Боль.
Жизнь Одина, сына Бора, внука Бури, правнука Кулла, оборвалась на четырнадцатой тысяче пятьсот шестьдесят седьмом году. Проводить великого и мудрого царя вышел весь Асгард. Темные улицы подле набережной были забиты асами под завязку ещё долго после того, как погребальная ладья рассыпалась тысячами серебристых искр на краю Падающего моря. По преданиям, душа умершего отправляется в новые странствия, за пределы видимой вселенной. Локи не верит в эти сказки, он изо всех сил пытается забыть ощущение пустоты, когда смотрел на тело отца в лучших доспехах, его мертвые руки сжимающие символический меч, причесанные и красиво уложенные на шелковой подушке волосы. Но прощание не кончилось. И Локи искренне завидует матушке, не явившейся на поминки. Никто из ярлов и не подумает её осудить, женская придурь, делов-то. Но сыну и внезапному наследнику полагается сидеть и слушать радостный смех, воспевания былых подвигов и пьяные пожелания легкого пути. — …и он как вгонит ему это самое копье, через глотку прям по потроха! Тот йотун и пикнуть не успел. Ярл для большей наглядности бьёт «копьем»-столовым-ножом по запечённой туши лесного сланга, а стол выряженных в парадные одежды дворян взрывается хохотом. Сам Локи ни одной битвы бок о бок с отцом не прошел, последние крупные сражения того как раз состоялись в приснопамятной войне с Йотунхеймом, и делиться ему нечем. Остается лишь сидеть во главе стола, благосклонно улыбаясь и посмеиваться над ублюдскими шуточками. -… но как же мы их тогда погнали! Всеотец лично меня по спине похлопал. Последнее, чего Локи желает этой ночью, так это веселиться. Нужно полностью проверить документацию: несколько дворян уже намекали, что Всеотец незадолго до кончины обещал им земель, не то в Льесальвхейме, не то в его лунных колониях. Так же вскоре должен прибыть отчет по Разрушителю, на расторопность злобной суки Гульвейг никто не жаловался. И подготовка войск с последующей переправой их во все сферы. От последнего Локи уже внутренне содрогается. Асы вокруг словно и не ведают в каком непростом положении все оказались. В просторных залах царит радостный гомон, столы, забитые до отказа деликатесами со всех девяти миров, планомерно пустеют. — …А ты этих йотунских баб-то видел, Регнат? Такая сама кого хочешь снасильничает и твой же прибор тебе известно куда упакует. Чтобы не опуститься до позорного смертоубийства очередного ржущего старикашки Локи готов даже с наглым насекомым поболтать. Джейн Фостер сидит в двух стульях от него, потерянно возя специальным черпачком по тыквенному нутру, и все ещё опасается поднимать глаза на Тюра. — Вам не нравятся тыквы? Я слышал, это мидгардский овощ. — Мы обычно едим их по-другому. Готовим, например. Ох уж эти мидгардцы. Расположившейся рядом с ней Стейнар, уже весьма захмелевший от крепкого питья, только ржет и радостно выскребает свою тыкву. Локи морщится, хотя в целом согласен, любой от Трудхейма до Вальхаллы знает, что тыквы вкусны свежими, их нужно лишь разрезать и съесть мякоть с семечками. — Попробуйте мороженое, оно многим нравится. — У вас есть мороженое? — светлеет Джейн. Точно, мидгардские странности, с чего бы в золотой столице и не быть мороженому? Локи милостиво прощает торовой женщине невежество и кивает слуге, чтобы поднёс нужное блюдо. Там лежат припорошенные инеем ледяные кубики кисло-сладкого бульона и обмороженные мозги хельхеймских болотных слизней. Джейн Фостер неловко улыбается, и даже не пытается опробовать эту вкусноту на язык. — Могу я спросить? — А вот хвосты ратосков я бы не рекомендовал. При жизни своих хозяев они были ядовитыми, — Локи хватает пару кубиков мороженого и легко их разгрызает, заедая нежными дарами Хельхейма. — Истинно так, владыка. У меня от этой пакости троюродный брат вместо ладьи кострище получил! — делится Вогриф. — Косорукого эльфёнка, что их приготовил, говорят, на месте в мясо уработали. Локи сочувственно кивает, это хотя бы не очередная байка про отца. — Я хотела спросить про Тора, — напоминает о себе Джейн. И верно, она очень хочет увидеть тупоголового брата. А Локи очень хочет убраться отсюда подальше. Как гостеприимный хозяин он вполне может проводить экзотичную гостью до тюрьмы.…
О том, что похороны состоялись, сообщает делающий обход стражник, Тор отправляет его восвояси и сжимает кулаки. Он поднимается с издевательски мягкого и удобного кресла и начинает метаться по камере взад-вперед. С каждым шагом, с каждым вздохом гнев внутри полыхает все жарче. Перед глазами плывет, а разум догоняет ужасная мысль — отца действительно больше нет. Он не даст мудрого совета, не одарит маму не по годам лукавой улыбкой, не пройдет по анфиладе трапезных залов, находя для каждого ярла доброе слово. Больше не будет ничего, а виной тому, что Тор слишком хорошо усвоил данный ему урок. Где-то глубоко в затылке мелькают полустертые образы из юношества, где отец объяснял им с Локи о девяти мирах и населяющих их народах. Или как учил ездить на лошадях. Ничто из этого не вернётся. Почему Тору не позволили поприсутствовать и нормально попрощаться?! Сущая малость, но никто и не попытался. В ослепляющей всё ярости Тор ревет загнанным зверем, и не думая бьет кулаком по золотистому щиту. Бах! Боль. Бах! Боль. Бах! Бах! Бах! Как из-под воды слышатся чьи-то крики и лязганье доспехов. Тор не обращает на них внимания, пока вдруг не оказывается прижат к полу. — Тогар, а ну живо подрал к лекарям! — орет впечатавший его коленом в пол эйнхерий, — и сразу весточку его величеству, а то потом на нас чего доброго всё повесят, не отмоемся. Тор пытается проморгаться и унять ходуном ходящее в груди сердце. Рука жжется и болит от самого слабого движения, словно в неё вогнали десять тысяч игл. — А ну, пусти! Он лягается, старается вырваться, как необъезженный жеребец, но силы ушли вместе с мьёльниром. Тора, трепыхающегося как выброшенную на берег рыбину, без особого труда держит обычный стражник. — Ваше высочество, отцами прошу, не калечьте себя в мою смену. Только с Трудхейма перевёлся, у меня жена и свежее позволение на ребенка! Тор, как может из своего положения, таращится на перепуганного стражника и пытается свести воедино, чего тот имел в виду. Поднимается вторая волна обеспокоенного гомона с той стороны камеры, а оседлавший его эйнхерий вдруг резко затыкается и замирает, точно закованный льдами йотунов. — Ну всё, — обреченно гудит он себе под нос. — Пошел вон, — раздается родное шипение Локи, и стражника словно ветром сдувает в сторону. — Ваше величество… — пытается он оправдаться. — Вон! А меж тем, не успевает Тор подняться, его тут же обвивают мягкие руки. — Тор! — трепещет голос Джейн. Он как во сне смотрит на мидгардскую деву, облаченную в выходное асгардкое платье, украшенное ровными рядами чароитных и халцедоновых камней. Неужели Тор успел потерять разум от горя и теперь обречен болтать с миражами? Но нет же, вот Джейн, сидит рядом, живая и теплая, а на глазах её слезы. Тор тянется вперед и тут же кривится от боли в руке. — Не смей дергаться! Локи зол как стадо пузатых чибисов, ужасно бледен и красуется внушительными синяками под глазами. Он садится на корточки напротив Тора и вынимает из васа шарик исцеляющего камня. Тор покорно протягивает пострадавшую руку и кривится от ее плачевного вида. В гневе он додумался лупить по щиту, в итоге с пальцев свисают клочья мяса и до локтя кожа покрыта страшными волдырями. Не удивительно, что леди Джейн так перепугалась. Парящий между ладонями шарик брат в пару пасов дробит магией до порошка, а затем ровным слоем наносит на искалеченные места. Все неприятно стягивает, заново нарастают мышцы, покрываются молодой розовенькой кожей, и та мгновенно грубеет, будто никогда и не было дурости Тора. — Ещё бы самоубиться тут додумался, братец! — Неужели волнуешься? Стадо чибисов вот-вот ринется вперед и затопчет и Тора, и Джейн, и бочонок меда не пощадит. К счастью, Локи лишь прицыкивает и резко выпрямляется в полный рост, быстро облюбовывая то самое мягкое креслице. — А ты ведь хорошо устроился, — благодушно сообщает он, вытягивая ноги на банкетку, и кивает в сторону аквариумов с Сиф и троицей воинов. После своего визита матушка закляла камеры друзей полной звуконепроницаемостью, пресекая всякие переговоры в коридоре. Бедняжке Сиф в одиночестве особенно тяжело, когда ближе к вечеру из пола камеры прибыли трапезные блюда, она в гневе перевернула их вместе с появившимся белёсым столом. Джейн присматривается в ту же сторону и тихо ахает. Кстати об этом… — Джейн, как ты тут оказалась? Тору некстати вспоминаются бурные угрозы Локи, брошенные в обсерватории. — Мой брат не причинил тебе вреда? Не заставлял делать то, чего ты не хотела? Не пытался притронуться против воли?! — Тор хватает Джейн за плечи и проникновенно заглядывает в глаза, силясь найти ответ прямо там. Локи пренебрежительно фыркает со своего кресла. — Что?! — Джейн идет красными пятнами и нервно теребит мочку уха. — Нет! Конечно, нет, Тор. — Ты зря переживаешь за честь леди Фостер, по правде, я больше боюсь за свою. Одного принца она уже, хм, околдовала, а ещё пощупала моих хускерлов и на поминках не постеснялась сделать комплимент бороде Тюра, — Локи белозубо улыбается, только больше вгоняя Джейн в краску. Тор же не верит во внезапные перепады настроения брата, ни в порозовевшие щеки, ни в чудом сошедшие тёмные круги под глазами. Уж сколь Локи изворотлив и двулик, а за тысячу лет Тор научился отличать его притворство от подлинного настроения. Вот в бледного злющего брата, сразу после поминок по отцу Тору верилось, а в обаятельного повесу — нет. Но если брат вновь примеряет маски, значит душевное равновесие к нему постепенно возвращается. Искренний Локи, пышущий первозданной злобой на все живоё вокруг, беспокоил Тора куда больше, чем так привычно кривляющийся. — Я же не знала, — покаянно вздыхает меж тем Джейн. — Тот не растерялся, и в ответ похвалил «груди и филей» дорогой леди, — посмеивается брат. — Локи! Тор возмущенно прячет деву себе за спину, вот ведь срам! — Успокойся, брат. — Локи глубже утопает в кресле и разминает шею. — Джейн представлена моей гостьей, никто из асов её не тронет. Включая тебя, если только не хочешь начать «прикосновения» прямо у меня на глазах. Тор не знает, как это всё понимать. Бифрёст уничтожен, а Локи как-то успел побывать в Мидгарде и утащить оттуда Джейн. И уж не для того, чтобы облегчить тяготы заточения брата, которого сам в это заточение и отправил. — Довольно уловок, брат, что ты задумал? — Я сама напросилась в лодку, хотела увидеть тебя. — В какую лодку? — окончательно путается Тор. И тогда Тор узнает о странном дне Джейн Фостер. После того как её чуть не убил гигантский робот, новый парень превратился в бога, а «чертов Щ.И.Т.» решился нанять ее на работу, прилетела лодка. С Локи. Как Тор не пытается слушать дальше восторженный щебет мидгардской леди, мысли уходят в сторону, а обида застилает глаза. Оказывается, мелкий гадёныш всё это время владел тайным способом ходить в обход моста. — Ты лгал мне! На мосту ты кричал, что я её больше не увижу, а сам мог перевезти нас в любое время! У Локи в ответ лицо кислее закиси, и кажется, даже иллюзия на коже легонько подрагивает. — Да, тут я сглупил. Он поднимается и нависает над ними с Джейн, Тор тут же спешит и сам встать с пола. Ну вот, стадо всё же сорвалось. — Но я наделся, что твоя похоть хоть раз принесет пользу. Уж крикам «Тор, ты обрекаешь триста тысяч двергов на голодную смерть!» ты бы точно не внял! — Сам-то, уничтожая Йотунхейм, ты вряд ли думал о голодных двергах! — Тору не нравится, как Локи со всех сторон пытается выставить себя жертвой, а его — неразумным монстром. — Или вспомнить про плацентарные фермы, — совершенно не слушает его брат. — Оказывается, они есть лишь в верхних мирах, и теперь Сады Детей от Аудумлу до Хель в панике. — Брат… — раздраженно пытается перебить его Тор. — Целый час ряженый эрги из Гнипы лил мне в уши, как не хочет абортировать треть своих будущих подданных, Тор! — Прекратите, вы оба! В упор подойти друг к другу им не дает Джейн, становящаяся аккурат посередине. Несчастная девушка кидает опасливый взгляд то на Тора, то на Локи. Лицо последнего полнится гневом, и Тор пугается: кто Джейн для Локи? Не более чем каприз, желание подшутить над Тором и в очередной раз продемонстрировать своё новое положение. Он способен легко переломать ей все кости, откинув в сторону, и о той никто не вспомнит, была гостья, да сплыла. — И правда, — как можно более примирительно говорит он. — Мы семья, мы не должны рассориваться на пороге трудностей. Локи присвистывает и лицо его становится таким издевательским, что аж тошно. — Неужто это слова моего брата? — Только не отрицай, что и в тебе порой звучит её мудрость! Локи поднимает руки в капитуляции, но жесты его до сих пор наиграны, а гримасы показушны. Когда брат был серьезен, он порой мог донести до Тора самые важные вещи лишь взглядом или правильным кивком. По леди Джейн видно, что она мало что понимает, но, тем не менее, тактично не пытается перебивать пошедших на мировую братьев. — Хорошо, раз ты дозрел до цивилизованного разговора, — Локи делает жест рукой, какими обычно он взывал к магии, но ничего заметного не происходит. — Ты ни в чем не виноват… Тор чувствует, как собственное лицо подводит и вытягивается в неверии. Локи притворяется, что не обращает на это внимание. — Нет, не так, ты виноват в том, что устроил войну с Йотунхеймом, и отец за это тебя изгнал. Но ты повинился, осознал ошибки и стал порядочно терзаться изгнанием. Локи начинает прохаживаться взад-вперед перед благодарной публикой, сцепив руки в замок. Тор давно заметил, что покой и Локи не могут существовать в одном помещении, даже мысли он любит излагать на ходу. Когда не юлит. — А дальше прибыли предатели, заморочили тебе голову грязной клеветой, а ты, простая душа, и купился. Покаешься в этом перед всем Асгардом, присягнешь публично мне на верность, и я верну тебе молот. — Постой… — Тор несколько секунд не может поверить в то, что услышал. — Ты собираешься свалить всю вину на наших друзей? — Ну да, — без обиняков отвечает Локи. — Я сглупил, когда начал орать, что это ты разрушил мост. Так бы скинули всё на йотунов, никто и слова бы против не пискнул. Тор не в силах разгневаться вновь, в этом ужасном действии он отчетливо видит самую настоящую заботу, как её понимает Локи. За косвенное убийство Всеотца Аэсир никогда не простит и своего давнего любимца. — Ты хочешь, чтобы я жил в долг, а их отправить на плаху? Я не пойду на это. — Не в долг, — Локи морщится и массирует переносицу. — Они нарушили прямой приказ, изобрели теорию о том, будто я испортил твою коронацию, покинули Асгард на пороге войны, в конце концов. Я лишь предлагаю тебе не идти на дно вместе с этим хлипким судёнышком. Омерзительная реальность второй раз за день накрывает Тора с головой. Друзья живы, стоят совсем рядом и с опасением наблюдают за разговором. А Тор уже представляет пятёрку ладей, уходящих за край Падающего моря. — Нет, брат… нет. Он делает пару шагов назад и жмурится, оттого, что холодный белый свет камеры вдруг слишком ярко забил в глаза. Джейн начинает причитать на какой-то тарабарщине и хватает Тора за плечи. С Локи и его накрученной сверх всякой меры предусмотрительностью, станется сотворить что-то со всеязыком, чтобы Джейн не могла понимать их беседы. Тарабарщина, кстати, весьма забавная, но всё что Тор может понять — это своё имя. Вот как звучит родной язык Джейн. Тор слабо улыбается и выдыхает, только сейчас осознавая, что до этого весь воздух сперло в груди. — Отдохни, брат, — в противовес потрескивающим, как ночной костерок, словам леди Джейн, голос Локи похож на лезвие, бьющееся о камни. Он делает новый пас рукой и смешная тарабарщина вновь превращается в чистое асгардское наречие. — Пора, леди Фостер, — выглядит Локи донельзя задумчивым. — Но… — На сегодня достаточно. Джейн недовольно поджимает губу, но Локи уже покидает камеру и зашедший взамен него эйнхерий в серо-зеленом плаще не слишком ласково уводит её под локоть. Снаружи брат равнодушно смотрит на томящихся за решеткой друзей, в ответ получая их хмурые лица. Сиф и вовсе бьет кулаком по барьеру, тут же получая ожег костяшек, к счастью, била она не так сильно, как Тор.…
— Отец. Голова от суетного и выматывающего дня гудит, Фригга едва прилегла на тахту, прежде чем пришел зов с Ванахейма. Она спешно ставит чашку едва тронутого отвара на заваленную книгами и украшениями тумбу и натягивает нить сейда. На фоне открытого балкона, откуда льется слабый свет Вальхаллы, в языках пламени горой вырастает образ давно немолодого аса, уступающего Одину всего на четыре тысячелетия. — Фригга, — по-отечески ухмыляется Фьоргюн в седую бороду с редкими черными прожилками. — Как ты, моя царица цариц? Муж отплыл по Падающему морю, один сын заключен за государственную измену, второй — на грани срыва. — Мы справляемся. Как твоё царство отреагировало на новости? Отец раздраженно морщится и явно начинает ходить по кабинету, хотя в горящей чаше кажется, что он топчется на месте. — Кто как. Асы уже бьют тревогу и жгут чаши без толку до родственников в Аэсир. Ванские вожди пока разумно помалкивают, — он вздыхает. — Но то, что Ванахейм был и будет излюбленной дойной коровой для рейдеров из внешних, поминают все. Фригга морщится. — Пока это лишь нагнетание паники. Парочка лодок с голодающими иномирцами не сильно ударит по царству. — Да, и не об этом я хотел поговорить, — отец воровато оглядывается, будто может увидеть со своей стороны что-то, кроме возлежащей на мягкой тахте дочери. — Птички… — Больше нет, — Фригга фыркает. — Рассыпались вместе со своим создателем, а в остальном мои покои защищены надежней царской переговорной. — Локи? — Нет! — Фригга привстает от возмущения. — Мой сын не станет подслушивать за собственной матерью. Фригга знает, о чем говорит. Она уверена, что хорошо научила дитя её сердца не доверять никому, кроме семьи. Всё внутри в ужасе сжимается от мысли, что из-за последних откровений Локи мог почувствовать себя преданным настолько, что её учение преобразится до «не доверять вообще никому». — Хорошо, потому, что мне нужно знать, что творится в Доме, куда ушла моя дочь. Все эти события промелькнули как мгновение, но перевернули девять миров с ног на голову. Фригга, что произошло на самом деле? Она откидывается на подушку, упрямо поджимая губы. — Локи узнал обо всём. И ему очень тяжело дается это знание. Отец оглаживает бороду, задумчиво смотря внутрь себя. — Неужели Один решился рассказать ему правду, не поздновато ли? — Это было не его решение, — уклончиво отвечает Фригга. — В остальном мы не лгали мирам. Предатели, крушение моста, смерть моего мужа… — Ты приложила к ней руку? — спрашивает Фьоргюн будто ведет разговор о разведении домашних пикси. — Отец, — Фригга недовольно закатывает глаза, — Два с половиной тысячелетия я прожила с мужем и вдруг захотела от него избавиться? Не помутился ли твой рассудок на старости лет? — И, правда, что же могло такого приключиться в недавнем времени? Ответить Фригга не успевает, гулкий стук по массивным золотым дверям вынуждает ее в скорейшем времени оборвать связующую нить. И кого принесла нелегкая? Причитающие служанки отправлены разносить блюда в трапезные залы, все остальные предупреждены, что в покоях скорбящей царицы-матери должны господствовать тишина и покой. Фригга опускает ноги в мягких туфлях на пол и направляется в гостиную. — Ваше величество, — обращается к ней эйнхерий, приложив кулак к сердцу, когда он распахивает дверь. — Что такое? — Гудрюн, ваше величество, рыдает и отказывается уходить, пока не переговорит с вами. Многодетная жена Вольштагга, милая и добродушная толстушка, от которой муж готов прятаться даже в пасти дракона. — Пусть зайдет. Эйнхерий подводит заплаканную женщину в простеньком платье без единого украшения. Фригга держит лицо, внутренне испытывая неподдельное удивление. Гудрюн, как и её муж, происходят из средних слоев Вальхаллы, но в юности Тор завел с последним крепкую дружбу. С тех пор старший принц никогда не жадничал, наделяя всех закадычных друзей щедрыми дарами, а жена Вольштагга стала облачаться ярче всей гнипской аристократии, и не стеснялась навешивать на себя самые крупные и вульгарные украшения, которые видел Дом Одина. Фригга кивает, чтобы эйнхерий прошел следом. Не хочется, чтобы этот разговор незваная гостья воспринимала как личный. — Дорогая, на тебе лица нет, — она озабочено качает головой и вынимает из васа платочек, оплетенный очищающими рунами. — О, всематерь! — Гудрюн влажно шмыгает и как есть валится Фригги в колени, напрочь игнорируя протянутый платок. — Молю, мой муж не изменник, ум его скорее будет занят собственным брюхом, куда там уместиться мыслям о переворотах. — Не сбивай коленей, лучше присядь на кресло, и тогда поговорим. Снова разрыдавшись, Гудрюн, не без помощи эйнхерия, поднимается и ковыляет до кресел, без устали поминая сколько у них детей и какая нелегкая судьба их ждет, окажись безвинно обвиненный отец приговорён. Тут и не поспоришь. За измену царю наказание едино для всех — смерть. А в случае безродных обалдуев Локи вполне может отобрать все, что сотни лет так усердно раздаривал Тор. И четырнадцать (Фригга до сих пор хватается за голову от того, зачем же Вольштагг в свое время выпросил столько дозволений) отпрысков вместе с матерью окажутся в негласной опале. — Почему же ты не обратилась к моему сыну? — мягко спрашивает Фригга, приглаживая каштановые кудри Гудрюн. — Я вряд ли смогу повлиять на его решения. — Я… — всхлипывает женщина, — Я целые сутки молила об аудиенции, но каждый раз мне говорили, что прин… царь слишком занят. — Он принял власть не в самый простой момент, — кивает Фригга. — Но это не значит, что Локи ослеплён ею. Будет суд, и если твой муж впрямь ни в чем не повинен, ты не должна страшиться будущего. Кучка недорослей поспособствовали уничтожению моста и чуть не угробили двух её драгоценных сыновей. Она чуть не разрыдалась как девочка прямо у младшего сына на груди, после его уклончивого рассказа. Несчастной Гудрюн есть чего страшиться.