Возвращение домой

Я не знаю, что сказать, моя милая, но ты и не требуешь. Ложишься рядом, натягивая покрывало на ноги, помогаешь мне дораздеться. Я хочу тебя обнимать, ты с улыбкой укладываешься удобнее, прижимаясь ко мне и в какой-то момент начинаешь гладить меня по волосам. Не хочу отпускать, но сил в себе не нахожу попросить тебя не просто полежать рядом, а остаться со мной, хотя бы до утра. Закрываю глаза и только тогда, удостоверившись, что я не ловлю с жадностью твой взгляд, начинаешь рассказывать. Говоришь, что скучала тогда, но быстро поняла, чего хотела я, а потом появилась Вика, и с ней уже чего ты только не обсуждала. — У вас что-нибудь было? — хриплым выдохом из меня вырывается мучительный вопрос, а ты тут же, запнувшись, замолкаешь. Я боюсь открывать глаза, но убеждаю себя, что просто даю тебе время на новое откровение. И, набравшись сил, ты всё-таки говоришь, что, наверное, нуждалась в этом тогда, только всё сложилось лучшим образом, ничего не было, потому что она не меньше была влюблена в другого человека, но при этом не хотела никому мстить. — Мы друзья, даже не целовались, не думай ревновать, — добавляешь ты так, что я слышу твою улыбку, от которой мне горько — всё честно — ты хотела отыграться за мой поступок лишь бы как, отвлечь себя, перетянуть фокус внимания на кого-то ещё. Что ж, имела полное право. Я боюсь спрашивать, был ли с тобой кто другой, если не Вика. У меня же, вот чёрт, за эти два года эти самые «кто-то» были, и не раз. Ты тоже молчишь, спасибо тебе за это, но текущий момент не проясняет произошедшего. И когда я скорее всего слишком сильно притягиваю тебя к себе, так что гладить меня дальше становится неудобно, ты прикасаешься губами к моему подбородку, меняя позу, коротко и нежно шепчешь: — Я думаю попробовать. Уехать вместе с ними, стать магистром уже там, потом ведь такого шанса может не подвернуться, вы обе правы. У меня холодеет в груди от того, что я совсем недавно сама дала тебе почву для размышлений на эту тему, как бы не хотелось спрятать тебя ото всех и вся. Я и мечтать не могла, что ты окажешься здесь, рядом со мной непосредственно этой ночью, да и вообще когда-нибудь. Было бы уместнее просить: «А как же я?», но есть ли у меня это право? С чего ему появиться? С того, что мы проводим вместе ночь и ты на чистом адреналине показала мне, что всё здесь твоё и ты имеешь на это право? Заколдованный круг, собственная тюрьма, моими же руками построенная. Что я могу дать тебе здесь, если по-прежнему мысли о подобном быте в нашей стране можно приравнять к вечным попыткам скрыть светлые чувства за дверями и безостановочно искать оправдания для тех же коллег, знакомых или соседей — огромного, по сути, круга людей, на кого в повседневности должно быть плевать. Наверное, когда действительно любишь, не думаешь позволять себе ни минуты для подобных страхов. Наверное, просто делаешь, а не размышляешь лишний раз о превратностях судьбы. Наверное, не пропадаешь на долгие месяцы, оставляя за спиной того, кто тебе верит, без толковых объяснений и в одиночестве. — Я люблю тебя, — немного нервно шепчу я, чтобы максимально избежать дрожания голоса. — Марин, ты чего? — приподнимаешься из плена моих рук, и, естественно, я не могу больше прятать свой взгляд, в котором невозможно укрыть мольбу, но сказать вслух, обречь в слова все свои эгоистичные переживания, кажется жестоким. — Можешь ведь и не ехать? Остаться… Дать мне шанс… Ты качаешь головой, поджимая губы, и в моей голове салютом разлетаются слова Вики о том, что я тебе не нужна, как ты выросла. — Извини, — сделать вид, что ничего не было невозможно, как бы я не пыталась. — Иди ко мне… Это ещё больнее — чувствовать тебя и понимать, что, пожалуй, всё именно так, как я когда-то хотела. Без обязательств и драм? Серьёзно? — Я пока здесь, и если ты не хочешь, — ты не договариваешь, потому что я перебиваю тебя своим: «Хочу!», обещая себе сделать всё, чтобы глупо не разреветься. Ты вот точно тогда это делала, а я — ни разу… Думала, что права. Думала, что поступаю честно. В общем, моя очередь, как в детской сказке про рябую курицу с золотым яйцом: что имеешь — не хранить, потерявши — плакать… Я не сомневаюсь, что всё это заслуженно и не со зла, и не даю сомневаться в этом тебе все четыре месяца, что ты готовишься к защите диплома. Вика поначалу смотрит на меня с бешенством в глазах, но, вероятно, прояснив обстоятельства, больше качает головой, даже как-то раз, пока ты задерживаешься в институте, а её очередной цикл закончился, заходит ко мне, толком не говоря ничего по теме, бросает своё «тёть Марин», варит кофе и молчит, спрашивая лишь, где можно покурить. Раньше бы я сказала — на лестнице, теперь молча включаю вытяжку и достаю из пачки одну и для себя. Вика отстранённо отмечает, что знает — все выписаны, квартира даже под залогом и у неё есть реальная пара недель, чтобы перебраться в своё собственное жильё, подобранное расщедрившимися родителями, принявшими наконец её выбор окончательно. Я киваю. Я в курсе. Ты уже говорила мне. — Почему ты не хочешь попробовать поехать с ней? Я вообще перестала понимать, что вы друг с другом делаете? — возмущается она, отвлекаясь на поиск пепельницы, ни одной из которых у меня дома нет, посему ограничиваемся раковиной. — Она сама попросила меня… — это не блеф, в одну из наших ночей я чуть ли не умоляла позволить мне быть рядом с собою там, но у тебя что-то вроде идеи фикс — так будет правильно. И если бы мы обе не знали тебя, каждая, безусловно, по-своему, можно было бы сказать, что это такой вариант продуманной и отложенной мести, но нет. Ты не говоришь, я знаю, твоё доверие не так легко снова завоевать. Я люблю тебя. Каждую ночь, что мы рядом, когда ты отдаёшь себя всю. Я люблю тебя, устраивающуюся на диване, пока я занята работой, как тогда, давным-давно. Я люблю тебя, целуя твои пальцы, когда ты с рук кормишь меня завтраками, на них всегда было лень тратить время раньше. Я люблю. А Вика позволяет себе ядовитые комментарии, что это садомазохизм, а не отношения двух взрослых людей. Она съезжает, ты перевозишь часть вещей туда, где совсем недавно, до отъезда, жила мама со своим мужем, но остаёшься рядом, ограничиваясь маленьким чемоданом с повседневными вещами, бросая зубную щётку к моей в стакан в ванной, беспринципно пользуясь моей бритвой. Пока в вашей квартире уже новые хозяева начинают ремонтные работы… Под себя. И я ненавижу все эти вещи, предчувствуя, что они-то останутся с тобой, билет уже куплен, ты режешь меня без ножа, говоря об этом. И тут же просишь понять, потому что только хочешь попробовать. Вдруг не понравится, вдруг ты вернешься, и тогда, возможно, всё станет проще, но не попробовать — глупо. И я заставляю себя соглашаться, толком не замечая ничего вокруг, кроме тебя… Наташка, к которой я врываюсь в кабинет на следующий день после твоего отъезда, тут же просит меня зайти попозже, но я падаю на стул без сил на сложенные руки. Я сама провожала тебя в аэропорт рано утром, хотя ты была против. Будто нарываясь на лишнюю боль, в надежде закалиться ею. Наташка тяжело вздыхает, говоря: «Ладно!», и требует кофе с коньяком. Я сначала думаю, что от меня, но из-под её столешницы появляется пунцовый мальчик-секретарь, явно ублажавший оттуда свою львицу, а мне даже улыбаться тошно, осознавая это. Начальница и подруга в одном лице, правильно воспринимая моё состояние, бурчит, что сама виновата, что не закрылась. Я не извиняюсь. Она не выставляет претензий. Коньяк подают отдельно от кофе. И до конца рабочего дня кабинет оказывается закрытым не по причине любовных утех. Я засыпаю прямо там, на диване. Я не хочу домой, туда, где тебя нет. Твой диплом международного образца и родственные связи супруга матери дают возможность стать студенткой одного из университетов Колорадо, не теряя лишнего времени. Ты пишешь мне в фейсбук поначалу по несколько раз на дню, постишь картинки из новой жизни на своей странице, но сообщений становится всё меньше... Было бы странно, если бы я этого не предполагала.