, фактически, из какого бы материала экземпляр…       — И как же нашего малыша зовут? — прервал его ничуть не впечатлившийся — в сто первый раз — Гарик. — Это вообще мальчик или девочка?       — Это мозг с глазами, — огрызнулся Агар. — Ты правда думаешь, что я ему причиндалы пришил?       — Агар, ты иногда очень отсталый, — поддел Гарик. — Гендерная идентичность определяется не формой половых органов! Ну ладно, вырастет — сам решит. Но с именем что?       — С названием, — педантично поправил Агар. — Пока, рабочее — «злобоглаз».       — Мог бы и сам догадаться, — фыркнул Гарик. — Слушай! Помнишь, когда Мастер мат запрещал, мы ещё слова придумывали?       — Не напоминай. — Агару до сих пор в кошмарах иногда снились словари, открытые на буквах «Х» и «Е». — А к чему ты вдруг?       — Да вот… Мы ж тогда такие слова изобретали, ух! Это было… Ну почти как магия, только филология, — не очень понятно объяснил Гарик. — Ну вот, это же неправильно, что слова-то есть, а объектов для них нет. Вот сейчас не смейся только, но я думаю… В общем, мы сперва подготовили мир к его появлению на лексическом уровне, а потом оно… ну, осуществилось, использовав тебя как инструмент.       Агар замолчал. При всём кажущемся безумии мысль о самоосуществляющемся слове что-то такое в нём задела, что отмахнуться не получалось.       — Вот же…       — Взглядь! — радостно перебил Гарик. — Ты создал Взглядь!       Существо — бывший злобоглаз — повернулось к ними всеми своими выпученными зенками. Агар был уверен, что уши точно ему делать не планировал… Впрочем, он уже ни в чём не был уверен.       — Смотри, ему нравится, — обрадовался Гарик. — Он же Взглядь, самый настоящий!       …И, прежде чем Агар успел вмешаться, Гарик непринуждённо смёл все защитные куполы и шагнул навстречу Взгляди…       ***       –…и таким образом мы приходим к тому, что единственным подлинным доказательством нашего существования может служить только способность к мышлению. Ведь, чтобы акт мышления начался, чтобы был задан вопрос «существую ли я?» и найден на него ответ, необходимо наличие субъекта, носителя этого вопроса, того, кто его задает — и только он выступает реальностью, — сказал Гарик.       — Но само понятие реальности не выдерживает критики, — возразил Арчибальд. — Фактически, всё, что мы видим, всё, что окружает нас — не более чем симулякры, отражения без оригинала. Да и сами мы — не продукт ли этой самой симуляции? Что, если существует некая первореальность, подлинность — и она отражается, преломляясь, создавая новые объекты. Потом возникают отражения от отражений, и отражения отражений отражений, и где-то тут, на третьем слое, существует Энрот, замок Айронфист… И он отражается снова, порождая нас всех…       — И потому, — бесцеремонно перебил его Агар, — мы обращаемся к практике, к опыту, к эмпиризму. Обращённое само на себя мышление, отражения без оригинала — всё это разбивается о практику, об эксперимент, о познаваемость реального, вещного мира…       Агар хотел сказать ещё что-то, что-то важное, неопровержимое, такое, что в пух и прах разобьёт все словоблудия оппонентов — но тут мысль ушла. Совершенно внезапно закончилась, оставив после себя лишь ускользающий хвостик недавнего ясного понимания.       — Какого? — хрипло сказал Арчибальд. — Какого, я вас спрашиваю, симулякра вы тут делаете?       — Мы тут делаем, — поправил Гарик. — Но вопрос хороший, Мастер.       Агар огляделся. Ощущение было такое, словно он только что внезапно вышел из запоя — качественного такого, с сидением на дне душевных ям и травкой в компании минотавров.       Сидение, впрочем, было — на полу в его собственной лаборатории. Вместо минотавров имелись Арчибальд и Гарик, такие же растерянные, как, видимо, и он сам.       Травкой, на удивление, не пахло.       — Если собираетесь ещё поговорить — настойчиво предлагаю делать это в другом месте, — сердито сказал Корлагон.       Агар, кряхтя, поднялся — оказывается, уже успел отсидеть на жёстком полу всё. Корл подал руку Арчибальду, помогая встать на ноги; Агару с Гариком из генеральской помощи достались только злющие взгляды — впрочем, достаточно мотивирующие.       Оглядев лабораторию, Агар наконец заметил злобоглаза — или Взглядь. Несчастное существо вяло трепыхало щупальцами, пытаясь выбраться из-под придавившего её лабораторного стола. Агар собрался возмутиться таким обращением с ценным экспонатом, но, покосившись на Корлагона, решил пока промолчать.       Защитные чары над вяло шевелящейся Взглядью создавали все вчетвером, каждый в меру своих возможностей.       — Теперь по порядку, — распорядился Арчибальд, когда они, для верности заперев на все засовы дверь секретной комнаты Агаровой лаборатории, переместились в чуть менее секретную.       Агар достал из тайника бутылку минотаврьего самогона, не спрашивая, разлил в четыре чашки. Арчибальд пошевелил усами, улыбнулся ностальгически, выпил и слегка подобрел. Гарик свою — крошечную — порцию сглотнул залпом, Корлагон принюхался и презрительно отодвинул. Агар решил, что именно сейчас он точно не гордый, и запил собственную долю генеральской.       — И всё-таки, что произошло? — напомнил Арчибальд.       — Я с утра не обнаружил никого из вас, — ответил Корл, и Агар вздрогнул: он-то помнил ночную вылазку в лабораторию, а то, что было уже какое-то «с утра», в его голове не отложилось совершенно. — До обеда не беспокоился, но потом меня нашли перепуганные лаборанты, сказали, что тут дверь открыта… Хорошо хоть ума хватило самим не лезть. Я пришёл — а вы все трое сидите на полу и вдохновенно несёте чушь. В смысле, ещё большую чушь, чем обычно. А над вами парит та хуямбола с глазами.       — Взглядь, — поправил Гарик. Корлагон зыркнул на него не хуже пресловутой взгляди, но спорить не стал.       — Над вами летает эта взглядь, — продолжил генерал. — В общем, я понял, что дело нечисто, и… в общем, я её победил, вас спас и теперь сам убью.       — Как победил? — хмуро спросил Агар.       — Я ей вопрос задал, на который даже эта мозговитая тварь ответить не смогла, — объяснил Корл, и в его голосе отчётливо прозвучала гордость.       — Какой? — выразил общую мысль Арчибальд.       — «А не дохуя ли ты умный?» — процитировал Корл. — И, пока оно моргало своими моргалами, я его столом уебал.       — В общем, примерно понятно, — кивнул Арчибальд. — Я с утра спустился в лабораторию, хотел посмотреть, как идут дела, услышал ваши голоса, заглянул… А дальше помню только, что Корл её… хмм… победил. Потрясающей силы контроль над разумом у этой твари.       — А почему Взглядь Корла не подчинил? — хмуро спросил Агар.       — Не нашёл что контролировать, — буркнул Гарик.       — Ты, недолич белобрысый, — огрызнулся Корлагон, — хочешь, я и тебе вопрос задам, на который ты ответить не сможешь? Да и столы тут покрепче…       — Довольно, — сказал Арчибальд, и голос его сделался ласковым. — У меня к вам, гении ебанутые, два вопроса: что делать и кто виноват. И если вы быстро ответите на первый, я, так и быть, не буду упорствовать со вторым.       — Оставить, — решительно сказал Гарик. — У Агара впервые получилось что-то не безмозглое. Взглядь необходимо исследовать и использовать…       — Творение превзошло своего создателя, — хмыкнул Арчибальд. — Пока оно нас использовало. А кстати, для чего использовало-то?       Агар помолчал. Ответ, который уже сложился в его уме, озвучивать не хотелось; но Арчибальд тоже отступать не собирался.       — Мне кажется, Взглядь ищет… то самое. И, думаю, используя нас как дополнительные резервы интеллектуальной мощности, он почти нашёл.       Арчибальд нахмурился.       — Уверен про то самое? — переспросил он.       Агар кивнул.       — Но всё-таки не успел найти? — уточнил Арчибальд.       — Не успел, — хмуро отозвался Корлагон. — Я вообще не верю в то самое, но если бы верил… Нет, я вас немного послушал: явно не оно.       — Да что такое-то? — взвыл Гарик, не привыкший не понимать. — О чём вы все? Какое то самое?       Агар посмотрел на короля, потом на Корла… Да, классическое образование есть классическое образование, и каким ты гением-самоучкой ни будь — всегда останутся сферы, которые для тебя закрыты.       — Смысл жизни, Гарик, — тихо сказал Агар. — Взглядь ищет смысл жизни.       Гарик ошарашенно моргнул.       — То есть вы хотите сказать, что?..       Все сочувственно молчали. Гарик вскочил со стула.       — Ну так пойдёмте скорей, что сидите? — заявил он. — Ведь мы же на пороге такого прорыва! Корлагон, полный генерал, прервал процесс поиска! А мы могли бы…       — Сядь, — резко сказал Арчибальд. — И заруби себе на конопатом носу: никаких поисков того самого. Никогда. Ни за что. И вот когда мы все вместе тебе запретили с личностями элементалей экспериментировать — это было «нет, Гарик». А теперь… «категорическое нет, нет, и ещё раз нет».       — Как? — опешил Гарик. — Но разве не в этом конечная цель любого…       — Послушай, родной, — сказал Агар. — Ты просто представь, что то самое… смысл жизни однажды будет найден. Единственный. Универсальный. Для всех и навсегда. И все остальные пути — они станут неправильными.       — Но…       — Представь, что этим смыслом окажется «наплодить детей, построить дом, вырастить дерево», Гарик. А всё остальное — бессмысленно. Наша жизнь, эксперименты, призывы, вопросы, магия…       — Победы, тактика, стратегия, — подхватил Корлагон. — Верность.       — Власть, — добавил Арчибальд. — Поиск знаний.       Гарик растерянно моргал.       — А если… А если окажется, что то самое — это и есть поиск знаний? — предположил он.       Арчибальд вздохнул — и посмотрел по-настоящему мягко. Понимающе.       — А вот тогда, Гарик, окажутся бессмысленными жизни других. Тех, кто печёт хлеб и растит цветы. Тех, кто рожает детей и живёт ради семьи. Тех, кто не ищет знания, а только передаёт другим. Тех, кто и не задумывается обо всём этом, а просто счастлив в другом.       — Подумай, Гарик, — тихо подхватил Агар. — Что лучше, что тебе самому ближе: один, пусть и правильный путь — или многообразие путей? Единственно верная дорога — или свобода выбора?       Гарик, кажется, напряжённо размышлял. Агар и сам чувствовал, как легко думается сейчас — легко, но с неуловимым привкусом инакости. По-чужому. Словно Взглядь оставил какую-то свежесть в разуме, перевернув всё и с ног на голову поставив… потом, правда, вернув как было.       — Но, даже зная… то самое, мы ведь можем выбрать свои пути? — возразил наконец Гарик. — Да, неправильные, но ведь сам по себе смысл жизни — не приговор?.. Не догма, которую нельзя обойти.       — А зачем тогда его вообще искать? — усмехнулся Арчибальд. — Если это знание окажется тем, чем можно пренебречь? Но, пренебрегая, ты будешь знать — заранее и наверняка, Гарик, подумай! — что идёшь не туда. Ошибаешься. Будет ли выбор свободным?       Гарик замолчал, сжал руками голову…       — Что делать будем? — сказал Арчибальд. — Я считаю, что единственно правильное решение мы знаем все.       — Согласен, — хмуро ответил Агар. — Жаль, но придётся…       — Уничтожить, — резюмировал Корлагон. — Гарик?       Гарик поднял голову, посмотрел на всех — и взгляд его нагнал на Агара какой-то даже потусторонней жути.       — Вы все говорили о свободе выбора, — хрипло сказал Гарик. — О том, как плох единственный, пусть и верный, путь… Нет. Я говорю — нет. Не убивайте Взглядь. Иначе всё, что вы тут городили — бессмысленно. Иначе вы все, — голос набирал обороты, звучал всё громче и страшнее в тишине лаборатории, — иначе все вы — старые пердуны, трусы, испугавшиеся знания, не готовые вылезти из своих башен!       — Я ведь могу и вопрос задать, — огрызнулся Корлагон, но Арчибальд одёрнул его взмахом руки.       — Гарик, — сказал король. — Я готов дать тебе шанс. И… Агар, объясни ему, что свобода выбора — это ответственность. Одного не бывает без другого. Одно — это и есть другое. И ещё, Агар. За все последствия отвечать… будет Гарик. Не я, не Корлагон. И не ты.       Агар задохнулся, будто это его сейчас Корлагон лабораторным столом приласкал. В груди стало тесно, и показалось, что рёбра ломаются. Арчибальд бил в больное, в самое потаённое, в самое сокровенное… Отвечать за Гарика — охранять Гарика, оберегать Гарика, подстраховывать Гарика — было просто, привычно и естественно. Агар, собственно, называл свою ответственность любовью.       Посмотреть в глаза настоящей любви оказалось почти невозможно.       — Хорошо, Арчи, — сказал Агар, чувствуя, как его мир рушится. — Пусть делает свой выбор. И принимает ответственность.       — Спасибо, — просто ответил Гарик.       ***       Конечно, разговаривать пришлось долго. И о выборе, и об ответственности, и о свободе. И о том, что принять помощь — это не ограничение свободы. И Агар, который просто будет рядом, не собирается никак ограничивать его выбор.       И, в конце концов, вместе путешествовать не только проще, но и приятнее.       Гарик всё сделал сам: наложил чары на пёстрый ящик, в который упаковали Взглядя; проложил маршрут; договаривался с извозчиками, пока можно было, а после вёл Агара, петляя неприметными лесными тропинками, до добротного деревянного дома.       На условный стук открыли, хоть и не сразу. Мужик Агару не понравился с первого взгляда — хотя, по правде-то, ему просто не понравилась абсолютно счастливая Гарикова рожа.       — Я тебя выгнал, мальчишка, чтобы ты нашёл собственный путь, — хмуро сказал хозяин дома, выглянув наружу.       — Я тоже рад вас видеть, учитель, в добром здравии и неизменно прекрасном расположении духа. Позвольте представить: Агар, это Клайв Кланкер. Учитель, а это Агар, он…       — Не интересует, — оборвал его Кланкер. — Чего припёрся, Гарик?       — Да вот, — Гарик легкомысленно махнул рукой на коробку. — Подарок вам привёз. Вам понравится… Точнее, вы друг другу понравитесь.       — Ебанулся что ли? — почти заботливо спросил Кланкер, но на коробку покосился с интересом.       — Почти, — ещё шире улыбнулся Гарик. — Я, кстати, действительно нашёл свой путь. Спасибо, что спросили.       — Ага, молодец, — кивнул Кланкер. — Ну, гости дорогие, повидались и хватит. Уёбывайте нахер, у меня эксперимент стоит.       — Смысл жизни ищете? — не удержался Агар.       Клайв Кланкер пристально на него посмотрел и ёмко, обстоятельно и с чувством объяснил, что Агару с этим самым смыслом жизни надлежит сделать.       — А не слишком ли — учителю такую Взглядь устроить? — тихо спросил Агар, когда за Кланкером — и коробкой — закрылась дверь.       — Ну, во-первых, у него есть выбор — открывать или нет, — усмехнулся Гарик. — А во-вторых… Поверь мне, в этом смысложизненном поединке я ставлю на учителя.