Лютики и бархатцы

У неё уже не было сил сопротивляться. Не было сил даже держаться на ногах, хотя её и заставляли поначалу идти. А когда поняли, что бесполезно — волокли по земле за платье или волосы или тащили на спинах. Оркам явно было велено доставить эллет живой, и, хоть немного, но её берегли. И всё равно Келебриан казалось, что на ней живого место не осталось. Руки и ноги она ободрала в попытке вырваться, когда её только схватили. Обувь с неё сняли, как и плащ, выглядевший на орочий взгляд дорого — и первое время леди пришлось идти по горной тропе босиком, замерзая от промозглого ветра. Пока силы совсем не иссякли. Рана на плече, нанесённая владычице тоже когда она сопротивлялась, просто горела и постоянно кровоточила — непрерывное движение не давало ей заживать. Пока Келебриан волокли по земле, она набила себе столько синяков и ссадин, что и в самом деле трудно было отыскать участок белой гладкой кожи. Это был первый привал за два дня пути. Орки бесились из-за того, что пленница подавала слишком уж слабые признаки жизни, но как только они развели костёр, отвлеклись от созерцания «эльфийской красоты», по-животному набросившись на еду, которой, разумеется, не хватало на всех. Келебриан и не думали кормить, но она рада была, что от неё хоть ненадолго отстали. Её мутило от одного запаха, что её окружал, боль в разбитой голове — леди несколько раз уронили, будто специально, пока несли на спине, — только добавляла желания скорее умереть, чем освободиться. Келеборниэн лежала, сжимая кулаки, будто в поисках того, за что можно было бы зацепиться, тяжело дыша, и благодарила Валар за то, что ни на йоту не соответствовала орочьим вкусам. Шумный «ужин» перерос в пьянку, орки загорланили какие-то подобия песен. Но, видимо, кому-то из них не понравилось исполнение соплеменника, и этот кто-то громко выразил своё недовольство. Там и до драки было недалеко. Келебриан, чуя неладное и решив воспользоваться полным отсутствием бдительности со стороны своих конвоиров, перевёдших всё внимание на потасовку «товарищей», стала понемногу отползать за камни, к самой окраине лагеря. Она не поняла, откуда прилетела первая стрела. Этого не поняли и орки, но последовавшие за первой ещё две, нашедшие свои цели, посеяли в их рядах панику. От поднявшегося гомона, криков хотелось заткнуть уши, но едва Келебриан успела об этом подумать, как один из орков схватил её, поднимая из лежачего положения и попытавшись взвалить на плечо, но не успел — уронил и Келебриан, и сам чуть не свалился сверху. Однако ожидаемого эллет падения не случилось — тело орка ударилось о землю где-то рядом. Леди удивлённо распахнула зажмуренные глаза и увидела того, чьему появлению ещё долго не могла поверить. Ей вдруг подумалось, что у неё из-за ран начинается бред, но Глорфиндел, опустившийся буквально на мгновение рядом, оказался вполне материальным. — Потерпи ещё немного, — он коснулся плеча Келебриан. — Постарайся не привлекать внимания. И он сорвался с места вперёд, не дожидаясь от эллет даже знака того, что она поняла его просьбу. Келебриан закрыла глаза и постаралась дышать как можно тише. Чем дольше она ждала, тем страшнее ей казались доносившиеся до её слуха вскрики и звон оружия — и тем сильнее становилось желание открыть глаза и увериться, что всё в порядке — с ним и с ней самой. Но эллет не разрешала себе и шевельнуться, и ожидание просто изводило. До того самого момента, как последние вскрики стихли, а рядом раздался звон упавшего меча. Келебриан открыла глаза и увидела, как Глорфиндел опускается рядом с ней на колени. Слабая улыбка исказилась болью, когда он склонился к леди, но не издал ни звука. Разрезал путы Келебриан. Она подняла руки, коснулась лица Глорфиндела и обессилено их опустила, огладив повреждённый кожаный доспех на груди воина. Нолдо обнял Келебриан за плечи, поднимая её из лежачего положения, и тяжело вздохнул. Леди не пахла шиповником, как всегда. В нос бил запах сырой земли и крови… *** Здесь брал своё начало Митэйтель. Ещё совсем неширокий, будто юный, он и не бурлил грозно, как ниже по течению, и не успел ещё набраться злобы, чтобы желать топить тех, кто решал пересечь его воды. Келебриан всю трясло, словно в лихорадке. Она жалась к Глорфинделу, но тут же отстранялась, слыша шипение возлюбленного — задевала его раны. Утешало, что конь ступал мягко, и хотя бы от отсутствия тряски становилось легче. Лаурэфиндэ остановил Нифредиля — так звали жеребца — у самого берега. Нолдо потрепал гриву скакуна, погладил по шее и наконец осторожно слез, едва не вскрикнув от боли. У него не было возможности и сил вылечить до конца свои раны, он много потратил на то, чтобы облегчить страдания Келебриан, которая без военачальника едва держалась в седле. Поборов тяжёлый вздох, нолдо снял со спины коня возлюбленную и усадил её на землю. Леди так и свалилась на камни. — Как ты меня нашёл так быстро? — тихо спросила она. — Элронд просил приглядеть за тобой, — проговорил Глорфиндел, приподнимая осторожно Келебриан и принявшись развязывать шнуровку на том, что оставалось от платья. — Я и ехал с небольшим отставанием. — Глорфиндел, что ты делаешь? — возмутилась эллет, но прижалась к возлюбленному. Находиться без опоры в вертикальном положении было пока трудно: сразу наступала дезориентация. — Нужно промыть как следует твои раны, — объяснил Глорфиндел. Впрочем, он не против был и с самого себя смыть кровь и грязь. — Я замёрзну, — вдруг испуганно сказала Келебриан, не сопротивляясь, однако. Вода и правда была холодной, так что дочь Келеборна затрясло ещё сильнее. Глорфиндел не отпускал эллет ни на миг, чувствуя её слабость, и нерешительными движениями стирал грязь с синяков и ссадин, особенно осторожно обращаясь с воспалённой раной на плече. Митэйтель постоянно грозился снести влюблённых вниз по течению, а Глорфинделу приходилось бороться с потоком почти в одиночку. Когда они с Келебриан наконец вышли на берег — свалились без сил. Так и лежали, обнявшись, белые, бледные, мокрые, на окровавленных плащах. Лежали и не хотели даже пошевелиться — любое движение причиняло боль. Они успокоенно дышали друг другом, пока Лаурэфиндэ вдруг не почувствовал, что Келебриан просто горит и её шёпот превращается в бред. Сотню раз обозвав себя дураком, он вскочил, встряхнул сушившуюся на камнях рубашку, потом оглядел платье Келеборниэн. В результате, на бинты пустил второе, а рубашку надел на леди. Эллет дрожала и бормотала что-то, из чего Лаурэфиндэ удавалось разобрать только «холодно». Она тянула к нему руки и не давала встать, когда он склонился к ней. Теперь было ни развести костёр, ни хотя бы взять из сумок ещё один плащ. Глорфиндел, оставшись без рубашки, тоже замерзал, но отнюдь не так, как возлюбленная. И вдруг странная мысль пришла нолдо в голову. Он вздрогнул, осознав, что собирается сделать, но в то же время он не ощущал, что поступит неверно. Военачальник обнял Келебриан крепче, прижимая к себе и нежно целуя горячий лоб… Нолдо показалось, он слышал вдалеке стук копыт, и потому сразу же почти поднялся, плотнее укутывая леди в плащ. Она уснула от утомления, как только Глорфиндел стёр с её лба проступившую испарину несколько часов назад. Военачальник и сам чувствовал себя вымотанным и опустошённым, однако внутри него нашлось место огоньку стыдливого счастья. Звук лошадиной скачки Глорфинделу и правда послышался: с запада, вдоль течения речи, двигалось две фигуры. Лорд бы узнал их в любом состоянии, наверное, и сейчас он почувствовал себя на месте потерпевшего крушение, видящего корабль, подходящий к его необитаемому острову. Сыновья Элронда знали о случившемся и ехали теперь на выручку своим матери и наставнику. *** Келебриан открыла глаза — и удивилась. Ей казалось, минуту назад она ещё спала с Глорфинделом, а теперь обнаружила, что она дома, в Имладрисе, на их с Элрондом кровати. Одно осталось неизменным — холод, пробравшийся даже под пуховое одеяло. Однако стоило ей попытаться пошевелиться — боль во всём теле дала о себе знать, и с губ Келебриан невольно сорвался стон. Элронд, сидевщий рядом, промокнул лоб леди куском ткани, приложил его к её виску. — Тш-ш, — донеслось до леди прежде, чем она пошевелилась снова. — Не двигайся лишний раз. Он вздохнул, убирая руку ото лба жены, посмотрел на неё с жалостью и неодобрением. — Брала бы пример с Глорфиндела. Вот уж у кого раны на глазах заживают… Келебриан вдруг закашлялась. По телу пробежала дрожь, и леди натянула на себя одеяло, превозмогая ломоту в костях и боль в мышцах. Элронд снова со вздохом погладил лоб Келеборниэн: — И как только он справлялся с твоим жаром?.. Вопрос, к счастью Келебриан, был риторическим, потому как отвечать на него ей было очень уж неловко. — Давно я дома? — спросила она наконец, прерывая становящееся тяжёлым молчание. — Второй день. И ещё в пути три, — ответил Элронд, предвосхищая следующий вопрос леди, которая в действительности желала знать, сколько пробыла в беспамятстве. Келебриан тяжело поднялась, принимая полулежачее положение, и послушно выпила лекарство, поданное Эльфинитом. Он воспользовался тем, что Келеборниэн больше не лежала, и осмотрел наконец её голову. Леди слабо вскрикнула, когда лорд, неожиданно для неё, коснулся раны. Элронд покачал головой. — Что случилось тогда, Келебриан? — он взял её ладонь в свою и легонько пожал. — Аванирэ мешает твоему исцелению… Почему ты закрылась? Будь причина в издевательствах орков, она бы легко смогла дать ответ. Но в действительности дело было совсем не в них, и явно в том, чего Элронду было знать нельзя. Келебриан молчала, но Эльфинит продолжал неотрывно смотреть на жену, и она не выдержала: — Всё хорошо, правда. — Келебриан опустила взгляд. — Мне просто нужно немного времени — успокоиться. Это было… слишком страшно. — О чувствах, которые вызывало недолгое пленение, леди не соврала, но они были только одной из причин, по которой Келебриан была готова скрывать свои мысли от мужа. Он сочувствующе погладил её по волосам, а ей стало ужасно стыдно. Оттого, что она поддалась своей слабости, оттого, что она так предала его доверие. Элронд смотрел на Келебриан лишь с жалостью и любовью. Как ни боялась леди и ни искала — не видела в его глазах ни тени подозрения или осуждения. И она в порые обняла его. Не мужа — друга. Близкого и так и не сумевшего разлюбить свою подругу. Жалость и любовь сейчас казались Келебриан страшной карой. Элронд обнял супругу ответ, и она вздрогнула, чувствуя всю деликатность его объятий — Эльфинит тоже боялся. Но только того, что попытается перешагнуть границу, которую прочертила между ним и женой её любовь к другому. А потом Элронд уложил Келебриан на подушки и велел отдыхать, но она ещё долго не могла уснуть, задаваясь вопросом, как же Полуэльфу не противно к ней прикасаться… *** Келебриан буквально вбежала в комнату военачальника, заставая его врасплох. Глорфиндел, думавший выходить, так и застыл перед леди, едва не сползающей по двери на пол. Эллет вдруг вскочила и схватила было лорда за плечи, вдыхая поглубже, чтобы заговорить, но тут же отняла руки, захлебнувшись воздухом, и закрыла лицо ладонями. — Я не знаю, что делать, — глухо проговорила она, поднимая взгляд на лорда. Он хотел было обнять Владычицу, но она отстранилась, обошла гондолинца и встала возле окна, упершись руками в подоконник. — Мне нужно уехать, — сказала она. — Не могу больше здесь находиться… — Я думаю, если ты съездишь в Лориэн, никто против не будет… — заговорил Лаурэфиндэ, но Келебриан его прервала: — Не в Лориэн. Там будет ещё хуже. — Она замолчала ненадолго. Развернулась к военачальнику. — Ты поддержишь меня, если я скажу Элронду, что решила уплыть в Валинор? Уговоришь его отпустить меня? — Келебриан… — Глорфиндел едва не потерял дара речи. — Не укоряй меня за это. Я поддалась слабости, я предала доверие своего…друга! Как ты велишь мне теперь смотреть ему в глаза? — Но он же ничего не знает!.. — И это мучительнее всего. Он думает, что я страдаю так из-за ран, а я просто не могу спокойно находиться рядом с ним, не думая о том, как была несдержанна. Он и без того сделал для меня много… И ещё сделает! — Она снова закрыла лицо руками. — Как же подло я поступила… Как бессовестно его предала… Глорфиндел сочувствующе коснулся плеча леди, собираясь успокоить, но она заговорила прежде него, схватив его за руки: — Мне постоянно кажется, что меня осуждают даже стены в этом доме. Предателям нет жизни в Имладрисе. И как только Элронду во всём признаться, перестать его, наконец, обманывать, снять с души этот груз — даже не представляю. Я так боюсь его любви теперь. Он ведь не обозлится, не обругает — молча стерпит обиду. А хуже — обнимет ещё, чтобы утешить, как полгода назад… Она говорила и не замечала, как по щекам катятся слёзы. — Валар, если бы я знал, что это всё так обернётся… — Глорфиндел, невзирая на сопротивление Келебриан, прижал её к себя, обнимая за плечи. Она дрожала в его объятиях, тихо плакала, уткнувшись в плечо военачальника, и думала о том, какая же она слабая и безвольная. Наконец, успокоившись немного, она обняла гондолинца, а он спросил: — Ты уже окончательно решила? Она кивнула: — Осенью. Осенью легче расставаться. Лаурэфиндэ вздохнул негромко и даже облегчённо: — Может, что-то ещё и изменится. — Не надо, Глорфиндел, — она просила его даже не думать об этом. — С Элронда хватит. К концу октября Келебриан действительно решилась. Не столько Ривенделл стал ей невыносимым, сколько она ощущала слишком явное желание отдохнуть от терзаний. Метания сердца измотали леди, и муж, глядя в её усталые глаза, отпустил. Согласился на её отъезд и потом попрощался. Коротко, будто не расставался с возлюбленной до самого конца времён. Ей показалось чуть ли не страшным это прощание. Не сразу Келеборниэн поняла, что Элронд — не смирился, нет, — но так долго готовился к этому, что показаться не смирившимся не мог. Поддавшись порыву жалости, осознания собственной жестокости и вместе с тем — любви — Келебриан поцеловала мужа, не скрывая своих противоречивых чувств. Единственный раз — первой. Элронд потянулся было пальцами к волосам жены, желая хоть ненадолго продлить мгновение, но замер и почти тут же отстранился. Нужно было рубить быстро, одним движением, чтобы потом не так болело… Но у него не вышло, как он ни старался. После отъезда Келебриан он стал угрюм и много времени проводил в одиночестве, внушая беспокойство сыновьям и вызывая жалость у Арвен. Только Ундомиэль и знала настоящие причины хандры отца. Только она и понимала всю глубину его раны. Порой, когда Элладан и Элрохир вслух обсуждали настроения Элронда и способы лечения подобных мыслей, Арвен так и хотелось рассказать братьям всю правду, все причины, чтобы они поняли, что слишком сурово судят отца за проявление слабости. Но Ундомиэль молчала, пусть и сдерживаясь лишь силой, — слишком хорошо помнила обещание, данное некогда Эльфиниту. Рассказать бы стоило не тогда, когда близнецы не меньше на самом деле были подавлены отъездом матери. В конце концов Арвен удалось уговорить отца съездить в Лориэн. Ему хватило пары месяцев, чтобы немного вернуться в равновесие, чтобы выплыть наконец из отчаяния такого, что ему не хотелось жить. И он, наконец ощутив, что дольше бездействовать не в силах да и позволить просто себе не может, уехал обратно в Имладрис, где с головой ушёл в работу, чтобы только не думать о том, что с любимой расстался на вечность. Арвен осталась в Лориэне. Не только потому, что в поддержке нуждались и Келеборн с Галадриэль, но и потому, что смотреть на мучения отца ей было невыносимо. Первое время Ундомиэль, правда мучила совесть, будто утешение родителей матери было лишь благовидным предлогом, но вскоре ей перестало так казаться. Владыки Лориэна и правда нуждались в том, чтобы рядом был ещё кто-то. Может быть, не самый стойкий, но очень родной. Кто не осудит за дурное настроение с утра или за обидчивость по вечерам. Проходило долгое время — и Арвен возвращалась в Имладрис. Но на несоизмеримо малый срок — и сердце, и Келеборн вновь звали юную леди в Лориэн. Каждый раз когда Ундомиэль возвращалась домой, её сердце всё больше успокаивалось. Ранее Элрондиэн замечала какое-то напряжение между отцом и Глорфинделом. Чувства, что они оба испытывали к Келебриан, в последние годы особенно мешали спокойному, дружескому общению. Теперь же важность статуса снова отошла на второй план, и, кажется, прежние отношения вошли в привычное русло. Порой Арвен казалось, что лорды даже стали ближе друг другу, чем раньше: чувство вины и нужда в поддержке сделали своё дело. О решении отца Элладану и Элрохиру рассказали тогда же, когда стало известно о помолвке Арвен. Элронд не знал, как реагировать на выбор дочери: он безумно надеялся на её вечное счастье в вечной жизни, но не желал, чтобы она всё это время вспоминала о горечи выбора своего отца. А выходило, что ей не о чем будет жалеть — ведь она уйдёт за ним следом. Близнецы, услышав обо всём, что ждало их и их сестру и родителя, сидели с таким видом, что Элронд почти невольно обнял того из сыновей, что сидел ближе. Казалось сперва, что они готовы заплакать от безысходности или обиды, но оба сдержались: сжали зубы, болезненно нахмурились, но не проронили ни звука неодобрения. Элладан попытался заговорить, но, почувствовав, как дрожат губы, тут же оставил эту мысль и прильнул к сестре со вздохом. Она обняла брата, тоже вздыхая. Глядя в глаза близнецам и отцу, Арвен пообещала остаться с ними в Имладрисе до того самого дня, когда придёт время ей стать королевой Гондора. Если придёт…