Охота.
Нужно как следует выпотрошить информационные чертоги белого ворона; разобраться с сердечниками и начать отстраивать флот; проинспектировать, правильно ли криворукие рабочие сделали защитный купол; умаслить и запугать стольких ярлов и конунгов! А Локи как идиот пялится невидящим взглядом в потолок походного шатра, разлёгшись посреди лоснящихся простыней и подушек. Разумеется, не спит, до этого ещё циклов пять, да и под боком не хватает кого-нибудь живого, но всё же пребывает в почти гипнотическом состоянии. Голова пуста, как дырявый котел, и весь шум снаружи играющих инструментов или детских радостных криков проходит насквозь, не задевая внутри ничего. Как и положено, на царскую охоту собрались все хускерлы с жёнами, братьями, сёстрами и детьми; прислуга, артисты и ярлы, тоже не забывшие прихватить на увеселительное мероприятие семьи. По итогу чуть ли не сотня душ пребывала сейчас на небольшом пятачке земли возле горного озерца. — Братик, — разносятся певучие интонации Бальдра у входа в шатёр. — Когда ты выйдешь? Боюсь, скоро Тор научится испепелять взглядом, и леди Герд первая в списке его жертв. Локи морщится — тоже напасть! Как и что успел не поделить с ней всегда добродушный и обходительный с асиньями брат, Локи и представить не может. Но вот ведь на эту конкретную взъелся пуще тролля, на территорию которого внезапно вторглись. А уж если несчастная Герд смела просить лишнего внимания самого Локи, Тор и вовсе зверел, вклинивался в разговор и почти открыто грубил. — Ваше величество? — зовет Хёд. — Заходите уже. Локи старается как можно тщательней игнорировать две обнажённые завалившиеся к нему фигуры: как и положено, для водных забав купающиеся полностью обнажились — не в одежде же по воде плескаться, в самом деле. Он сладко потягивается и поднимается, чтобы налить себе гвенитового вина. В кои-то веки не нужно хранить трезвость, а пятисотлетняя выдержка сама так и просится на язык. — Пожар? — спрашивает Локи вошедших. — Лавина, нападение армии гоблинов? Должна быть веская причина того, что вы потревожили мой покой. Хёд мгновенно тушуется, моська Бальдра же выдаёт искреннюю обиду. — Мы в горах, на охоте, нельзя же поразить дракона из шатра! — возмущается он, игнорируя очаровательнейшую панику на лице близнеца. — М-м-м, — пробует Локи вино на вкус. — Дракон всё равно завтра. А сегодня я веселюсь и отдыхаю! Он разводит руками, подозревая, что убранство шатра кажется двоюродным братьям не таким уж весёлым и занимательным. Особенно когда за его пределами полно искусных иллюзионистов, свежий воздух и хрустально-чистая вода озера. Только, пф-ф-ф, иллюзий Локи сам себе натворит в любое время суток и других обиженными не оставит. Воздух и в шатёр задувает. А обнажаться, чтобы опуститься в воду… Локи это очень не любит со времён своего угловатого отрочества. Тогда Тор с компанией, стоило раздеться ему чуть ниже пояса, принимались дразнить Локи лягушкой. Кончилось всё тем, что однажды Локи превратил Тора в лягушку настоящую, и дразнилки на этом прекратились, а вот желание демонстрировать всем длиннющие костлявые ноги не появилось ни годом позже, ни столетием. — Ваше величество, — вновь несмело подаёт голос Хёд и, получив разрешающий взмах запястья, продолжает. — Вы не хотите обнажаться из-за Тора? Вино мгновенно встаёт поперек горла, и выплюнутое орошает стол и часть тента. Такое мог ляпнуть Бальдр и то, наверно, слова бы выбрал мягче. — Что?! Да как ты?! Да что ты себе?! Давать такие нелепые намёки! Будто Локи способен смутиться собственного худосочного тела на фоне красавца брата с идеальной загорелой кожей, широкими плечами, рельефными мышцами и всем прочим. Нелепость! Но даже побушевать вдоволь не удаётся. Хёда точно укусил какой-то паразит бесстрашия. Он хоть и бледнее снега, но подходит ближе и крепко вцепляется в Локи костлявыми руками, что должно быть понято как объятие. — На самом деле вы очень красивый! — горячо заявляет он. — Да что ты? — огрызается Локи, лишь мгновением позже понимая, что именно сморозил. — Правда-правда! — Бальдр тактически обходит с другого бока и тоже повисает на Локи. Хотя для них это, может статься, и правда. Ещё в прошлой жизни, до открытия страшной тайны, Локи задумывался, почему родители одарили его такой нетипичной для асгардского аса внешностью. И вполне логично предположил, что в Садах Детей мать из ностальгии по псевдо-родине постаралась слепить его по лекалам красоты Ванахейма. Чёрные волосы, тонкие черты лица и общая худоба свойственны в здешних краях. Злые языки заявляли, что это из-за древних кровосмешений с ванами. — И что здесь происходит? — крайне недоумённо спрашивает голый и мокрый Тор в проходе. — Обсуждаем мою красоту, — вздыхает Локи. Двоюродные братья неохотно от него отлепляются, и Локи чинно смахивает невидимую грязь. Сейчас он в свободной рубахе и шерстяных штанах, закатанных до колена, но чувствует себя куда более нагим, чем все остальные. — Как водичка? — светски спрашивает, наблюдая за текущими с волос по телу брата капельками. — Ледяная, — довольно тянет Тор и неосознанно потирает сосок. Это уже перебор! Где там вино, пора бы прикончить этот кувшинчик. Бальдр с Хёдом, не сговариваясь, направляются прочь. И если уже начавший терять чёткость разум Локи правильно распознаёт ситуацию, то делают они это с неохотой, под настойчивым взглядом Тора. — Брат, — тот подходит к столу и садится напротив. До того хмурый и серьёзный, что Локи хочется бессмысленно похихикать. — Мне кажется, эта Герд — подосланная шпионка. Второй раз за день Локи давится, но в этот раз умудряется удержать всё в себе и, лишь проглотив жидкость, позволяет себе прокашляться. — И могу я спросить, что тебя натолкнуло на эти выводы? Тор немного мнётся, мычит невпопад о том, как наглая девка, только прилетев, тут же стала всё разнюхивать и собирать сплетни, как сорока побрякушки. Кто такие сороки? Локи, Икол — сорока! И что, что он собирает только пыль с паутиной, это к делу не относится. — Ты прав, — решает прекратить пытку Локи. Манит поёрничать, поиронизировать над тем, как же это Тор догадался об очевидном. Но кто знает, вдруг росток благоразумности и осторожности брата слишком нежен, и Локи рискует его неосторожно затоптать? — Так ты знал? — Конечно, — пожимает плечами Локи. — И она, и Форсети будут очень пристально за мной наблюдать и отчитываться перед своими господами. — Форсети? — Тор хмурится. — Да он же наш, с Вальхаллы. И вообще ты ему доверяешь… — Именно, что с Вальхаллы и там есть свой царь, управляющий этой сферой. — Он подчиняется Всеотцу! Локи кисло, по-механически тянется за кувшинчиком и понимает, что брат уже давно пододвинул его к себе и даже успел наполнить собственный кубок. — Тор… Реальную власть нужно заслуживать годами даже законным наследникам. Я пока для девяти миров тёмная лошадка: могу всех вывезти, а могу и взбрыкнуть. И думаешь, столь почтенные мужи будут рисковать своим благополучием? — Хм-м. Брат глубоко задумывается, и в Локи теплится слабая надежда, что о правильных вещах. — Мать права, — заключает он. — Мы должны крепко стоять друг за друга, поодиночке в таком бардаке не выжить. — Она мудрее нас обоих, — соглашается Локи, стараясь не думать, что найдёт или не найдёт в памяти птички-альбиноски. Тюр наверняка лгал, не может мама быть причастна к смерти отца. Он не видел её потерявшее всякую жизнь лицо в тот день, тяжесть дум, залёгших на челе, стойко невыплаканные слёзы и отчаяние. И за свою клевету он еще ответит.…
На выходе их встречает шумная разрозненная толпа пьяных асов, желающих славно провести время. И что может пойти не так? Дети, пробегая мимо как угорелые, чуть не затаптывают собственного царя и извиняются так неискренне, что даже Локи со всем своим отвращением к маленьким асам и желанием поскорее от них отделаться вынужден прибегнуть к наказанию, отправив в родительские шатры со строгим запретом покидать их ближайший час. Иначе золотое копьё найдет каждый провинившийся зад и не преминет как следует его огреть. — Не надо на меня так укоризненно смотреть, — гордо задирает подбородок Локи. — Это всего лишь дети, брат, — вздыхает Тор. — В этом и есть опасность: они лишь выглядят безобидно. — Локи точно знает — сам таким был. Асы постарше вовсю обжимаются друг с другом, щипают за аппетитные выпуклости, а кое-кто громко рассказывает пошлые истории у костра. Хрустально-чистая вода озера, приняв в себя целую толпу разгорячённых тел, наверняка повысила температуру на пару градусов. Это главный источник веселья до начала фактической охоты, даже мастера иллюзий лишь потешают самых маленьких детишек на краю лагеря, пока остальные, полностью оголившись, стремятся к водоёму. Купаться асы любят. Идут на дно топориком, правда, — тяжесть тела не позволяет бултыхаться на поверхности, но хотя бы походить по дну — дело обязательное. Желания присоединиться хоть к одной из разрозненных группок у Локи нет. Пустая болтовня не для него. Он мастер разговора, поставив таковую цель, может убедить кого угодно в чём угодно. И растрачивать мастерство, терять такие дорогие слова на пьяные байки и обсуждения длины хозяйств отдельных асов? Нет уж. Единственная, кто кроме него, сохранила на себе одежду, — Джейн Фостер, сидящая в сторонке и наблюдающая за весельем с крайней степенью смущения. Наверняка очередное культурное табу мидгардцев, запрещающее им плавать в водоёмах. Локи слышал, они от этого часто захлёбываются. — Брат, говорят, дозорные видели неподалёку следы стаи яртраудов, — с неумело затаённой надеждой говорит Тор и потирает плечи Локи. Завтра на хроккарах они пересекут горную гряду с другой стороны и выследят обитающего в этих краях дракона, но руки у кое-кого чешутся уже сейчас. — Может, мы сможем добыть пару котят? — подыгрывает Локи, желания оставаться в шумном лагере нет и у него, пусть и по иной причине. — Надевай штаны.…
Тюр несётся по коридору, так, что пара эйнхериев в белых плащах, на тысячелетия моложе, едва за ним поспевают. С самого начала не приходилось ждать ничего хорошего от внезапной царской охоты, навязанной племянничками Фригги. И, разумеется, отправляясь в Ванахейм тешить своё самолюбие, Локи оставил на троне мать. Не главного советника, как то предписывают правила (которого самоуверенный юнец так и не назначил до сих пор), и даже не Тюра — главнокомандующего армией. Нет, на златой престол воссела царица-мать. Неслыханно. Хоть и ожидаемо в сложившейся ситуации. Нынешний царь потерян и для Тюра, и для остальных членов бывшего малого круга Одина. Фригга смогла обвести всех вокруг пальца. А ведь он, идиот, верил, купился на её спектакль со смирением. — Всематерь, — почтенно говорит он, замедляя шаг только у самого трона. — Я слышал, Йотунхейм наконец связался с нами и желает переговоров. Судя по тому, что слуги так торопливо тащат огромную чашу, Тюр успел как раз вовремя. — Всё так, — милостиво кивает ванская девка, сидя на троне, будто для неё он и сделан. — Кажется, дочери Лафея удалось победить в междоусобной войне, и теперь она хочет признания законности своей власти от Асгарда. То, что от девчонки будут проблемы, он понял давно, около двух с половиной тысяч лет назад, когда наглая ванахеймка, сумев себе как-то выбить визит у Всеотца, заявила об уникальном среди асов даре — прозревать будущее. И что способность эта славно послужит Асгарду и Аэсир, но только если сама она станет царицей и матерью будущего царя. Один сомневался долго, к тому же у него и так было множество куда более политически выгодных партий на примете. Но в итоге польстился предсказанием, что под их общим правлением Асгард станет столь могущественным, как даже Бури не мог мечтать. Царство вечности уже давно занимало хорошую позицию защитников всех девяти миров, но во многом шло на уступки, а кое-где и вовсе теснилось. Один согласился. А Фригга вела себя так, будто иного развития событий и быть не могло. — Тогда не лучше ли связаться для переговоров с его величеством? Фригга сидит с идеально ровной спиной, положив руки на подлокотники, и даже подбородка не опускает, чтобы взглянуть на собеседника. И это до белых пятен бесит Тюра, на что, впрочем, скорее всего, эта дрянь и рассчитывает. Прояви он открытую агрессию к любимой всеми царице, и моргнуть не успеет, сядет за соседней стенкой с Хеймдаллем. Но и ей будет не так легко скинуть его с насиженного места, а Тюр очень надеется, что зерно сомнений вскоре даст в разуме молодого Всеотца хорошие всходы. — Я связалась с сыном ментально, он доверяет моим суждениям и лишь выразил желание ознакомиться с кристаллом памяти этих переговоров позже. Тюр очень старается не сжимать кулаки. — Как главе армии, мне тоже следует поприсутствовать, как-никак официально мы всё ещё в состоянии войны с Йотунхеймом. Позже открылось, что она не только наглая девочка из провинции, по чистому везению освоившей полезную способность: быстро подмяла других дворцовых дам, протолкнула собственного отца на выборах царя Ванахейма. Её влияние на мужа год от года росло, дошло даже до того, что Один пустил её в нижнюю сокровищницу, после чего в малом круге случился тяжёлый разлад. — Как вам будет угодно, ярл Тюр. А у царицы-то тоже ноготки сильнее в подлокотник впиваются. Не на того напала, девочка. Тюр поднимается по ступенькам и становится по правую сторону от трона. Это его место, он не будет стоять на переговорах даже с Йотунхеймом у подножия. Особенно с Йотунхеймом. Пока слуги спешно продолжают своё нелёгкое дело, Фригга не удостаивает его ни взглядом, ни словом. Ну что ж, её право. Он ещё поборется. Тяжёлые тогда пошли времена, вразрез буйно цветущей власти Асгарда в девяти мирах. Но всему приходит конец. С каждой новой попыткой царице становилось всё сложней заглядывать в иное, пока это и вовсе не стало смертельно опасным, чем еще более ослабило её влияние на мужа. Один словно сбрасывал с себя морок ведьмы, вновь больше прислушивался к друзьям и охотней решал проблемы в их компании. Точку, как думал Тюр, в этой истории поставила война с Йотунхеймом. Фригга уже почти не контролировала видения, они стали отрывочны и бесполезны, а после одного такого она провалялась в постели почти месяц, едва способная поднять руку, чтобы взять питьё у служанок. С тех пор она в будущее не заглядывала. В чаше, специально приспособленной для массовых переговоров, один за другим появляются высокие тёмно-синие силуэты. Дочь Лафея, Хель-Блинди, немного ниже своих советников, стоящих от неё по обе стороны и, несмотря на гигантский рост, больше походит на угловатого подростка. Если бы не ее хмурые усталые глаза, в которых отражаются многие столетия тяжёлых испытаний и превозмоганий, Тюр только бы посмеялся в лицо такой царице. — Всематерь Фригга, — низким, почти мужским голосом начинает йотунша. — Для меня честь познакомиться с тобой. Голова опущена, поза выражает всю возможную покорность, на которую способен правитель царства, при этом не посрамляя собственный народ. Хель-Блинди вряд ли испытывает большую любовь к асам, чем бесславно сгинувший папаша, но ей хватает мозгов не пытаться переть против ветра. После потери дара Фригга источала совсем иную покорность, скорее забитость и высшую степень отрешённости. Единственной её радостью тогда стала возня с новорождённым сыном. Ей предстояло расстаться с ним спустя несколько лет, когда мальчик вошёл бы в возраст и приступил к тренировкам и учениям, подобающим мужчинам. Фригга молила о втором ребёнке, лишь для неё. Которого она могла бы обучать магии, подбирать ему предметы и учителей. На чью судьбу имела бы влияние. Даже Один не смог наблюдать за страданиями жены, к которой на тот момент всё же успел привязаться. Потому никого не удивило, что к окончанию войны и ознаменованию великой победы, из Садов Детей прибыл второй младенец и по совпадению нынешний царь — Локи. И Фригга опять вёдет себя так, будто по-другому и быть не может.…
Несмотря на то, что путь они держат вниз по склону, дорогу нельзя назвать лёгкой. Плотные заросли ванахеймской растительности не дают разглядеть ничего дальше, чем на пару метров. Встречаются резкие обрывы, коряги и острые камни. Не говоря уже о насекомых! Локи белеет от злости, вытаскивая из-за пазухи свалившуюся туда многоножку, тщетно пытающуюся пробить кожу на его руке ядовитым жалом. — Мерзость, — брезгливо откидывает её брат. — Это не вино распивать на шёлковых подушках, — усмехается Тор, под корень вырубая ярнбьёрном стоящий на пути плакучий куст. — Да, — пресно отвечает Локи. Тор знает, что тот вовсе не неженка и, когда обстоятельства требуют, выдержит все невзгоды и даже пытки без лишнего ропота и стенаний. Сколько уж они пережили, за тысячу-то лет бывало всякое. Но Локи совершенно далёк от концепции, что можно ограничивать себя в удобствах лишь ради удовольствия. Для него те же правила охоты, запрещающие использовать магию или мощное оружие, — лишь набор бессмысленных усложнений, для получения «славы». Остаётся только поражаться, насколько иногда просто и сложно одновременно выглядит мир в глазах брата. Когда появляются свежие следы стаи, тут же меняется и способ передвижения. Они становятся двумя тихими тенями, осторожно крадущимися меж плотно растущих веток и стволов. Тут брат куда искусней, даже в пёстром блестящем доспехе он умудряется словно в такт дышать с лесом, перестаёт быть в нём инородным телом. Тор так и не освоил этого искусства, только старается следовать за Локи шаг в шаг и пыхтеть потише. Яртрауды не самые сильные противники по одиночке, но крайне умны, а действуя стаей, могут доставить немало проблем. Губить всю стаю незачем, трофеем станет лишь туша альфы и живые мелкие котята, ещё годные для приручения. Локи поднимает руку, Тор останавливается и весь обращается в слух. Да, звери близко. И судя по медному запаху в воздухе, сейчас пируют одним из неповоротливых голубых рогачей, вовремя не успевшему схлопнуть части толстого панциря. Доносимые звуки говорят о примерно шести взрослых особях, но слышится и характерное тявканье котят-подростков, которых стая очень скоро изгонит прочь, и писк совсем маленьких. Яртрауды вполне свободно живут почти во всех верхних мирах, и мало привязаны к сезонам, размножаясь в те моменты, когда могут вдоволь достать пищи. — Прикрой меня. Локи подныривает под низко растущую ветку и резко срывается вперёд. Тор быстро, снося всё на своём пути, пробегает слева, где он слышал большую часть недовольного рычания — дожидающихся своей очереди на кормёжку бет стаи. Оказавшись в небольшом просвете, где и пировали измазанные синей кровью звери, он тут же бьёт плоской стороной одного из них в нос, другого отбрасывает мощным пинком в бок и яростно стучит ярнбъёрном о землю, отгоняя остальных. Локи и его кинжалы менее милостивы: добираясь до альфы, он оставляет пару трупов. Самая крупная самка стаи не спешит нападать: выпускает когти, дыбит чёрную чешую, под стыками которой так и пышет зелёное свечение природной магии. Остальные, внемля её беззвучной команде, собираются вокруг, угрожающе рыча. Локи кидается вперёд, метя длинным лезвием в незащищённый стык на горле. Беты спешат защитить королеву, но Тор быстрее — в три невероятных прыжка он успевает отбить каждую метнувшуюся тушку, и отвлекается, только когда слышит отвратительный звук скрежещущих когтей о металл. Альфа хрипит, зелёный свет медленно угасает, и живые беты, не раздумывая, припускают в лес с жалобным скулежом. Локи стоит над огромным телом, согнувшись, и секунду Тор боится, что тварь успела достать. А потом он слышит смех и видит, как Локи с силой дёргает плотно засевший кинжал, вырывая его из жёсткой плоти. — Скорее, брат, — говорит он, переворачивая тушу и вскрывая ей брюхо. — Пока она ещё тёплая. — Нужно найти котят, — бессмысленно указывает Тор, сам же наблюдая, как мастерски орудуя лезвием, Локи по локоть зарывается в потроха. — Далеко они не уйдут. Печень. Горячая и исходящая паром. Как только Локи достаёт её, тут же с силой вцепляется зубами, измазывая лицо и расчерченный четырьмя глубокими царапинами доспех кровью. Тор как заворожённый подходит ближе и садится на колени рядом. Брат, поедая сырую плоть, совсем не по-дворянски хлюпает и фыркает, а глаза горят неистовым пламенем. Тор не может даже через силу оторваться от этого зрелища. — Возьми. Локи поворачивается к нему и протягивает небольшой кусок к самому лицу Тора. Правило охоты: добытчик кормит своих помощников с рук. Сокровенный ритуал, прошедший через сотни тысяч лет и множество поколений асов. Сколько раз Тор кормил так своего брата и остальных друзей. Но в первый раз сам примет пищу из чужих рук. Тор с рычанием вгрызается в мягкий кусок. Запах крови окончательно забивает ноздри, горький вкус — рот, а по подбородку стекает липкая жидкость. А брат-то постепенно показывает, кто теперь главный. Сначала поцелуй в лоб, как матерь дитя, теперь кормление с рук. Ему, наверное, это важно, не сомневаться, что он заслуживает быть царём. Но Тор всё равно под конец больно кусает за палец, показывая, что находится в позиции покорности добровольно, а не из-за мнимого страха перед властью Локи. Локи это больше веселит, он шутливо опрокидывает Тора на спину, сам седлая его сверху. — И каково это? — спрашивает брат, подпирая окровавленный подбородок. — Что? — не понимает Тор. Он с большим интересом водит пальцами по глубоким бороздам на доспехе. Ещё бы чуть-чуть, и задело. — Сделать большую часть работы, и понимать, что мне достанется вся слава. — И когда это я сделал большую часть работы? — Тор хватает Локи за бока. — Когда провёл нас неслышимыми к самой стае так, что они оказались не готовы? В ином случае яртрауды могли бы быстро рассеяться и нападать из укрытий. Локи хмыкает. — Или когда сумел одним ударом убить альфу? — поднимает бровь Тор. Если бы не смелый и отчаянный выпад Локи, дело бы сильно затянулось и повлекло бы куда больше ненужных смертей этих животных. А теперь остатки перегруппируются, найдётся новая альфа, и стая будет жить дальше. — Ты взял на себя большинство бет, и под конец именно ты защитил мою спину. Локи нагибается ближе к лицу Тора, рассматривая его со звериным любопытством, будто видит впервые. — Ты действительно очень сильный воин. Даже без молота. С нежностью гладит скулу Тора, что для него вообще не свойственно. В случае Локи отсутствие агрессии уже можно счесть за нежность. Но не сказать, чтобы Тор против. Они словно одни в этом лесу, поглощенные его нутром, дышащие общим воздухом, перепачканные одной кровью. — Иди за мелкими, — наконец, говорит Локи, руша момент, и поднимается. — Я пока займусь тушей. Тебе когти отдельно или целой лапой? Всего они находят котят четыре штуки, остальных утащили матери, а родительницы этих малышей либо в спешке забыли о потомстве, либо пали случайными жертвами. Трое, кажется, из одного помёта и оказываются в идеальном возрасте — только-только разлепившие глазки, с нежной, ещё не покрытой грубыми чёрными пластинами кожицей, и отчаянно требующими молока. Четвёртый чуть постарше и потерянно бегает, тщетно скуля, зовя маму чуть подальше. Но и он вполне сгодится. В целом эта охота вполне удалась.