Через забвение

Эдди позвонил через три дня и сообщил, что его отец умер, а он, естественно, останется на похороны. Работы в ресторане было невпроворот. Хорошо хоть, что в будние дни мы закрывались довольно рано, и уже к девяти вечера я мог отпускать Маршу домой. На третий или четвертый день с начала ее дежурств я сумел по достоинству оценить, какое чудо мне досталось. Я вернулся домой измученный, промерзший и злой как черт, но вместо привычного вида медсестры, уютно устроившейся с вязанием в кресле, и тихого позвякивания спиц меня встретила мертвая гнетущая тишина. Моя крошечная гостиная являла собой картину полнейшего разгрома: кресла были перевернуты, шторы сдернуты, на полу валялись какие-то осколки и в довершение всего – сброшенный с каминной полки и вдребезги разбитый телевизор. Умывальник в ванной комнате был весь забрызган кровью, а на кафельном полу я увидел окровавленные бинты. Мое сердце сделало кульбит, подскочив куда-то в район горла, и я со скоростью аппарации рванул в спальню, страшась того, что предстанет моим глазам. Но никаких ужасов я там не обнаружил. Гарри спал, положив перебинтованные руки поверх одеяла. Правда, выглядел он бледнее обычного, и тени под опущенными ресницами казались капельку глубже. Марша с утомленным видом сидела на краю кровати. Заметив меня, она всплеснула руками и принялась шепотом извиняться, что в квартире такой кавардак. – Да плевать мне на беспорядок! – прервал я ее, говоря чуть более громко, чем следовало. – Что у вас произошло? – Да ничего особенного! – вздохнула она, покрываясь при этом пунцовым румянцем. – Я все время, признаться, ждала чего-то подобного – чересчур уж гладко все шло, так не бывает. Скажу вам честно, домашнее снятие ломки – дело сложное и практически невыполнимое, но ваш Гарри так спокойно на все реагировал... А сегодня слегка сорвался, ну… побуянил вот, телевизор вам разбил, руки себе порезал. – Постойте… Он случайно порезался или… – К сожалению, или... Так случается. У него опять начались боли, вот его и понесло. Стал кричать, что больше так не может, что я должна дать ему наркотик, ну... угрожал немного. Сперва меня грозился убить, потом – с собой покончить. Я, в общем-то, и опомниться не успела, как он рванулся в гостиную и принялся тут все крушить. В такие моменты укол успокоительного надо – и очень быстро – да только мне все никак за руку его ухватить не удавалось. А наобум колоть – иглу можно сломать. Одним словом, он осколками ухитрился себе вены на запястьях порезать, а затем, как кровь пошла, так его и отпустило. Он, наверное, вида крови испугался. Заплакал. Прощения у меня просил. Я же говорю – он хороший мальчик. Вы его за телевизор не слишком ругайте. Он и так убивался, что подобное натворил. Давайте-ка я помогу вам все тут прибрать... Проводив ее за дверь и выслушав в сотый раз извинения, я пошел проверить – как там Гарри. Он, оказывается, проснулся, но лежал так тихо, как будто боялся привлечь к себе лишнее внимание. Я вошел в спальню и встал, опершись о дверной косяк и скрестив на груди руки. – Теперь ты меня прогонишь? – еле слышно спросил Гарри. – Я не люблю смотреть телевизор, – глядя ему в глаза, ответил я. – Я понимаю, что тебе трудно, но бросить работу тоже не могу. – Марша сильно испугалась, да? – Не сильно. Она больше тридцати лет в наркологической клинике отработала. Она и не такое видела, поверь мне. – Я не хотел... – Гарри, – я подошел и сел на кровать, – тебя никто ни в чем не винит! Ты болен. И на выздоровление требуется время. – Скажи, – неожиданно поинтересовался он, – тебя выгнали из школы не из-за меня? – C чего ты взял? – Мне кажется, – его бледные щеки вспыхнули, – между нами могло что-то быть? Ведь ты – гей. Правда? – Я действительно гей, хотя не представляю, как ты узнал. А быть между нами ничего не могло. Я не завожу романов с учениками! (Если бы он знал, какой «роман» был у нас в Хогвартсе, он бы и дня здесь не остался!) – Хорошо, – явно успокоившись, произнес он. – А насчет, как узнал... Ну... рыбак рыбака видит издалека. *** Через неделю после похорон Эд не вернулся. Его жена Мэри пришла в ресторан вся в слезах, умирая от беспокойства: мобильный Эда несколько дней был выключен, а в квартире отца никто не подходил к телефону. Честно говоря, я тоже занервничал – это было абсолютно на него не похоже. Прошло еще дня три, и, когда я уже совершенно уверился, что с нашим шеф-поваром случилось несчастье, среди ночи раздался звонок. – Себ, это я, Эдди, прости, что так поздно! – Эд, Мер... Господи! Мужик, ты соображаешь, как мы все за тебя переживаем?! Куда ты пропал? – Ты не поверишь! Мне правда очень неловко, но я кое-кого встретил в Перте. Он замечательный! Мне с ним невероятно хорошо, и, знаешь, по-моему, я влюбился! – Поздравляю, – немного желчно произнес я, впрочем, он был так счастлив, что, казалось, слышал лишь самого себя. – Ты возвращаться-то собираешься? Мэри тут уже вся извелась. – Да, конечно, – голос его звучал так, словно я только что самым грубым образом сдернул его с небес на землю. – Дай мне еще неделю. Вы там как, справляетесь? – Можно подумать, у нас есть выбор! Не волнуйся. Старые посетители не сбежали, даже как будто новые появились... – Ну и отлично, – беспечно проговорил он, ему явно было не до мирских дел. – Пока, Себ. Спасибо тебе за все! Я твой должник! Сочтемся, когда приеду! В трубке раздались гудки. «Ладно, должник. Посмотрим, как ты отнесешься к мойщику посуды, которого я нанял». Дело в том, что потихоньку приходившего в себя Гарри необходимо было чем-то занять. Он уже сделал генеральную уборку во всей квартире и, довольно сносно покрасив стены на кухне, откровенно скучал, запертый в моих «апартаментах» с девяти утра до девяти вечера. Книг у меня было – раз-два и обчелся, да и те в основном по кулинарии. Их он уже, кажется, проштудировал. А другой телевизор мы не купили – после оплаты двухнедельного дежурства Марши денег катастрофически не хватало, а я не хотел тратить отложенные на его паспорт двести фунтов. Я полагал, что ему не составило бы большого труда вскрыть замок ножом и уйти, но он, вопреки всякой логике, так не поступал. Прожив с ним под одной крышей почти три недели, я убедился в том, насколько предвзято относился к нему все те годы, пока учил его в Хогвартсе. Теперь, когда былая ненависть не превращала меня в монстра в его глазах, он стал весьма приятным в общении человеком. Ни в коей мере не наглым и заносчивым, как я частенько называл его в прошлом. С ним было легко и тепло. Он любил посмеяться – совершенно по-мальчишески, звонко и заразительно. Пару раз эти его приступы безудержного хохота заставили улыбнуться даже меня. Но иногда он внезапно замыкался в себе, взгляд его стекленел, и в такие минуты мне становилось страшно, потому что казалось – он мысленно возвращался в те дни, когда вечно голодный и обдолбанный вынужден был делать минеты по подворотням, чтобы как-то прокормиться, рискуя в любой момент быть избитым или изнасилованным. Он перестал спрашивать каждые несколько дней – не прогоню ли я его, и осознание того, что он, кажется, научился мне доверять, очень успокаивало. Тем не менее я все еще ежедневно забирал на работу деньги и лекарства. Так сказать, на всякий случай. Береженого бог бережет, как говорят магглы. Он это замечал, но никак не комментировал. Видимо, понимал, что я поступаю так не ради собственного спокойствия. В конце третьей недели я сообщил Гарри, что в субботу закрою ресторан на час раньше и возьму его с собой в город. Надо было наконец выправить ему документы. Поттер, выпущенный из-под «домашнего ареста», радовался как ребенок. Тем более что приближалось Рождество, и праздничное убранство улиц и магазинов явно поднимали ему настроение. «Хорошо бы купить елку, вот только на что?!» К моей большой радости его паспорт был уже готов, осталось всего лишь вклеить фотографию. – Ну вот. Теперь мы с тобой граждане первого сорта, – торжественно заявил я, вручая ему темно-бордовую книжечку. Как же вовремя мы решили этот вопрос! *** Воскресенье мы обычно проводили в праздном ничегонеделании. Я сварил кофе, и мы наслаждались завтраком, когда во входную дверь довольно настойчиво постучали. Я пошел открывать и, к великому моему удивлению, обнаружил на пороге двух полицейских, точнее, одного полицейского, а рядом с ним женщину, одетую очень строго, но не в форме. – Сержант Маккензи, – представился мужчина. – А это – социальный работник по делам несовершеннолетних мисс Долорес Смит. – Чем обязан? – холодно осведомился я. – Соседи сообщили в полицию, что в вашей квартире уже несколько недель проживает подросток. Вас видели входящим с ним в подъезд почти месяц назад. Кроме того, вчера вы снова вернулись вместе с ним в десятом часу вечера... Я знал, кто донес до властей сведения о моем якобы подозрительном поведении! Одинокая старая дева-кошатница с первого этажа. Она только тем и занималась, что целыми днями просиживала у окна и следила за соседями с профессионализмом заправского шпиона. – Вы ошибаетесь, господа, – спокойно сказал я, – никакого подростка здесь нет. – Да? – с раздражением произнесла женщина, мотнув головой в сторону кухни, где все еще с дымящейся чашкой с кофе в руках сидел Гарри. – А сколько же лет вашему приятелю? – Девятнадцать, – Поттер поставил чашку на стол и вложил в ее ладонь раскрытый паспорт. – Если сейчас 1999 год. Я вполне совершеннолетний и могу делать, что хочу, – он подошел вплотную ко мне, – и жить с кем хочу. Внезапно он обнял меня со спины, прижавшись всем телом, и потерся щекой о мое скрытое джемпером плечо. Женщина густо покраснела, а полицейский от подобной наглости даже присвистнул. Он взял из рук обалдевшей социальной работницы паспорт Гарри и внимательно изучил его. – Да. Девятнадцать. Все правильно. Извините. – Будьте добры, паспорт, – нашелся я, несмотря на то, что поведение Поттера вызвало в моем теле совершенно закономерный, но неуместный в данной ситуации отклик. – Пожалуйста. Всего хорошего. Когда дверь за ними закрылась, я повернулся к стоявшему посреди гостиной Гарри. – Ты что творишь, а? – злым шепотом поинтересовался я. Все во мне буквально клокотало от гнева, и я не мог понять почему. Ну, в самом деле, что такого возмутительного случилось из-за охватившего меня возбуждения, ведь у меня так давно никого не было. Не считать же наше не закончившееся особо ничем «свидание» с Эдди полноценным сексом! А Поттер мне нравился. Несмотря на все еще болезненный вид и худобу, он был весьма привлекательным внешне молодым человеком. («Ага, и твоим бывшим учеником. И страдающим от полной амнезии. И наркоманом, всего неделю как избавившимся от физических симптомов героиновой ломки».) – Извини, – растерянно пробормотал он, отступив на шаг и побледнев. – Я не думал, что тебе будет так неприятно... – Да при чем здесь «приятно» или «неприятно»! – я ненавидел ситуации, в которых приходилось объяснять очевидные вещи. – Я не сплю со своими учениками! Даже бывшими. Ясно тебе? Он прикусил нижнюю губу, и глаза его мгновенно потухли. – Ясно. Больше не буду. *** Вечером в понедельник, когда я вернулся с работы, Гарри сидел на кухне, явно чем-то расстроенный. Я подумал, что он все еще злится на меня из-за вчерашнего инцидента. – Что-то случилось? – Случилось, – чуть ли не со слезами на глазах буркнул он. – Вот, почитай, – и положил передо мной листок, вырванный из ученической тетради в линеечку. Я начал читать, и внутри у меня все заледенело. «Мистер Эванс! Я согласилась сдать вам в аренду эту квартиру исключительно благодаря рекомендациям, которые получила от мистера Уоллеса. Как я слышала от соседей, вчера в доме побывала полиция, а вас подозревают в сексуальной связи с несовершеннолетним. Даже если это не так, и молодому человеку, уже месяц живущему с вами, больше восемнадцати, я не собираюсь продлевать контракт с мужеложцем. Я набожная женщина, а то, что вы делаете – смертный грех! Я требую, чтобы до конца этой недели вы выехали из квартиры». Дальше стояли число и подпись домовладелицы.