Через забвение

Вот так и получилось, что вместо покупки елки мы как безумные метались в поисках нового жилья. Положение осложняли отсутствие Эдди (с его-то связями мы в два счета отыскали бы какой-нибудь приемлемый вариант) и тот факт, что я допоздна задерживался на работе. В последние дни я начал брать с собой в ресторан и Гарри – помогать на кухне и мыть посуду. Кроме того, многие граждане Фолкерка оказались очень подозрительными людьми. Мы, естественно, представлялись дядей и племянником, но в подавляющем большинстве случаев, тщательно проверив наши паспорта, домовладельцы отказывали нам. А пару раз, даже не потрудившись закрыть дверь, бурчали: «Житья не стало от этих гомиков!» Гарри почему-то это смешило от души, а я с тревогой считал дни, оставшиеся до переезда, и прикидывал – поместятся ли на нашей ресторанной кухне два спальных мешка. Гарри, по-моему, такими вопросами не озадачивался. Он помогал мне собирать вещи, весело напевая себе под нос, а когда я беззлобно бросил: – Вот не найдем квартиру – придется в подворотне ночевать, – ответил: – С тобой – запросто! Надо сказать, что он вообще мало походил на того Поттера, который изводил меня в Хогвартсе (ну, или я его, это уж как посмотреть!). Видимо, когда на твои хрупкие, почти детские плечи не давит груз ответственности за все магическое сообщество, начинаешь оценивать мир по-другому. Наконец нам удалось снять крохотную квартиру-студию у одного старичка-художника. Наши новые «апартаменты» выглядели довольно скромно: двуспальная кровать, диван около окна, стол с тремя стульями, камин (не как украшение, а исключительно для обогрева), хорошо хоть кухонька отделялась от «гостиной» тоненькой стенкой. Да, и еще – ванна. Совершенно неуместная в этой спартанской обстановке: большая, на медных ножках (наверное, налить такую стоило целое состояние). Воскресенье после переезда мы потратили на побелку стен. Вечером, полумертвые от усталости, перестелили постель, и тут Поттер спросил меня: – Ты будешь спать у стеночки или с краю? Пораженный его наглостью (и непонятливостью), я все-таки нашелся: – Я, Поттер, буду спать посередине, а ты – на диване у окна. Тебе ясно? – Вполне, – почти равнодушно сказал Гарри, забрал с кровати вторую подушку и пошел укладываться. Я чувствовал себя абсолютно разбитым, но сна, как ни странно, не было ни в одном глазу. Близость Гарри волновала меня, и я ничего с этим не мог поделать. Кроме того, с дивана все время доносилось какое-то бормотание. Не выдержав, я встал и подошел к Гарри. Он крепко спал, разметав по подушке свои чуть отросшие черные волосы. Вдруг он пошевелился и что-то прошептал. Склонившись к нему, я явственно услышал: – Экспекто патронум! *** Елку мы все-таки поставили. Конечно, ей было далеко до тех красавиц, которые в Хогвартсе приносил на Рождество из лесу Хагрид, но Гарри радовался и этой. За две недели до начала праздников в Фолкерк вернулся Эд. Он морозным вихрем ворвался на кухню, бросил пристальный взгляд на моющего посуду Гарри и моментально впрягся в работу. Во время перекура у нас наконец-то появилась возможность обсудить его бурную и мою неопределенную личную жизнь. Увлечение Эдди звали Винсент, ему было тридцать семь лет, и он трудился учителем младших классов. Познакомились они в больнице, где Винсент навещал свою больную мать. Он очень поддержал Эдди в последние дни жизни отца. До постели дошло через день после похорон... – И? – усмехаясь, спросил я. – В чем разница? Ты же все равно был сверху. – Ты шутишь, что ли? – он чуть не поперхнулся пивом. – А ощущения? А руки эти мужские? А минет? И потом, – он залился кирпичным румянцем, – кто тебе сказал, что только сверху? – Даже так? – моя бровь невольно вздернулась вверх. – А что будет с Мэри? – я внимательно взглянул на него. Он моментально помрачнел. – Не знаю, старик. И сволочью по отношению к ней быть не хочу, и оставлять все как есть – невозможно. Я его люблю! Ладно. После праздников все обдумаем. Ну, а у тебя что? – А что у меня? – невинно поинтересовался я. – Ломку, как видишь, сняли. Спасибо тебе за доктора Кэмпбелла, кстати. Квартиру вот обживаем. – Себ, не крути! Я вижу, как мальчишка на тебя смотрит. – Я вытащил его из дерьма, это просто благодарность. – Ты дурак или слепой?! – рассердился Эдди. – Он влюблен в тебя. – Да ну тебя! – махнул я на него рукой. – Ты сам влюблен, вот тебе и кажется, что все вокруг тоже. – Заключим пари? – вскинулся он. – Если к лету ты его не трахнешь, я месяц буду мыть посуду на кухне вместо твоего Гарри. А если... Вот тогда и поговорим. *** Шло время, но говорить в ЭТОМ плане было абсолютно не о чем. Гарри прекрасно справлялся без наркотиков и пахал разнорабочим в ресторане у Эдди, который так и не принял никакого решения. А по ночам, во сне, он продолжал «колдовать». Ведение домашнего хозяйства мы, не сговариваясь, поделили таким образом, что я в основном готовил, а Гарри – следил за чистотой в доме. Мы очень корректно относились друг к другу, старались соблюдать субординацию и не ходить дома в неглиже. Тем не менее иногда я замечал его взгляд, обращенный в мою сторону, или рука, передававшая мне чашку кофе, на миг замирала, а пальцы совершали мимолетное движение, от которого перехватывало горло и тяжелело в паху. Пару раз в автобусе, когда на поворотах нас буквально бросало в объятия друг друга, я видел, как его лицо заливал румянец, а на губах появлялась улыбка. Но памятуя мои слова «я никогда не буду спать с учеником, пусть и бывшим», он все-таки пытался держаться на расстоянии. Черт же меня дернул сказать такое! «Это не влюбленность, – твердил я себе с маниакальным упрямством, – он мне просто симпатичен. Я не хочу его. Я спас его от незавидной участи, а затем постепенно привык к его постоянному присутствию в моей жизни. И потом – это же Поттер, вечно третируемый мной Поттер. Тот самый, что залез в мои воспоминания на пятом курсе, а на шестом кричал мне в лицо: «Трус и убийца!» Это сейчас, когда он не представляет, кто я такой и какие отношения связывали нас на протяжении шести лет его учебы в Хогвартсе, в его взгляде я вижу тепло и нежность, а каких-нибудь пару лет назад он питал ко мне лишь ненависть и презрение. Мы – два волшебника, лишенных магии и сведенных вместе силой обстоятельств, нечего надеяться на что-то другое. Я НЕ ДОЛЖЕН ЕГО ХОТЕТЬ!» Я мог обманывать кого угодно, только не себя: Гарри уже давно перестал быть для меня «вынужденным соседом по квартире». Я привязался к нему и, похоже, понемногу начинал испытывать по отношению к Гарри нечто гораздо большее, чем банальное физическое влечение. Что касается Гарри... Боюсь, тут Эдди был абсолютно прав. И именно это не давало мне покоя сильнее всего. Я слишком хорошо помнил его руки, обнимавшие меня в то воскресное утро, когда к нам нагрянула полиция, и разочарование, граничившее с отчаянием, отразившееся на его лице при моих словах о бескомпромиссности по поводу романов с бывшими учениками. Мне казалось немыслимым, что девятнадцатилетний мальчишка влюбился в меня меньше чем за месяц со дня нашего «знакомства». «Он тоже может ошибаться, принимая за любовь элементарную благодарность. Судя по его редким рассказам, он пережил за эти полтора года такое, что не дай Мерлин никому иметь подобный опыт! А я отнесся к нему по-человечески. Вот он и вообразил себе невесть что...» – думал я. Но так или иначе, по какой угодно причине, он действительно выглядел влюбленным, и моя бесчувственность несомненно заставляла его страдать. Мы походили на два действующих, но спящих до поры до времени вулкана. Каждый из нас переносил наложенное мною и порой представлявшееся мне самому до крайности идиотским табу по-своему, но в основном это сводилось к периодическим побегам в холодильник для продуктов в рабочее время и длительному простаиванию под холодным душем дома. Я бы скорее дал Нагайне второй раз прокусить мне горло, чем признался Гарри, что он, если можно так выразиться, не вылезал из моих эротических снов. С Гарри, похоже, творилось нечто подобное, потому что по утрам он завел привычку шлепать в ванную комнату, прикрываясь от меня сложенным в несколько раз полотенцем. А когда я довольно бестактно спросил его – к чему этот маскарад, если он и так спит в трусах, Гарри покраснел как маков цвет, всем своим гордо-оскорбленным видом продемонстрировав, что утренний стояк не есть повод для моих неуместных шуток, и побрел мыться, пробормотав фразу, из которой я уловил только: «издевается» и «не сплю с учениками». Однажды я был уже в паре секунд от того, чтобы потерять голову и сорваться. Утром мы, как обычно, собирались на работу. Я пил кофе и краем глаза наблюдал в приоткрытую дверь ванной за Гарри, повязывающим бандану на отросшие волосы (требование Эдди: «Никаких длинных косм на кухне!» – мы с Поттером оба соблюдали неукоснительно). Он стоял спиной ко мне возле умывальника, и мне были видны бугорки мышц на поднятых к голове руках, выбившаяся из-за пояса майка, открывавшая полоску бледной кожи, и крепкая задница, обтянутая старенькими джинсами. Я понял, что если не подойду к нему и не обниму – прямо умру на месте. Растекусь, как ртуть по полу. А если подойду... Вероятно, почувствовав на себе взгляд, Гарри обернулся, посмотрел мне в глаза и закрыл дверь. «Сам виноват! – корил я себя. – Я не сплю со своими бывшими учениками! Вот теперь и мучайся!» *** После Пасхи Эдди взялся обучать Гарри кулинарному искусству. Делалось это безо всяких там задних мыслей типа свести нас за одним разделочным столом, просто наш шеф посчитал – и тут я с ним был полностью согласен – что почти в двадцать лет человеку необходима профессия. Учился Гарри легко и охотно. Если бы он так усердствовал на моих уроках в Хогвартсе – из него вышел бы первоклассный зельевар. Наступил июль. На улице стояла небывалая жара, и детишки с визгом плескались в городских фонтанах. Мы с Гарри тоже плавились, но скорее не от жары, а от желания, однако ничего не предпринимали. Незадолго до его двадцатого дня рождения он, сославшись на головную боль, попросил Эдди отпустить его за час до закрытия ресторана. Получив от меня таблетку (я до сих пор таскал с собой всю домашнюю аптечку), он ушел, а меня охватило странное беспокойство. Промаявшись еще минут сорок и едва не испортив ризотто, которое обычно выходило у меня безупречно, я также отпросился домой. Автобуса, как назло, не было битых полчаса, и я поднимался на четвертый этаж, взвинченный до предела и уже успевший навоображать себе всяких ужасов. Войдя в дом, я остановился как вкопанный и даже поначалу решил, что ошибся квартирой. Все наше скромное жилище было уставлено свечами: десятки подрагивающих огоньков озаряли застеленную белоснежным (и, несомненно, новым) бельем постель. Дверь в ванную были открыта, и там тоже горели свечи, а от воды исходил тонкий аромат жасмина (откуда Поттер выяснил, какой запах мне нравится, оставалось лишь догадываться). Из комнаты доносилась тихая музыка, и я услышал одну из своих любимых песен. Все это было невероятно наивно, у него обнаружились совершенно дурацкие представления о романтике, но тем не менее я неожиданно для самого себя оказался во власти атмосферы музыки, свечей и запахов и почувствовал, как по телу разливается жар, а дышать становится труднее. – Себастьян, ты примешь со мной ванну? – я понял, что это был не вопрос, молча кивнул и принялся раздеваться. Один Мерлин ведает, чего мне стоило не наброситься на него прямо там. Мне хотелось всего и сразу: целовать его везде, где только можно, взять его юное гибкое тело так, чтобы он до хрипоты кричал мое имя, привязать к себе его душу... Но это был его первый раз, и я держал себя в руках так, как никогда не требовалось от меня ни перед Лордом, со всеми его легилиментскими заморочками, ни перед Дамблдором, полагавшим, что видит меня насквозь. Я абсолютно точно знал, что до меня Гарри не спал с мужчинами (впрочем, и с женщинами, видимо, тоже), однако пока мы целовались в ванной, меня не покидало ощущение, что он уже и без меня много чего умеет, настолько уверенными были его руки и губы, но когда, вытеревшись насухо, мы все же перешли на кровать, я заметил, как его решительность тает на глазах. Он весь дрожал, как в ознобе, а его кожа покрылась мурашками. – Нервничаешь? – тихо спросил я. – Ага, – коротко кивнул он, заливаясь румянцем. – А, что, не должен? Я почувствовал себя растлителем малолетних, поэтому скорее даже больше для себя самого, чем для него, сказал: – Ты же понимаешь, что ничего не произойдет, если ты сам этого не захочешь. – А я и хочу, – ответил он. – Только боюсь. И... Себастьян, можно тебя попросить? Я не люблю минетов, в смысле – ни делать, ни получать самому. Пожалуйста, давай мы обойдемся без них? Мордред! А в мои планы как раз входило таким образом помочь ему расслабиться. Ну, на нет и суда нет. Я до умопомрачения желал, чтобы он навсегда запомнил свой первый раз. Я прислушивался к каждому его вздоху, каждому стону, в неверном пламени свечей следил – не расширяются ли от боли зрачки его глаз. Его трясло от страха, смешанного с возбуждением, и он все время цеплялся за мою руку, это было одновременно трогательно и безумно неудобно, поэтому в какой-то момент я аккуратно разжал его пальцы. – Все будет хорошо, просто доверься мне. И все, как это ни странно, действительно оказалось хорошо, несмотря на то, что у меня не было никакого предыдущего сексуального опыта с девственниками, а мои малочисленные партнеры обладали куда более обширными познаниями в области интимных отношений, чем я сам. А Гарри... Я чувствовал, как его тело буквально поет в моих руках. Это абсолютно не походило на обычный секс, пусть даже с невероятно желанным и дорогим мне человеком. Меня трудно назвать романтиком, и все же это было сродни музыке, которая все лилась из включенного магнитофона, и в ее звучание вплетались тихие стоны насаживающегося на мои пальцы Гарри. И когда я убрал их и очень осторожно вошел в него, он на миг, казалось, перестал дышать, да и я, честно говоря, тоже. – Не больно? – выдохнул я сквозь стиснутые зубы, потому что сдерживаться было невозможно тяжело. – Нормально, – прошептал он и добавил почти жалобно: – Двигайся, Себ, я не могу уже больше! И я начал двигаться. Медленно, потом – быстрее и сильнее, входя в него до конца и, видимо, задевая простату, потому что он вдруг выгнулся на постели и закричал. И я испугался, что причинил ему боль, но его широко открытые глаза светились совершенно сумасшедшим восторгом, в них не было ни тени страха или страдания. – Гарри, – успел прохрипеть я, чувствуя, как мощная волна оргазма накрывает меня с головой, и в то же самое мгновение случилась фантастическая, непостижимая вещь: воздух будто сгустился и забурлил, и прямо из ниоткуда возникли сияющие всеми цветами радуги переливающиеся нити, которые сплелись вокруг нас в некое подобие кокона. Меня с Гарри мягко оторвало от кровати, и, плавно покачиваясь, мы стали подниматься, пока не зависли в нескольких футах от нашего ложа. Одновременно с этим я ощутил, как невероятная и такая знакомая мне сила вливается в мое тело.