Второй Шанс

      Пробуждение было резким: что-то попало в нос и вызывало неудержимое желание чихнуть. Левую руку я не чувствовал совсем, а на плече лежало что-то увесистое. Открыв глаза, я увидел занимательную картину: Аянами перебралась на моё плечо и тихо сопела, периодически вздрагивая и прижимаясь ко мне. Неужели она так и не выпустила меня из объятий за всю ночь? Ведь ей наверняка мешали сломанные рёбра… Высвободив из-под одеяла правую руку, я попытался аккуратно достать прядь волос, которую вдохнул во сне. Задание было провалено, и после нескольких попыток сдержаться, я громогласно чихнул. Лежащая рядом девушка дёрнулась и открыла один глаз — второй был надежно скрыт повязкой.       — С добрым утром, Синдзи. — в голосе Рей лёгкий оттенок нежности. Для неё это огромный прогресс.       — И тебе доброго утра, Аянами, как самочувствие? — надеюсь, я вчера не навредил ей своей неосторожностью.       — Функциональность правого глаза, грудной клетки и правой руки нарушены. Болевой синдром в пределах допустимого при таких повреждениях. — если бы она ещё и говорить нормально научилась, не используя к себе столь безликие термины…       — Рад, что всё в порядке. Я боялся, что ты вчера могла себе навредить. — никак не привыкну, что простая забота так удивляет девушку. Крепко обняв меня здоровой рукой, она спросила:       — Я всё правильно делаю?       — Если ты делаешь то, что приносит тебе удовольствие, тогда — да. — Сколько же силы в этом маленьком теле?       — Я поняла. — выпустив меня из объятий, Рей аккуратно встала с кровати и вышла из комнаты.       Левая рука ужасно затекла: стоило Аянами убрать голову, как будто тысячи иголок разом вонзились в конечность. Я едва успел сдержать стон, когда кровь огненной волной рванула в онемевшую руку. Отключив нервные окончания, принялся растирать повреждённую часть тела, чтобы она быстрее восстановилась. Вернувшаяся с кухни Аянами с кружкой воды в руке пристально наблюдала за моими манипуляциями, пытаясь уловить их смысл.       Осознание проблемы Рей встало в полный рост: ведь она почти ничего не знает об окружающем мире, и при этом мыслит крайне причудливым образом, что сильно затрудняет общение. У неё даже логика мышления другая, абсолютно чуждая обычным людям. Это даже не шизофрения, а что-то совершенно другое: она вполне способна решить сложнейшую логическую задачу или найти связь между двумя, казалось бы, совершенно чуждыми событиями, но онигири с омлетом загоняют её мозг в аут, не говоря уже про простой утренний разговор. Вот и сейчас Рей сидит в глубокой задумчивости и почти не реагирует на внешний мир, уйдя в свои мысли. Вздохнув, встаю и иду мыть руки. Как бы мне не хотелось понежиться в кровати подольше, но нужно делать дела.       Наскоро позавтракав лапшой пока Аянами моется в душе, я подготовил все препараты, необходимые для перевязки. Процедура проходила как и в прошлый раз, однако скорость регенерации была поразительна: мелкие ссадины уже почти зажили, а гематома стала заметно меньше. И, если позавчера кроме жалости тело не вызывало никаких других чувств, то сегодня я понял оригинального Синдзи из аниме, который от такого зрелища потерял не только дар речи, но и равновесие: стройное тело, нежная и шелковистая кожа, белая, как алебастр. Под кожей едва видны тоненькие прожилки вен, лишь оттеняющие неестественную бледность. Добавим к этому маленькую упругую грудь с аккуратными сосками, узкую талию и ровные ножки, и мы получим, наверное, самую красивую девушку, которую я когда-либо видел. Впечатление портили несколько маленьких шрамов, но их почти не было видно. Встряхнувшись, я перевёл взгляд со всего этого великолепия на унылую коробку с баночками и поспешил закончить перевязку. Увлечённый внутренней борьбой с желанием прямо здесь и сейчас изнасиловать девушку, я потерял концентрацию. Обезболивание мигом слетело, и Рей тихонько застонала. Этот тихий сдавленный всхлип мгновенно отрезвил меня, напомнив, что у нас не эротические игры, а перевязка. Завязывая бинт на бедре, спрашиваю:       — Рей, у тебя на сегодня какие планы? Просто у нас мало одежды, да и в квартиры нужно кое-что докупить.       — В 12:00 у меня плановое обследование у доктора Акаги. Я не испытываю недостатка в одежде. — сказала девушка с оттенком удивления, доставая из комода очередной комплект школьной формы. Вся полка была забита однотипными сине-белыми свертками: их там было штук тридцать…       — Аянами, кроме этой, тебе нужна ещё одежда. В обществе не принято ходить в школьной форме никуда, кроме учебных заведений. — Как ей объяснить, что одежда нужна не только для того, чтобы прикрывать тело от холода, и потому что так ходят другие?       — Разве планируется посещение заведений, требующих определённый дресс-код? — желание убиться об стену становилось просто нестерпимым…       — Рей, я просто хочу, чтобы у тебя было больше красивых вещей. Согласись, что в ресторан идти в школьной форме будет крайне глупо. — надеюсь, что Аянами не заметила ноток раздражения в моём голосе.       Постояв минуту, проверяя, не жмёт ли ей нигде и, видимо, удовлетворившись моей работой, девушка начала одеваться. Кажется, теперь молчание будет гораздо длиннее: вы даже не представляете, как же я устал отвечать на вопросы. Надеюсь, что постепенно перманентный фейспалм у меня прекратится, и я смогу вздохнуть спокойнее. Хотя, чего я жалуюсь? Главное, что мне скучно не будет! Замечаю, что ей одной рукой сложно застёгивать блузку и подхожу помочь:       — Давай я застегну пуговицы, тебе ведь сложно.       — Я могу справиться и сама…       Зрелища, милее, чем растерянная Рей в застёгнутой на две пуговицы блузке, я ещё не видел: на бесстрастном лице большие растерянные красные глаза, синие волосы в полнейшем беспорядке, и криво застегнутая полупрозрачная рубашка на голое тело. Застегнув на девушке все пуговицы и поправив блузку, иду одеваться сам. Сегодня будет длинный день…       В Токио-3 сегодня было достаточно пусто: мало кто хотел жить в городе, который был готов подвергнуться разрушению в любую секунду. Но персоналу НЕРВа и ключевых служб бежать некуда, а потому улицы, которые хоть и не кишели людьми, назвать пустынными было нельзя. Шокированная от такого количества внимания к своей персоне, Рей прижалась ко мне и старалась слиться с окружающей средой, чтобы не отсвечивать. Учитывая крайне нестандартную внешность, школьную форму и общую зажатость, получалось у неё это крайне плохо. Путём нехитрых расспросов я узнал ещё одну страничку из биографии моей спутницы: Аянами никогда не выходила в город. Она даже не знала никаких маршрутов, кроме как из школы домой, и из дома в НЕРВ. В чём-то я понимал девушку, испытывающую такой дискомфорт в толпе. Даже меня начинали бесить пристальные взгляды прохожих. Все, кто замечал Аянами, не оставались равнодушны: либо впадали в ступор от умиления, либо отворачивались, лишь бы не видеть.       Постепенно Рей осваивалась, но всё ещё слегка боязливо прижималась ко мне, удивлённая таким вниманием к своей персоне. Внешность девушки сыграла с нами злую шутку не только на улице: нам пришлось облазить весь город, прежде чем мы смогли подобрать что-то пристойное из одежды. И дело даже не в самих вещах, а в их цвете. Проблема состояла в том, что волосы Аянами совершенно непередаваемого сине-серебристого цвета, что в совокупности с ярко красной радужкой почти не оставляло шансов найти подходящее сочетание оттенков. Консультанты просто сбивались с ног, предлагая популярные, но абсолютно глупо смотрящиеся вещи всех оттенков зелёного и бежевого, завоевавшие японский рынок после Второго Удара. В конце концов, в каком-то заштатном магазинчике мы смогли найти несколько подходящих вещей: синее платье, расшитое металлическими нитями, пару новых блузок и тёплый махровый халат, в котором не холодно после душа. Рей очень устала от постоянного внимания толпы, и чтобы немного отдохнуть от суеты и людей, я предложил ей посидеть в кафе-мороженом, находящемся на первом этаже торгового центра. Покупки уже были отправлены домой службой доставки, чтобы не возиться с сумками. Решив, что посещение такого ресторанчика будет чем-то новым для моей спутницы, а спокойная атмосфера не будет угнетающе действовать на утомлённую психику Рей, я настойчиво повернул в сторону яркой вывески.       Внутри заведения было уютно: маленькие столики на двоих, стулья с мягкими спинками и пастельного цвета стены. Компания молодых студентов составила несколько столиков в углу помещения и тихо наслаждалась подаваемым лакомством, лишь изредка врываясь тихими приглушёнными смешками. За холодильником, выполненным в форме прозрачной барной стойки, стоял молодой парень европейской наружности. Однако на японском он говорил почти без акцента, причём крайне вежливо. Заказав две порции фисташкового мороженого, я вернулся к занятому нами столику и принялся за лакомство. Съев несколько ложек, замечаю, что Рей даже не притронулась к своей порции, и лишь внимательно следит за моими действиями. Решаю немножко похулиганить: взяв ложкой немного вкусностей, прошу девушку открыть рот, после чего отправляю туда мороженку. Девочка послушно глотает вкусняшку, и спрашивает:       — Что это?       — Фисташковое мороженое. Замороженная смесь из молока, сахара, яичного белка и фисташек. Тебе понравилось?       — Да, это приятно. — взяв чайную ложку, Аянами начинает быстро есть сладость, почти не жуя.       — Не простудись, оно очень холодное. — моя младшая сестрёнка тоже очень любила мороженое, пока была жива…       — Я не подвержена инфекционным заболеваниям. — постоянно забываю о том, что она не хрупкая девушка, а искусственно созданная химера: просто не могу смотреть на неё, как на монстра. Вдруг наши аварийные телефоны синхронно зазвонили. Неужели и правда в бой? Я уже скучаю по тому безумному ощущению всемогущества Евангелиона. С предвкушением беру трубку:       — Алло! Да, это Икари Синдзи.       В трубке ответил грубый мужской голос:       — Сообщите ваше местоположение, чтобы мы могли вас забрать. Доктор Акаги вызывает для проведения имитационного синхротеста.       Вот и птица обломинго прилетела… Сообщаю охранникам адрес кафе, предварительно спросив его у бармена, и получаю ответ: «Будем через семь минут, ожидайте». Рей ушла в себя, анализируя сегодняшний день. Интересно, к каким выводам она придёт на этот раз?       Ехали мы недолго, наверное минут пять. Нас с Рей разделили сразу, рассадив по разным машинам, а в Геофронте я её уже не видел. В раздевалке возле ангара, куда меня привели, стояла и краснела низенькая и слегка полноватая девушка типично японской наружности. Представившись Майей Ибуки, она, стесняясь, протянула мне сине-белое нечто, похожее на мечту фетишистки. Так вот ты какой, контактный комбинезон. На это обтягивающее порождение больной фантазии возле сердца крепились две пластины, помеченные красными крестами — автоматическая аптечка, как я понимаю. Девушка ушла, а я принялся раздеваться, аккуратно складируя одежду в шкафчик с надписью «Третье Дитя».       Надевалось это недоразумение неожиданно легко, а после нажатия кнопки на запястье очень плотно обтянуло тело. Нацепив нейроконтакты на голову и глянув в зеркало на получившуюся мечту престарелой любительницы мальчиков посвежее, крикнул, что я готов. Охранник, стоявший за дверью, провёл меня к капсуле, периодически подозрительно косясь на мою странную форму одежды. Контактный комбинезон абсолютно не защищал тело от холода, а ноги чувствовали малейшую неровность рифлёного металлического пола, так что относительно короткая дорога до капсулы получилась изрядной пыткой. Поднявшись по лестнице, я забрался в капсулу и откинулся на мягкий ложемент. Бронированная створка закрылась, отрезая меня от окружающего мира. Устроившись в кресле поудобнее, я расслабился и приготовился к синхронизации, стараясь смягчить неприятные ощущения от того, что в моём разуме пытаются пробить дыру. Вообще, отмокание в LCL для меня — крайне бесполезное занятие, ведь в контакт с людьми я вхожу и без всякого оборудования. Конечно, это не так безопасно, как через переходник в виде системы А-10, но при этом гораздо полнее и быстрее. Внутреннее пространство начало потихоньку заполняться жидкостью, медленно обволакивающей мое тело. В голове размеренно текли мысли вперемешку с докладами мостика, готовящего программу проведения синхротеста. Аккуратно сливаясь с Евангелионом, я старался провести синхронизацию без рывков и насилия над своим мозгом, постепенно погружаясь в ничто. Однако когда я очнулся уже в новом теле, то чуть не заорал от боли: это был не здоровый и полный сил Первый, а искалеченный огрызок. У него отсутствовали левая рука полностью, правая кисть и обе ноги, а глаза заменены устройствами, которые эмулировали сигналы сетчатки в нервные стволы. Ощущать себя искалеченным огрызком было отвратительно, а так как никаких особых заданий мне на эту синхронизацию не давали, то мне оставалось только два часа бессмысленно отмокать в крови Второго Ангела. Делать нечего: учёные заняты сами собой, увлечённо фиксируя параметры мысленного траффика между мной и Евой, так что я решил разобраться с той мешаниной, в которую превратилась моя память в результате моего же косяка. Каждый вдох из-за LCL был медленный и плавный, минимум раздражителей, за исключением боли того Евангелиона, к которому я подключен, но её легко игнорировать, ведь он — это не я. Закрыв глаза, погружаюсь в воспоминания того, кем был до смерти…       Лица своих родителей и сестры я помню отчетливо, такими, какими они были в последний наш общий ужин. До этого злосчастного вечера моя жизнь ничем не отличалась от жизни других подростков: учился в школе, гулял, ездил с отцом и его друзьями на рыбалку — обычная жизнь обычного ребёнка. Но в один момент рухнуло все: у сестры случился на ровном месте анафилактический шок, а надеяться, что скорая быстро приедет в пригород было бессмысленно. Схватив девочку, родители сели в авто, а на следующее утро я уже ехал на опознание двух искорёженных и обгоревших кусков мяса: тело сестры так и не нашли. Описывать то, что я тогда чувствовал, бессмысленно. Мне уже было четырнадцать, а потому в детдом принудительно отправить меня не могли. Старшие родственники были против брака моих родителей, и помощи от них ждать было бессмысленно. Так я начал свою взрослую жизнь.        Похоронив родителей, продал нашу трёхкомнатную квартиру, купил маленькую гостинку и устроился в магазин электроники подсобником, продолжая учёбу в школе. Друзей особо у меня не было, а ночами мне снился один и тот же сон: обезображенное тело с обгоревшим до костей лицом, ещё несколько часов назад бывшее моей матерью. С самого раннего детства я открыл в себе способность ощущать то, что чувствуют другие люди, и оставшись один, я начал развивать это в себе. Потом была встреча с Викой: бурный и безумный роман, закончившийся трагично. К девятнадцати годам я стал сильнее, чем многие из тех, кого я знал и у кого учился. И тут, когда я был на втором курсе в университете, грянула война. Одна из тех бесполезных войн, которые ведутся из-за денег и для того, чтобы власть имущих запомнили после их смерти. В один осенний день всех студентов нашего факультета собрали на стадионе и сообщили, что нас призывают на фронт.       Нас гнали толпой по снегу с помощью дубинок к поездам, стоящим на вокзале, утрамбовывая в пустые теплушки так, что люди могли только стоять. Когда мы прибыли на передовую, была уже ночь. Нас покормили каким-то варевом и выдали каждому по старенькому АКМ, пролежавшему в смазке лет шестьдесят и по четыре рожка патронов, помнящих ещё мою прабабушку, хотя по всем каналам кричали о том, что армия обеспечена по высшему разряду и не имеет нужды ни в чем. Спали мы в грязных блиндажах, в которых воняло немытыми телами и страхом. Свой первый бой я помню смутно: кто-то кричал, все бежали вперед, периодически запинаясь о коряги и трупы тех, кому не повезло. Потом всё слилось в кровавую круговерть, и я отключился. Очнулся я весь в крови в окопе, избивая треснувшим прикладом труп врага. Вокруг всюду были разбросаны ошметки тел, а растаявший снег на дне был перемешан с кровью. Сослуживцы рассказывали, что я ворвался в траншею, и когда кончились патроны, просто порвал голыми руками несколько человек, однако сам я ничего не помнил. Когда меня впервые отпустили на неделю в отпуск, я узнал, что мою девушку изнасиловали и избили пьяные танкисты, которых расквартировали на первом этаже общежития.        Я был с ней рядом, когда она умирала в реанимации от заражения крови из-за того, что всей моей зарплаты за полгода не хватило на курс антибиотиков, безумно подскочивших в цене, а вся кровь уходила на нужды военных. Потом я попытался отомстить этим уродам, но мне настоятельно посоветовали этого не делать, если я хочу жить. Естественно, никакого наказания ублюдки не понесли, но ходили слухи, что вся их рота сгорела при штурме Донского плацдарма. Блогеры пытались раздуть мою историю в масштабный скандал, но введённое военное положение не особо располагает к свободе слова. Я тогда чуть с ума не сошёл от постоянных интервью, прессинга военных и нескольких попыток отправить меня вслед за ней. Но человек — живучая тварь, а потому я смог это пережить и даже не сойти с ума.       Потом были ещё три долгих года войны: сплошной ужас, безумие и грязь. Слухи о моей отмороженности ходили по всему батальону. Несколько раз наша часть уходила на пополнение личного состава, я четыре раза был ранен, но мои способности помогали мне выжить и выполнить задачу даже в самых адских мясорубках. Свой смысл жизни и основу своей личности я создал в битвах, упиваясь кровью врагов. Однако в обычной жизни старался мало отличаться от других: шутил, смеялся со всеми и всячески поддерживал имидж своего парня. Но я ненавидел людей — тупых, пустых и истощённых. Они были слишком жизнерадостны, слишком веселы, хоть я и понимал, что весь их смех — не более чем маска, которой они защищаются от мира, что на войне люди выгорают, и ничего, кроме ненависти и пустоты у них не остаётся. А потом была та злосчастная зачистка хрущёвки, в которой какой-то враг пробил мой щит ножом. Противника я тогда убил, рану заштопали, но моё тело начало умирать. Медленно начали отказывать мышцы на ногах: я слабел с каждым днём. На всякую хитрую попу найдется и клизма винтом: нашёлся винт и на меня. Естественно, после такого меня комиссовали, списав моё состояние на психосоматику и повесив на грудь пару медалек, как компенсацию за всё, что мне довелось пережить.       Вот так я и остался один, с умирающим телом в разрушенной войной стране. Почти два года я пытался найти способ спастись, но все мои умения оказались тщетными, а знания мусором. Когда накатывала хандра, я просто включал аниме, и часами пялился в экран, забивая голову, лишь бы не выть от бессилия и одиночества. Решив разобраться в том, что же меня убивает, я начал свое паломничество по библиотекам, музеям и интернету, в поисках хоть каких-то крупиц знания.       В результате нашел я и ту дрянь, которая меня убивала, и способ от неё спастись. Однако прошло уже слишком много времени, и я был обречён. Тогда я решил сменить приоритеты, выбрав целью не выживание, а сохранение своей личности после смерти тела. Когда я уже совсем отчаялся, то, перечитывая один из старых текстов, нашёл ритуал, который совершали смертельно раненые в бою воины. Сначала я счёл его бредом, и чуть было не повесился от безысходности. Но утопающий хватается и за соломинку, а потому я решился на это безумие.       Потом была долгая подготовка, осложнённая тем, что ноги отказали совсем, а руки не могли удержать ничего, что было бы тяжелее книги, без помощи телекинеза. Однако я справился со всеми условностями, напился в стельку, сжёг всё ценное, что у меня оставалось, и после того, как опохмелился, на следующий день проткнул своё сердце. То ли я чего-то не учёл, то ли воин из меня был так себе, но получилось не совсем так, как должно было быть. И всё же депрессивно-спокойная натура Синдзи смогла хоть немного унять мое безумие и помогла вернуть контроль над своим разумом. В жизни Икари-младшего было банально больше хороших событий и приятных воспоминаний, чем у меня. Но когда я увидел Рей в бинтах… Это было слишком для моего измученного сознания.       Я осознаю, что поступаю неверно, но иначе просто не могу: после всего, что произошло за несколько последних дней, она стала важна мне. И я постараюсь её защитить, как умею. Радует одно — способности Синдзи гораздо сильнее тех, которые были у меня в прошлом теле. И потому, если я не перегорю во время тренировок, то перспективы мои в этом теле огромны. Размеренные мысли прервал резкий обрыв синхронизации и по связи мне сообщили о прекращении синхротеста. Уровень LCL пошёл на убыль, кожу омерзительно стянуло подсыхающей коркой, а спазм, вызванный автодоком для очистки моих легких от жидкости, скрутил меня в непрекращающемся кашле. В конце концов последние капли розовой жижи вышли из меня вместе с полупереваренными остатками мороженого и лапши. Воздух стал для меня долгожданным сладостным спасением, дурманящим голову. Встав, пошатываясь, бреду в душ, стараясь добраться туда как можно быстрее: ощущение подсыхающей корки на коже просто отвратительно.       Сняв пропитанный LCL комбинезон, я нежился под теплыми струями душа, восстанавливая душевное равновесие. Разворошенные мысли постепенно возвращались к своему неспешному течению, а тёплая вода смывала неприятные ощущения от крови Лилит на коже. Сквозь шум воды пробилось пиликанье электронного замка, а на границе восприятия появляется комок неуверенности и смущения. Выключаю воду, одеваюсь и выхожу к незваному гостю. Вечно смущенная ассистентка Акаги, краснея, переминается с ноги на ногу, пряча нижнюю часть лица за толстой картонной папкой крайне совкового вида. Передав мне этого канцелярского монстра, девушка быстро и запинаясь в словах сообщает, что с завтрашнего дня я учусь в средней школе 707, в классе 2-А, а эту папку должен буду передать директору лично в руки перед началом учебного дня. Развернувшись, Майя убегает прочь, на ходу оправдываясь, что её ждёт начальница. Тормознув Ибуки возле двери, спрашиваю про Аянами, и получив неутешительный ответ, узнаю что ей предстоят долгие процедуры, так что раньше, чем в шесть вечера её не отпустят. Мысленно обругав Акаги за неукротимое желание расчленять во имя науки, иду к остановке монорельса, идущего на поверхность. В моём распоряжении минимум три часа. Нужно ещё докупить домой электронику и постельное бельё.       Сначала консультант в магазине отнёсся ко мне крайне скептично, но вызванный менеджер и фамилия в пропуске НЕРВа его просто перекосили — кто такой Икари в Токио-3 знали очень хорошо. Всё перепроверили по двадцать раз, запаковали и пообещали доставить к моему приезду домой. Закупившись всем необходимым, я приобрёл два добротных ножа: без них ощущал себя голым. Закончив шоппинг, вызвал такси и расслабленно откинулся на сиденье: предстояло самое приятное — распаковка подарков.       Квартиры очень изменились, став гораздо более обжитыми и уютными. На моём новом диване сидели и курили четверо мужиков в зелёных робах. Всё было распаковано, собрано и протёрто от пыли: старую койку сменил комфортный двуспальный диван, напротив кровати висел на кронштейне телевизор, а место комода занял просторный шкаф. Проводив работяг и накинув каждому по небольшой доплате за качественную работу, я протёр линолеум и поставил вариться картошку и яйца на «мимозу». Длинный и мягкий ворс ковра приятно ласкал утомлённые за день ступни, снимая усталость. Пока всё варилось, я нарезал овощной салат с оливками. Едва успел — когда я заканчивал сервировку стола, Рей зашла в квартиру.        Открыв дверь, она замерла на пороге, и удивлённо смотрела на изменившийся интерьер. Я закончил расставлять блюда с нарезкой сыра, подошёл к недоуменно замершей девочке и аккуратно посадил её за стол, чтобы не причинить боль, после чего протер спиртовой салфеткой руки, подал ложку и картофельное пюре в тарелках. Наконец придя в себя, Аянами спросила:       — Синдзи, что случилось? Я не могу проанализировать происходящее. У меня недостаточно данных. Твои действия похожи на ритуал свидания, но он подразумевает ужин в ресторане, и не подразумевает смену интерьера в квартире девушки, обычно происходящую при ремонте. — обожаю её вопросы, они настолько абсурдны в своей логичности. Кажется, мне опять придётся туго… Вздохнув, рассказываю всё, что происходило со мной за день, пока Рей пробует приготовленную мной еду и таскает сырную нарезку. Аянами слушает молча, иногда переспрашивая некоторые моменты, которые ей непонятны. Когда я закончил свой рассказ и в смешанных чувствах откинулся на спинку стула, девушка немного промолчала и сказала:       — Я согласна. — настала моя очередь тупить…       — На что ты согласна? — её логика меня убьет. Бросив на меня один из своих непонятных взглядов, девушка сказала:       — Я согласна быть с тобой, пока твоя смерть не разлучит нас. — немного наклонив голову вправо, девушка пристально смотрит на меня, пытаясь понять мою реакцию.       Смысл фразы дошёл до меня не сразу, ведь никто никогда не говорил мне таких слов. Судорожно пытаюсь вдохнуть, непослушными пальцами расстёгивая ставший тесным воротник рубашки и проталкивая в измученные лёгкие ставший вязким воздух. Резко вдохнув, я рывком прихожу в себя. Аянами стоит, наклонившись надо мной и недоумённо смотрит в мои глаза. Её маленькая ручка нервно подрагивает, выдавая истинное состояние хозяйки. Тихий голос разрывает тишину:       — Я не соответствую твоим критериям спутницы жизни? Какие-то условия не соблюдены?       Стараюсь как можно нежнее взять её руки в свои, чтобы хоть немного успокоить, ведь Рей сейчас гораздо хуже, чем мне:       — Всё хорошо, просто обычно женщины не говорят так открыто. Ты отлично подходишь мне. Как правило, общество порицает открытое проявление чувств.       — Это не эффективно. — Рей садится ко мне на колени и целует. Нежно, неуверенно, боясь сделать что-то не так, но с огромным желанием. Успокаивающе глажу её, чувствуя как страх сменяется страстью и эйфорией. Аккуратно прекращаю поцелуй и предлагаю поесть.       Пюре остыло, а «мимоза» нагрелась, но после всего произошедшего мне было наплевать на вкус. Смотрю на девушку, машинально запихивая еду в рот. Рей встает и уходит куда-то. Несколько минут спустя хлопает входная дверь и включается душ. Мне тоже опредёленно следует помыться нормально, а не под эрзац поливалкой, лишь по недосмотру названной душем. Дверь в свою квартиру я никогда не закрывал, ведь ночью я сплю чутко, а защита на двери, выведенная моей кровью всегда предупредит меня о нежеланных гостях. Помывшись, я вышел из ванной и лег на предварительно разложенный диван. Не помню, когда успел разложить его и заправить, но думать о такой глупости мне просто лень. Закрыв глаза, устало откидываюсь на подушку, как вдруг слышу тихий скрип дверных петель, два шлепка босых ног по линолеуму и шелест ковра. Тонкое тело скользит под одеяло, с легким стуком задевая гипсом за быльце. Поймав в объятия Аянами, нежно притягиваю к себе, стараясь не повредить рёбра. В ней от силы килограмм сорок.       Поцелуй перетекает в ласки, запах её тела пьянит, а каждый вдох огнём разливается по телу, устремляясь в пах. Аккуратно переворачиваю Рей на спину и постепенно продвигаясь к самым нежным частям моей девушки. Понимаю, что если мы сейчас продолжим, то повредим только начавшие заживать рёбра Рей. Усилием воли отстраняюсь от желанного цветка и стараюсь снизить накал страстей, чтобы не наделать глупостей, которые повлекут последствия для здоровья Аянами: со сломанными рёбрами не шутят. Переворачиваюсь на спину и получаю еще один странный взгляд. Девушка опирается здоровой рукой мне в грудь и, глядя мне прямо в глаза, говорит: «Не волнуйся, Синдзи, моё состояние не помешает твоему удовольствию». Она опускается к моему животу, наметив себе определённую цель. Как же она быстро учится! От её поцелуя меня будто пробивает током, но за первым поцелуем следует второй, а потом ещё… Дальнейшее я помню смутно, вроде кричал что-то, но что и на каком языке — хоть убей, не вспомню. Безумие страсти идёт на спад, и я, не в силах себя контролировать, проваливаюсь в сон.