***
— Извини за случившееся. — За что именно, дорогая? — спрашивает Реджина, когда Эмма ложится в постель рядом с ней. — Ну, за то, что столкнула тебя и все такое, — Эмма смотрит вниз на пол. Реджина задумчиво прочищает горло. — Ты же говорила, что потащишь меня за собой, если я столкну тебя. Так что я не была слишком удивлена. Эмма криво улыбается Реджине. — Да, но я просто пошутила. — И все же мы обе оказались там. — Это была твоя вина. Ты столкнула меня с кровати. — В следующий раз, когда ты будешь напугана тем, что проснулась с кем-то в объятиях, попытайся не разбудить их в процессе бегства, — шепчет Реджина с играющей на ее губах ухмылкой, и щеки Эммы мигом краснеют. — Что? — гневно шипит Эмма. — Ты… Ты… — Ты не такая осторожная, как думаешь. Ты разбудила меня, прежде чем тебе удалось выползти из моих объятий. Тем не менее, я признаю, что не хотела специально сталкивать тебя с кровати. Я только хотела немного подтолкнуть. — Ага, конечно, — надувшись, Эмма скрестила руки на груди. — Честное слово. Твое падение было просто счастливой случайностью, — шутит она. — Я не могу поверить, что ты не спала и даже… Я не знаю… Ничего не сказала. Реджина пожимает плечом, лежа на боку, спиной к Генри. — Я не была обеспокоена тем, как мы спали. — Я подумала, что ты захочешь мою голову на тарелке. — Я полагаю, ты имеешь в виду на блюде, дорогая. Эмма косится на Реджину. — Какая разница, — выдыхает она громко. — Я серьезно была в шоке. Реджина хмурится, веселье меркнет в ее глазах, когда она начинает надевать одну из тех масок, которую Эмма действительно ненавидит. — Если это слишком беспокоит тебя, то, возможно, тебе лучше найти другое место для сна. Эмма недовольно стонет в ответ на холодный тон, но больше ничего не говорит. Она снова начинала чувствовать себя самой собой после того, как они поговорили на улице, и Эмме действительно очень нравится, когда Реджина ведет себя так, будто блондинка что-то значит для нее. Некоторое время между ними висит тишина, что не так уж плохо. Эмме нравится тишина, честное слово. Реджина, по крайней мере, молчит рядом с ней, а не где-то в другом месте. Она вполне уверена, что это только из-за Генри, но, в конце концов, Эмма может делать вид, будто Реджина тоже хочет быть рядом с ней. Она молчит, пока Реджина не начинает отворачиваться, но Эмма останавливает ее, положив руку на предплечье Реджины, и поднимает голову, чтобы взглянуть на брюнетку. — Я думала, ты оттолкнешь меня, если узнаешь, что я обнимала тебя во сне, — признается Эмма с тяжелым вздохом. Она не уверена, почему сегодня так часто во всем признается Реджине, но тем не менее не может остановить себя. — Оказывается, ты оттолкнешь меня в любом случае, причем, и буквально тоже, — добавляет она с натянутым смешком. Реджина смотрит на нее, сомневаясь в чем-то, но в конечном итоге просто вздыхает, и это один из тех вздохов истощения, который, кажется, делает их квитами. (Хотя Реджина никогда не признает это). — Эмма, ты начала обнимать меня еще до того, как я заснула. Если бы это была проблема для меня, то ты непременно бы об этом узнала. Эмма дотрагивается до своего лица и трет по нему рукой. Она смутно помнит пальцы Реджины в волосах и свою голову на ее коленях, но не может понять, произошло ли это на самом деле, или это был просто сон. Если это был просто сон, то… Это был сон, который наполнил ее сердце безумным количеством тепла и чувством безопасности. — Я не привыкла к этому, — говорит она, отказываясь смотреть на Реджину. Реджина цокает языком. — Ты должна быть более конкретней о том, что именно имеешь в виду. — Действительно? — стонет Эмма. — Если ты хочешь получить ответ, то да, моя дорогая, действительно. Эмма мельком смотрит на Реджину, и ее сердце взволнованно трепещет. Она желает, чтобы это был первый раз, когда Реджина так ее называет, но это уже не впервой. Реджина добавляет «моя» перед «дорогая», и это становится своего рода искренним проявлением нежности. Реджина называет многих людей «дорогой» или «дорогая», но она никогда не слышала, чтобы Миллс называла «моя дорогая» кого-то еще. Это специально для нее, и Эмма соврет, если скажет, что ей это не нравится. Ей нравится быть достойной того, что Реджины дает ей… Что Реджина дает ей что-то специальное, особенное, даже если это всего лишь простое проявление ласки. Эмма облизывает губы и поворачивает голову к потолку, слушая тихое сопение Генри. Она рада, что он спит крепко, потому что не хочет, чтобы кто-либо слышал, что именно она собирается сказать Реджине. И это тихое подтверждение того, что он спит, действительно облегчает ей душу. — Ты обнимала меня, — она закусывает нижнюю губу. — И я думаю, что перед этим ты позволила мне лечь на твои колени. — Да, — осторожно отвечает Реджина, возможно, беспокоясь, к чему ведет разговор. Эмма кивает. — Мне понравилось. И мне понравилось проснуться с твоими руками на себе, прежде чем я, ну знаешь, испугалась. Я чувствовала себя… — она фыркает, почти сожалея о своем решении рассказать Реджине правду, — в безопасности, — и продолжает, нервно сжимая челюсть. — Я чувствовала себя в безопасности, пока спала с тобой, даже когда я еще не заснула, и ты просто играла с моими волосами. — И это то, — Реджина прокашливается, но ее голос все равно немного хриплый, когда она продолжает говорить, — к чему ты не привыкла? — Честно? — спрашивает Эмма с небольшим смешком. — Я вообще ни к чему такому не привыкла. Я давно не делила постель с кем-либо, и никто не играл с моими волосами так с тех пор, как мне исполнилось шесть или семь лет. — Когда Генри был маленьким и ему снились кошмары, то именно это помогало ему заснуть. Эмма слегка улыбается. — Счастливчик, — бормочет она. Она думает, что знала уже об этом, будто это старые воспоминания (которые никогда в действительности не были ее) — поглаживать голову малыша, когда он засыпает с его крошечной ручкой вокруг талии. — Боюсь, что у меня скорее всего меньше опыта, чем у тебя, когда речь идет о комфортном сне в постели с другим взрослым, — Реджина немного перемещается, и теперь Эмма наблюдает, как она проверяет их сопящего подростка. Она проводит пальцами по его волосам, и этот жест полон безусловной любви и заставляет сердце Эммы почувствовать себя наполненным. Ее сына так любят, и это все, что она когда-либо хотела для него. — Поэтому, когда я говорила, что мне было комфортно, в каком положении мы спали, — Реджина поворачивается, чтобы посмотреть на Эмму, ее глаза невероятно открытые и честные, — я надеюсь, ты понимаешь, что я была честна с тобой. Эмма кивает головой, мягко улыбаясь. — Я хочу спросить у тебя кое-что. Ты не против? Реджина удивленно поднимает бровь. — Тебе нужно мое разрешение, чтобы говорить? — Эмма закатывает глаза и закусывает уголок губы. Реджина быстро смотрит на губы, затем возвращает взгляд обратно к глазам Эммы. — Продолжай, — разрешает она, после очередного громкого удара сердца блондинки. — Если бы я не разбудила тебя… — Эмма наблюдает, как глаза Реджины тускнеют. В течение нескольких секунд она выглядит нервной, из-за чего Эмма прекращает говорить и задерживает дыхание. Но тогда Реджина кивает, чтобы Свон продолжила, и та начинает снова. — Если бы мы проснулись утром в объятиях, с тобой было бы все в порядке? — Да, — просто отвечает ей Реджина, даже не раздумывая. Отсутствие колебаний заставляет сердце Эммы стучать быстрее. — Да? — шепчет она, плохо скрывая свое удивление. Улыбка Реджины абсолютно захватывает дух, когда она появляется на пухлых губах. — Да, — повторяет она, и голос ее легкий. — Что теперь? — Эмма облизывает губы и затем закусывает нижнюю губу, скользя рукой вверх по руке Реджины. Глаза Реджины мгновенно закрываются, и Эмме кажется, что она слышит каждый громкий стук сердца Реджины. Она быстро движется ближе и понижает голос, когда наклоняется к уху Реджины и спрашивает: — Если бы я сказала тебе, что хочу обнять тебя, и хочу, чтобы ты обняла меня в ответ… С тобой было бы все также в порядке? Она может чувствовать биение сердца Реджины наравне с собственным. Она не уверена, чье сердце бьется быстрее, но воздух внезапно становится слишком горячим и слишком плотным, чтобы дышать спокойно. Рука Реджины оказывается на ее талии, и теплое тело, с которым она проснулась ранее, снова прижимается к ней. Затем рука Реджины скользит под майку, слегка проходится по голой коже спины и в конечном итоге остается там. Эмма чувствует, будто ее тело укрыли во что-то теплое и безопасное, и она думает, что это так и есть — потому что она находится в объятиях Реджины. — Я ответила на твой вопрос, Эмма? — шепчет Реджина и произносит последнее слово так, словно пытается почувствовать, каково это, когда имя медленно выскальзывает из ее губ, и намеренно смакует каждый слог. Эмма кивает, касаясь лбом плеча Реджины, и медленно опускает голову обратно на подушку, которую они разделяют. Ее веки становятся тяжелыми, и она позволяет им опуститься, темные глаза Реджины, внимательно наблюдающие за ней, — последнее, что она видит. — Спокойной ночи, мой дорогая, — шепчет Реджина после нескольких минут тишины и наклоняет голову, чтобы оставить один поцелуй на лбу Эммы, прежде чем они обе заснут и будут спать крепко до восхода солнца.***
Эмма стонет и зарывает голову в тепле, которое находится напротив ее лица. — Уходи, — бормочет она. Толкание в ее плечо останавливается, но потом она узнает голос сына. Девушка еще проснулась не полностью, поэтому все, что он говорит, не имеет никакого смысла. Она любит своего ребенка, но сейчас действительно желает, чтобы он прекратил говорить и позволил ей вернуться обратно в спокойный сон, которым она наслаждалась до того момента, пока в нее не начали тыкать холодным кончиком пальца, пытаясь вырвать из сна. Она утыкается еще глубже в манящее тепло перед ней, ее нос прижат к чему-то мягкому и гладкому. Она что-то мямлит от удовольствия и начинает засыпать снова. Но, конечно, Генри не сдается, он явно хочет, чтобы она проснулась. Это ее ребенок, и ребенок Реджины, так что Эмма уже заранее знает, что он не собирается останавливаться, пока не получит то, чего хочет. Она снова стонет, осозновая, что пришло время отказаться от идеи поспать еще хотя бы несколько минут перед началом долгого дня. Возможно, это будет их последний в Преисподне, и скоро все вернутся домой, думает Эмма, мотивируя себя, чтобы полностью проснуться и встать с кровати. Ее глаза медленно открываются, все вокруг выглядит немного размыто. В тот момент, когда зрение становится ясным, она едва ли не выпрыгивает из кровати. Нетерпеливые глаза уставлены на нее — не принадлежат ее сыну, который не мог разбудить свою мать, как она ожидала. — Какого черта, Киллиан? — шипит она и пытается переместить руку на свою грудь, где бьется ее сердце. Но ее рука застряла — вся ее рука. Ее брови морщатся, и она поворачивает голову, смущаясь на мгновение, когда видит где именно застряла ее рука — ну точнее, в ком застряла ее рука. Она не совсем помнит, как именно обнимала брюнетку по среди ночи, но сейчас задница Реджины вплотную прижата к бедрам Эммы. У нее нет времени, чтобы сосредоточиться на этом. Не тогда, когда Крюк стоит возле кровати и смотрит на нее сверху вниз со смесью эмоций на лице, которые ей не слишком нравятся, ожидая ответа на вопрос, который Эмма даже не слышала. А потом она думает о том, как сильно Реджина возненавидела бы его, узнав, что он стоит рядом с тем местом, где она спит. Она очень внимательна относится к тем, кто может находиться рядом, особенно когда все барьеры сняты, и у Эммы есть чутье, которое подсказывает, что Реджина явно не хотела бы видеть здесь Крюка. Эмма тоже не хочет видеть его здесь. Словно он что-то разрушил, что-то приятное и спокойное, всего лишь войдя в комнату. И у нее есть сильное желание выпроводить его отсюда. Она думает, что она просто устала, потому что обычно так не думает о нем. Она же не хочет причинять ему боль, не так ли? Сейчас в ее голове все слишком расплывчато, чтобы ответить на этот вопрос. — Что ты здесь делаешь? — шипит Эмма тихим голосом. — Я? Парень сказал, что ты спала здесь, и я не мог разбудить тебя. Я думаю лучше спросить, что ты здесь делаешь, Свон, вместе со Злой Королевой, — его голос становится громче под конец фразы, и Эмма чувствует, как Реджина начинает шевелиться. Утро Эммы становится ужасным, на подходе головная боль. Она не хочет иметь дело с ним. Она даже не хочет смотреть на него. Она хочет спать, и она хочет уткнуться обратно в тепло, которое по-прежнему рядом с ее телом. — Иди и жди меня внизу. Мы не будем разговаривать здесь, — сообщает она ему, вместо того, что хочет сказать на самом деле, вместо того, чтобы выпроводить, забыв о его существовании на несколько часов, и вернуться обратно к нормальному сну, коего у нее не было уже долгое время. Он перемещает холодный взгляд в сторону ничего не подозревающей брюнетки рядом с ней, и Эмма чувствует необходимость защитить ее по какой-то странной причине, которую она не понимает. (Это слишком ненормально, что она хочет сделать это, потому что знает, что Реджина сейчас не в состоянии защитить саму себя?). — Иди, — говорит она ему снова, раздражение проскальзывает в ее голосе. — И оставить тебя в постели с кем-то еще? — выплевывает он недоверчиво. Эмма морщит нос. — Не произноси это так. Мы просто спали. — Ах, да, спали. И я просто должен поверить… — Да, ты должен поверить, — прерывает его Эмма, чувствуя нарастающий гнев. Слишком рано после того, как он не верил ей насчет его брата, слишком рано после того, как он пытался убедить ее, что действительно ей доверяет. — Мы спали на кровати вместе с нашим сыном, и в случае, если ты не заметил, мы обе полностью одеты. Его глаза, по-прежнему жесткие и холодные, бегают по их телам. Похотливый огонек, появившийся при взгляде на Реджину, вызывает у Эммы желание ударить его в живот. Она привыкла к тому, как он смотрит на женщин, но чувствует себя отвратительно и тошно, когда Крюк смотрит на спящую рядом с ней женщину, будто раздевая ее глазами. Эмма чувствует, что она каким-то образом нарушила доверие Реджины, просто позволив ему быть здесь. Эмма вытягивает свою руку из-под Реджины, игнорируя ее недовольное мычание. — Вниз, сейчас же, — она встает перед ним, загораживая вид на Реджину. Ей приходится физически поворачивать его и толкать к лестнице, чтобы заставить, наконец, двигаться. Она хватает свою рубашку и одевает ее на майку по пути вниз, потеря тепла тела Реджины вызывает мурашки на коже. Холод пробирается до самых костей, но злость на Крюка струится по ее венам и согревает кровь. Как только они вдвоем появляются на виду, болтовня на кухне сразу же прекращается. Ее родители, Генри и Робин — все уставились на них, наблюдая, как Крюк тяжелыми шагами спускается по лестнице. — Доброе утро, дорогая, — говорит Снежка с приподнятой бровью и слишком сладкой улыбкой на губах. В ее глазах вопрос, но Эмма не отвечает на него. — Можете сказать Реджине, что я вышла на минутку, если она спустится и спросит про меня? — она не просит кого-то определенного, просто смотрит на толпу целиком. — Конечно, — говорит Снежка. И Генри добавляет: — Конечно, ма. Эмма отвечает им натянутой улыбкой, после чего поворачивается к Крюку. Ее сапоги у двери, а куртка на стуле у стола. Она хватает эти вещи и затем наклоняет голову, тем самым давая сигнал Крюку следовать за ней на улицу. Он делает это, не говоря ни слова, хотя ей кажется, что ему не терпится что-то сказать. Подождет. Садясь на ступеньку, чтобы одеть сапоги, Эмма вспоминает о ночи. Она вспоминает, как Реджина принесла ее куртку и разговаривала с ней. Она не спрашивала Эмму, была ли та в порядке, потому что было очевидно, что она не была; вместо этого, Реджина помогла ей почувствовать себя лучше, будучи искренней и открытой, и дала Эмме то, чего она хотела. Она помнит, что Реджина не заставила ее чувствовать себя, будто это ненормально наслаждаться объятиями с ней, не пользовалась уязвимостью Эммы. Когда девушка встает с лестницы и одевает свою куртку, то вспоминает, как мало на самом деле было сказано между ними, но как много Реджина поняла, когда Эмма попросила обнять ее. Она сглатывает, когда волна эмоций проносится через ее тело, заставляя чувствовать себя неуравновешенной. — На улицу, — говорит она Киллиану, не желая, чтобы кто-нибудь услышал их разговор. Как только дверь подъезда закрывается, Крюк начинает свой допрос. — Планируешь ли ты мне объяснить, что это было, когда я зашел в комнату? Или я должен спросить у тебя сам? Эмма складывает руки на груди и начинает шагать, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, пошел ли он за ней. — Я уверена, что уже говорила, что это было. Реджина и Генри спали на кровати наверху, когда я зашла в комнату ночью. Мне нужно было где-то переночевать, так что она позволила мне спать рядом с ними. И что в этом такого? — И что в этом такого? — повторяет он, повысив голос, и это говорит о том, что он действительно сердится. — Скажи мне, пожалуйста, что ты не шутишь, любимая. Я нашел тебя в постели с другой, и… — Ради Бога, Крюк… Я понимаю, как это могло выглядеть, но я была бы очень признательна, если бы ты перестал говорить так, будто мы с Реджиной переспали… или что-то вроде того, — Эмма перестает шагать и разворачивается, чтобы посмотреть на него, сохраняя лицо холодным, даже если она начинает чувствовать себя разоблаченной, что не очень-то доставляет удовольствия. — Ты хочешь знать, что произошло между нами прошлой ночью? Мы просто спали вместе. Достаточно? Вот и все. Там не было ничего сексуального или того, чего ты там себе уже напридумывал. После того, как ты ушел из дома вчера вечером, я чувствовала себя одинокой и пришла сюда, чтобы побыть вместе со своей семьей. — Она позволила мне спать с ними на кровати, чтобы мне не пришлось спать на полу. Вот, что произошло. Я инициировала контакт, потому что это было приятно лежать с кем-то и не чувствовать, что тебя собираются оттолкнуть, все, что я хотела — чтобы меня просто обнимали. Реджина заставила меня чувствовать себя в безопасности, понятно? И я не собираюсь извиняться за это. Так что, если ты ждешь именно этого, то не дождешься. Он усмехается: — Она? Злая Королева? Она заставила тебя чувствовать тебя в безопасности? Это слишком, Свон. Эмма хмурится, делая шаг назад. Она хочет забрать свои слова обратно и держать их подальше от него. Почему она продолжает делать это? Она не может доверять ему слова, которые делают ее уязвимой. Он использует их против нее, когда сердится, когда расстроен, когда что-то идет не по его плану. Она просто дает ему больше оружия, чтобы причинить себе боль, когда все, что она на самом деле пытается сделать в последнее время — это сделать его счастливым. Эмма чувствует себя глупой, полагая, что могла бы сделать это, если попытаться еще усерднее, на самом деле когда все, что между ними есть в последнее время — это недопонимание. Она пыталась быть его счастливым концом, но провалила. Она пыталась исправить свои ошибки, но ему никогда не было достаточно. Она здесь, чтобы спасти его! Эмма все еще расстроена из-за того, что он оставил ее прошлой ночью, и даже до сих пор не знает почему. Он целовал ее в особняке, говорил о совместном будущем, когда они вместе возвращались в их квартиру, а до этого иногда держал за руку во время обеда с ее семьей в закусочной. Но когда в конце они остались одни в доме, он изменился. Она не поняла, почему они снова вдруг заговорили о том, что его шанс умереть героем был отнят (она думала, что они уже прошли через это), а потом он просто встал и ушел, ничего не сказав. И блондинка ждала два часа его возвращения, ждала, чтобы он объяснил, что случилось, и почему ушел. Но он так и не вернулся. Она не может продолжать пытаться двигаться дальше, если так будет продолжаться все время. Это напоминает времена, когда она старалась быть идеальным ребенком, но, в конце концов, ее всегда возвращали. Этот урок заставил ее понять, что лучше всего первой оборвать связь, прежде чем тебе сделают слишком больно. Она не сделала этого с Крюком, и в итоге не довольна тем, что у них происходит. Эмма начинает понимать, что, возможно, сейчас самое время прекратить пытаться и просто позволить ему найти счастье где-то в другом месте. Однажды он сказал ей, что его счастьем была она, но Эмма больше не верит, что это правда. — Послушай, я не привела тебя сюда, чтобы говорить о Реджине. Я хочу поговорить о нас. Где ты был прошлой ночью? — Здесь, там… — отвечает он, махая крюком из стороны в сторону. — Мне нужно было время побыть одному. — Ну, ты мог бы просто сказать мне об этом, — говорит Эмма, засовывая руки в карманы. — Я была бы не против, если тебе нужно было бы время побыть одному. Я просто думала, что мы были в середине чего-то важного между нами, а потом ты просто встал и ушел, даже ничего толком не объяснив. — Прости, любимая. Многое произошло между нами в последнее время… — Это то, что ты говорил вчера, — напоминает ему Эмма, пытаясь оставаться терпеливой, но с трудом сдерживая свои эмоции. Она просто хочет, чтобы он дал ей ясные объяснения, без всякой лишней ерунды. Она хочет знать, что происходит между ними. — Но потом после Лиам… — она пожимает плечами, — я думала, что между нами все было хорошо. — Да, все было хорошо. — И…? Что изменилось за несколько часов от «я рад, что ты вернулась за мной», до хлопанья дверей и исчезновения на всю ночь? Ты согласился, что заслуживаешь спасения и возвращения домой. Мы были на той же странице некоторое время, но потом… — она снова пожимает плечами. — Что? — Ты хочешь знать, что случилось? Я посмотрел на всех вас — твоих родителей, твоего сына, Робина, и даже на ту женщину, на которую все начали смотреть в качестве не злодея, а одного из героев. И знаешь, что я понял, а? Я никогда не стану одним из вас. — Киллиан, — вздыхает Эмма, протягивая к нему руку. Он отстраняется от нее, качая головой и отводя глаза: — Мне не нужна твоя жалость, Свон. — Ну и прекрасно, потому что это не то, что я хотела тебе дать, — Эмма подходит ближе, появляясь в его поле зрения. — Это называется понимание. Разве ты не думал, что я знаю, каково это чувствовать себя неподходящей, будто ты не соответствуешь всему этому? Когда-то я не знала, что мои родители тоже были испорченными, делали плохие выборы и не были совершенными героями, как изображены в книге Генри. Понимаешь, как тяжело мне было тогда думать, что я одна из таких героев, как они? Я была вором, когда была моложе. Да, это было для выживания, но это не отменяет то, что это плохо. Я сделала много вещей в жизни, которыми совсем не горжусь. Я не чувствовала себя героем, и я не чувствовала себя спасительницей даже тогда, когда все вокруг продолжали это твердить. — Так что я понимаю. И хочешь узнать кое-что еще? Порой я до сих пор чувствую себя несоответствующей этому. Это чувство никогда не покидает меня, но я научился слушать, что говорят люди, а не то, что говорит голос в моей голове. Знаешь, почему? Эти люди — моя семья, и они любят меня, и это все, что нужно знать. Они твои друзья, и они пришли сюда, чтобы помочь вернуть тебя обратно, когда могли бы этого и не делать. — Они здесь из-за тебя. Эмма не возражает, потому что знает, что это правда, даже если не вся. — Тогда забудь о них. Я здесь из-за тебя, и я не пришла сюда, потому что думала, что поездка в подземный мир могла бы быть забавной и очень интересной. Я пришла сюда, чтобы вернуть тебя. Крюк выглядит готовым протестовать снова, так что она делает шаг назад и поднимает ее руки вверх. — Я устала уговаривать тебя вернуться со мной, Киллиан. Я больше не хочу продолжать делать это. Я не хочу кого-то умолять быть со мной, — Эмма зажимает переносицу и запрокидывает голову назад. — Как я уже говорила, именно ты единственный человек, который может убедить себя, что ты заслуживаешь прощения и помощи. Согласен ли ты с этим или нет, но я готова выбираться отсюда, как и моя семья. Разбирайся в себе сам и выясняй, чего ты хочешь, а я пойду помогать остальным искать способ вернуться домой. И с этими словами она разворачивается и направляется обратно в квартиру, с каждым широким шагом ее сердце бьется быстрее в груди. Она не оглядывается назад, чтобы убедиться идет ли он за ней в этот раз. Она просто идет и идет, пока не оказывается внутри квартиры, сидящей на кухне рядом с Генри. Все вокруг разговаривают, но она ничего не слышит. В какой-то момент чашка чего-то дымящего появляется перед ней, кофе и чай — единственное, что здесь есть, для большего нужно идти в закусочную, и она смотрит вверх, наблюдая, как Реджина молча садится рядом на место Генри, которое он незаметно освободил, и ставит собственную чашку перед собой. Реджина не встречается с ней взглядом, поглощенная в разговор со Снежкой и Дэвидом, но принесённый ею кофе пахнет очень вкусно, и Эмма чувствует тепло, когда обвивает руки вокруг этой чашки.