Возвращение домой

Всю дорогу до офиса на Кронверкском проспекте я только и делаю, что предаюсь воспоминаниям, чувствуя себя распоследней трусихой. Тебе было восемнадцать, и я не могла тогда просто сидеть и смотреть на тебя, но я держалась, держалась настолько, насколько могла. Ну и не сдержалась, с кем не бывает… Не давала тебе понять ни единым взглядом, надеюсь, что больше всего на свете мне хотелось коснуться тебя. Нет, прижаться к тебе, вдавить в себя, и я не думала тогда, что можно было сделать ещё. Хотя, что такое написано было у меня на лице… В общем, гарантировать сейчас и убеждать себя в чём-либо, пожалуй, и смысла нет… Тебя хотелось спасти, обнять, особенно учитывая, как с тобой бывали строги дома, никогда не позволяя себе похвалы, лишь подчёркивая неудачи и акцентируя всё внимание на успеваемости. Не такой уж и плохой, но куда уж тягаться тебе с красным дипломом мамы, которая так и не нашла достойную себя работу, предпочитая хаять положение в стране и обвинять в своих разбитых мечтах последствия развала Союза… Толку-то от этого диплома? Одно самолюбование, что ли? Но это, разумеется, не моё дело. И далась мне вообще твоя мать! Тогда, сначала только по учёбе, потом и просто день за днём ты пряталась у меня под крылом, расцветая, делясь впечатлениями, в какой-то момент просто перестав быть стеснительной малышкой. Малышкой, которую не пытались постоянно лишать зачатков самостоятельности. Ты не мешала, уютно вплеталась в мой одинокий быт, полный безостановочных дедлайнов, бегала на кухню за чаем, забиралась на диван, подтягивая под себя ноги, с книгами в руках, некоторые из которых просто опасно было оставлять дома, у мамы на виду. Пыталась что-то готовить даже, жалуясь, что тебя дома к плите и не думают подпускать, говоря, что ты в этом плане без рук и главное — чтобы училась хорошо, чтобы нашла престижную работу, мужа, завела детей. И я объясняла это тем, что мама просто желает добра, просто хочет, чтобы у её девочки всё сложилось лучшим образом, что это правильно и логично. И при этом старалась не смотреть на тебя. Надо было продать эту квартиру, позорно сбежав. Надо было забыть о тебе и не пытаться возвращаться сюда из Сочи теперь. Но там филиал закрыли, а Наташа сказала, что я действительно нужна ей в родном городе, когда большинство из тех, на кого она делала ставку, расползлись чуть ли не одновременно по декретным отпускам. Да и зарплата мне нравилась. Нравится и сейчас, куда там… И пусть я не афишировала, что мне подобное вряд ли светит, пусть и пыталась периодически отвечать на ухаживания со стороны противоположного пола, не позволяя себе запираться наедине с ноутбуком в квартире, из окна которой было видно море, но как-то не складывалось: Артурчик оказался женат и просто искал возможности ненапряжно гулять, пока благоверная варила детям каши, Лёша страстно желал перевода в московский филиал и говорил безостановочно лишь о себе любимом, Максим просто устал ждать от меня драматизма с заламыванием рук в ответ на его чувства. В общем, мои редкие попытки гетеронормативных романов заканчивались провалами. Как до тебя, так и после тебя. Да и с тобой был провал, просто совсем не гетеро и не нормативный, хотя наш мне не надо было позволять себе с самого начала. Мне не было стыдно, но все два года без тебя я старалась не думать, что оставила дома нечто более важное. Уже после того, как я сменила номер, ты писала мне в социальные сети, кое-где даже жалуясь на превратности судьбы, что мы так понимали друг друга, а теперь ты там совсем одна и не осознаёшь, что именно сделала не так. Я отвечала холодно, большей частью смайликами, пока ты действительно не перестала писать, чтобы только не касаться темы моих разговоров, прости господи, с твоей мамой, не прямых, но переполненных намёками, что я могу своим примером научить тебя плохому. Она не была дурой, пусть и любила пустить пыль в глаза, а я просто испугалась проблем, испугалась, что не смогу противостоять её и общественному возмущению, стоит только узнать, что мы с тобой не только мило болтали и занимались чёртовой, мать её так, математикой. Она не видела меня насквозь, конечно, но чувствовала что-то определённо. Иногда мне кажется, что если бы мне хватило сил обратить тот момент из нашего общего прошлого в дружбу, было бы легче. Взять ответственность на себя. Вовремя отказать. Остановить. Просто дружба старшего с младшим… Ох, Оскара Уайльда за такую дружбу посадили, а я выбрала побег… Стоило прервать, а не задыхаться от жажды большего, когда ты решилась на первый шаг. И ладно бы просто решилась, я имею в виду вербально, а не поцеловала меня так, что земля ушла из-под моих ног. Так, что я просто не могла не ответить. Надо было остановить. Надо было не позволять тебе и себе обмануться, что у наших отношений есть возможное будущее. Прежде всего, конечно, тебе. Так бы было честнее и правильнее, но я ответила, да так, что сама от себя не ожидала, если честно. Потому что я тоже человек, и ничто человеческое мне не чуждо? Хреновое какое-то оправдание, но да. Сжимать тебя в объятиях, любить, трогать, тискать, целовать, гладить, шептать тебе, что ты — моё всё… Не сразу, конечно, но, анализируя сейчас свой провал, понимаю, что именно я перешла ту незримую грань, позволяя тебе думать, что мы справимся. А потом предала, сбежав, чувствуя, что за несколько месяцев рядом с тобой в полном уединении ото всех я только и способна была жить по-настоящему. В своей норе. Избегая всего, чего только можно, но действительно жить, ждать тебя каждый день, раз ночи были не настолько позволительными, как хотелось, дышать тобой. Ты тянула меня за собой на балет, в кино, просто гулять, но мне жизненно необходимо было касаться тебя не как друг. Не как старшая приятельница. У нас столько предубеждений, что я даже не сомневалась, как те же твои друзья воспримут моё появление в вашей компании. С тобой мы всегда находили, о чём поговорить, пусть и каждый на самом деле рассказывал о своём, но… другие… Мне было и стыдно, и страшно. На работе я успеваю поблагодарить Наташку, у которой и был дубликат моих ключей, за уборку «номера» и паёк лично. Она рада, что я в команде, хотя назвать меня командным игроком — это смех да и только. Но уж ладно. Кое с кем из коллег я действительно знакома давно, но и новые лица невозможно не отметить. Наташа ещё и бубнит в кружку чая, принесённую её молоденьким секретарём, что не может себе позволить не окружать себя красивым. — Мальчик действительно хорош, — не могу позволить себе не улыбнуться. — А уж как горяч и порывист, когда… В общем, ладно, на работе о работе, поэтому… Вот за что я её уважаю и люблю, наверное все эти годы нашего знакомства и труда, так сказать, бок о бок, так за то, что, как никто другой, она умеет разделять и частное от общего, и знает, где сколько времени стоит уделять и потехе, и делу. Не буду кривить, мне думается, что мы могли бы быть с ней отличной парой где-нибудь далеко-далеко и при иных обстоятельствах, но при всей толерантности и неиссякаемой любви к феминизму, она убежденная гетеро. Рабочий день проходит настолько благожелательно, что я еду домой довольная и, наверное, счастливая даже, поскольку осознанно не любить свою работу и ходить на неё день за днём годами всегда считала преступлением против личности. Поднимаюсь по лестнице, загадывая, что было бы неплохо пройти незамеченной в свою квартиру и продолжить незавершённое, благо дело, мне каждый день нет острой необходимости появляться в офисе. Заказываю доставку нового оборудования, готовлю простую банальщину из того, что есть, прежде чем не оторваться от планшета из-за трели дверного звонка. За ней обнаруживается твоя девочка с тоннелями, мокрая, как мышь. Странно, я и не обратила внимания, как пошёл дождь. Говорит, что ключи потеряла, а ты будешь нескоро, поэтому предпочла познакомиться ближе. Я киваю, показываю на приоткрытую ванную комнату и фен, предлагаю принести полотенце и футболку, например, но она говорит, что у неё с собой всё есть, а вот фен очень в тему скорее всего. Исчезает, и я понимаю, что мы так и не узнали имён друг друга, хотя моё для неё, возможно, и не является секретом.