Через забвение

Как-то незаметно пролетело два года с тех пор, как Северус (то есть для всех, конечно же, Себастьян) подобрал меня в одном из переулков Фолкерка и вытащил из грязи и наркотиков. Я не переставал благодарить всех богов за случай, который свел нас вместе, потому что без Северуса сейчас, разумеется, был бы уже мертв. Хотя до встречи с ним я и так чувствовал себя не вполне живым. С тех пор как я очнулся на заливаемой дождем улице, не понимая, кто я и каким образом здесь очутился, мое существование было жалкой пародией на полноценную жизнь. Я лишился не только памяти, я как будто потерял часть самого себя. Мне не удавалось вспомнить свое имя, возраст, место, где я жил, родителей и друзей. Я был близок к сумасшествию и, видимо, поэтому с невероятной скоростью опустился на самое дно. Почти месяц я ночевал в каких-то подвалах и (что там греха таить!) приворовывал продукты в супермаркете, чтобы как-то прокормиться, пока меня не заметил Макс – местный сутенер, специализирующийся на мальчиках. Сперва он отвел меня в кафе и накормил. Предложил попробовать пару каких-то таблеток, от которых в голове сразу стало невесомо и пусто, а грызущая меня тоска вместе с ужасом улетучились и развеялись как дым. Потом привел к себе домой, разрешил принять душ и начал объяснять про стабильный и легкий заработок. А затем снял штаны и велел сделать ему минет. Если бы не те таблетки, я бы, конечно, дал ему в морду и ушел. Но они превратили меня в кого-то другого, я вдруг ощутил такую свободу, что сказал себе: а почему бы нет? Тем более я чувствовал себя обязанным ему: обед, душ и все прочее... Завершилось все довольно позорно. Едва лишь противно-солоноватая струя его спермы ударила в горло, меня вырвало. Макс не разозлился. Он заявил, что тут необходима практика, но в целом я справился весьма недурно. Он пристроил меня в стриптиз клуб, хозяином которого был его приятель, и договорился, что я буду мыть полы за два фунта в час и спать в подсобке. После месяца на улице это являлось для меня настоящим выигрышным билетом. Макс приходил ко мне почти каждый день: приносил таблетки, пару раз подсовывал сигареты с марихуаной, и всякий раз перед уходом я делал ему минет. До тех пор, пока не наловчился не блевать, когда он кончал мне в рот. Вот тогда я и начал подрабатывать. Обычно Макс приводил мне клиентов после закрытия клуба, а иногда меня подзывали завсегдатаи и шли со мной в туалет. Я уже прочно сидел на наркотиках, поэтому не испытывал ни стыда, ни брезгливости. Мне было все равно. Единственное, чего я категорически не разрешал и прямо сказал об этом Максу – я не собирался отдаваться за деньги. Почему – я и сам не представлял, но Макс не давил и не торопил время. Он был уверен, что рано или поздно это произойдет. Он даже наорал на меня, когда я первый раз укололся: я был одним из лучших его «мальчиков», а в моем возрасте от героиновой зависимости сгорали за несколько месяцев, и ему не хотелось терять приносящего хороший доход минетчика так быстро. Впрочем, я не интересовался его мнением по этому поводу! Я смертельно устал вести такую жизнь, в которой не было ни вчера, ни завтра, только мерзкое, провонявшее чужими потом и спермой сегодня, и скорый конец лишь обрадовал бы меня. Счастливым отныне я чувствовал себя разве что во сне. Мне с невероятной ясностью, как будто я видел это все своими собственными глазами, снился огромный замок, наполненный разными чудесными вещами: движущимися лестницами, говорящими портретами, выплывающими из стен привидениями, которые кивали мне, как доброму знакомому. Потолок в большом, явно обеденном зале, с парящими в воздухе сотнями свечей, был зачарован под настоящее небо. Я со стороны наблюдал за своими полетами на метле, и от ощущения счастья у меня теперешнего захватывало дух. Являясь здесь безымянным, лишенным связей с кем бы то ни было изгоем, отзывающимся на кличку Дарлинг, в том нереальном мире я был окружен друзьями, среди которых особенно выделялись рыжеволосый высокий мальчик и девочка с умным, строгим лицом и копной каштановых волос. В каждом сне они делались то старше, то моложе, превращаясь из детей одиннадцати-двенадцати лет в юношу и девушку. Как назло, самое яркое и красочное видение приснилось мне после первой дозы героина, и я начал с остервенением копить деньги на следующую, только чтобы повторить это. После второй я пытался остановиться, но, промучившись два дня, понял, что пропал окончательно и бесповоротно. С кокаином было проще: им меня частенько снабжали клиенты, знавшие мои предпочтения. Макс тоже иногда подбрасывал в качестве поощрения. На героин пришлось зарабатывать самостоятельно. Накачавшись как следует алкоголем, чтобы хоть немного унять боль во всем теле и подавить стыд, если ситуация вдруг выйдет из-под контроля, я, против обыкновения, вышел работать на улицу. Я догадывался, насколько это рискованно. В клубе охранники обычно давали мне призрачную иллюзию защиты, да и Макс постоянно ошивался поблизости, на улице же могло случиться все что угодно. Но ломка была сильнее голоса разума и инстинкта самосохранения вместе взятых, и не удивительно, что буквально в паре кварталов от клуба я нос к носу столкнулся с Томасом – здоровенным мужиком, всегда очень щедро оплачивавшим минеты, но пугавшим своими вечными приставаниями и требованиями позволить ему «все». А для меня это был предел, красная линия, хотя за «распечатывание девственника» полагались казавшиеся мне просто нереальными сто пятьдесят фунтов (сто из которых Макс предлагал мне). Я не мог объяснить себе, почему отказываюсь от таких громадных денег... Наверное, не хотел верить, что в моей жизни никогда не будет ничего чистого, что меня так и продолжат использовать как вещь, приносящую удовольствие, пока я не сдохну от передоза в своей подсобке. Мрак и безысходность, царящие в душе, не оставляли ни единой лазейки для надежды. И все же, вопреки здравому смыслу, я еще чего-то ждал! Я рассчитывал отделаться от Томаса минетом. За полтора года я и впрямь стал асом в этом деле, но, получив свое и бросив мне по обыкновению двадцатку, он сгреб меня в охапку и забормотал на ухо: – Пойдем ко мне! Я тебе хорошо заплачу. Сто пятьдесят, нет, двести фунтов – и все достанется одному тебе, Макс не узнает. Героин, отсутствие которого в моей крови выворачивало меня наизнанку от боли, завопил: «Да, соглашайся, это твой шанс, придурок!», но другой голос, вероятно, последние остатки разума, зашептал: «Держись! Ты можешь быть сильным! Ты обязан!» По-видимому, Томаса взбесила моя неуступчивость. Он совсем слетел с тормозов и гаркнул: – А я тебе говорю – снимай штаны, паскуда малолетняя! Как ни странно, в этот момент наркотик проиграл битву, потому что я попытался отпихнуть Томаса и услышал самого себя, отвечающего: – Пошел на хрен! Я в зад не даю! Получил свой минет – и отвали! Конечно же, он ударил меня... И все должно было кончиться самым страшным образом. Если бы не Северус. Благодаря ему, с этого вечера я перестал быть тенью, никем, шлюхой и подыхающим наркоманом... *** Первый месяц нашего совместного сосуществования стерся у меня из памяти. Начисто! Так же, как и мое прошлое. Но если о предыдущих восемнадцати годах моей жизни мне хотелось узнать все и поподробнее, то этот период, наоборот, необходимо было забыть. И чем скорее, тем лучше! Когда ломка и все связанные с ней кошмарные ощущения пошли на убыль, я обнаружил, что провел три недели в квартире совершенно неизвестного мне желчного, мрачного типа, утверждавшего, что он несколько лет назад учил меня в старшей школе. Разумеется, я этого не помнил и постоянно удивлялся, зачем ему нужно так усложнять себе жизнь, если только у него не было на меня определенных планов, но чем больше проходило времени, тем сильнее я убеждался в его абсолютной бескорыстности. Несмотря на все пережитое за последние полтора года, я научился безоговорочно доверять ему и практически мгновенно проникся к своему спасителю симпатией. Он относился ко мне с почти отеческой заботой, а мне внезапно в какой-то момент стало этого недостаточно. Иногда, лежа без сна на диване у окна, на который меня сослали после весьма провокационного вопроса, я думал, как получилось, что я так вдруг и сразу влюбился в незнакомого человека, к тому же старше меня на двадцать лет. И как вообще можно совместить мою любовь и его принципы! Я пытался уговорить себя, что испытываю к Северусу огромную благодарность, а чувство, что я не в состоянии без него жить и дышать, со временем пройдет. Но время шло, а оно лишь усиливалось. К концу весны, несмотря на все свои моральные устои, мой «принципиальный» сосед по квартире дрогнул. Я догадался об этом по обращенному на меня взгляду, который поймал как-то в зеркале. Я еще ни разу не видел, чтобы он ТАК на меня смотрел. В тот миг он был готов абсолютно на все, но я дал ему еще целых три месяца, чтобы понять, осмыслить и не терзаться после угрызениями совести! А потом это произошло... В тот момент, когда мы стали любовниками, неожиданно выяснилось (мне до сих пор было трудно в это поверить, невзирая на массу доказательств с его стороны), что Сев – волшебник. А самое странное – и я тоже. Все мои таинственные сны оказались чистой правдой: и замок, и друзья, и я сам, летающий на метле. И еще многое другое. И ужаснее всего, что после исповеди Северуса я едва снова не сорвался в пропасть, когда осознал, что все его прежние рассказы были враньем. Даже его имя! Я не мог с этим смириться и ушел. Два дня я провел под мостом через канал Форт-энд-Клайд. Я лежал на траве, ощущая тянущую боль пониже спины (все-таки последствия первого раза никто не отменял), периодически смахивал злые слезы и думал: о себе, о Северусе (так его, оказывается, звали), о нашем будущем и о том, есть ли оно у нас теперь вообще. И все это свалилось на меня именно сейчас, когда все, о чем я мечтал, наконец-то осуществилось, когда, как мне мерещилось, я обрел дом и любовь. Я был в отчаянии. Один раз мне в голову даже закралась мысль отправиться на поиски казавшегося спасением от душевной боли наркотика, тем более в кармане я нашел смятую бумажку в двадцать фунтов, но я в ужасе отогнал соблазнительную идею. До вечера рассуждать спокойно не получалось. Слово «лжец» не сходило у меня с языка. Я чувствовал себя преданным и использованным. Когда заходящее солнце окрасило облака в алый цвет, я в первый раз за сутки ощутил голод, выполз из своего убежища и купил сэндвич с колой. Удивительно, но на сытый желудок голова соображала куда рациональнее. Я начал прокручивать в уме немногочисленные разговоры о нашем прошлом и обнаружил, что велись они во время моего выхода из состояния ломки. Если точнее – это был наш единственный разговор. В тот момент меня вполне устроило, что ответил Северус, и больше вопросов я не задавал. На минуту я представил себе, как бы отреагировал на правду о волшебном мире и моей принадлежности к нему ТОГДА. В лучшем случае принял бы Северуса за психа и поспешил убраться из его квартиры. И снова бы оказался на улице... На следующий день я уже ясно понимал: Северус признался мне во всем исключительно потому, что я сам стал свидетелем волшебства и поверил в его реальность. Если бы позавчера все закончилось обычно, ну… так, как должен заканчиваться хороший секс... без всякой магии – он бы так и жил со мной, навсегда скрыв свою сущность, стараясь не думать о том, кто он, только чтобы не потревожить меня. Возвращение магии изменило все. Сев не смог бы отмахнуться от того, что произошло, да и я бы от него не отстал. Конечно! Не каждый день видишь такое потрясающее зрелище! Я вспомнил кокон из сверкающих потоков и горящие безумным восторгом глаза Северуса... Теперь он сидит один и наверняка нафантазировал себе кучу ужасов... Звонит в морги и больницы, отвечает на равнодушно-официальные вопросы... Сходит с ума... Единственный человек, которому не наплевать на меня. И которого я люблю, несмотря ни на что! А я сижу тут и разглагольствую о вранье и доверии. Я встал, вытащил из кармана деньги и пошел на автобусную остановку, искренне надеясь, что Северус не убьет меня. *** Как бы там ни было, память ко мне так и не вернулась, и магия тоже. Северус утверждал, что на меня наложили заклятие Забвения колоссальной силы, а я должен благодарить Бога за сохраненный в целости разум, так как тройной Обливиэйт, по его словам, мог превратить меня в пускающего слюни идиота. Северус был убежден, что некто, кому я очень сильно мешал, стер мне память, надеясь, видимо, таким образом в конце концов уничтожить меня. Весьма умный ход, надо сказать. Ведь ему почти удалось добиться этого, и если бы не Сев... А вот как я стал сквибом – так маги называют волшебников, лишенных магических способностей – мы до сих пор не сумели разобраться. Связей с другими подобными нам людьми мы не имели и, что произошло за прошедшие годы в магическом сообществе, не представляли. Северус предпочитал держаться от волшебного мира подальше, он пребывал в уверенности, что в Фолкерке, в отличие от Лондона, нам ничего не грозит. Хотя именно здесь и начали разворачиваться события, кардинально повлиявшие на всю общину магов Британии... *** К ноябрю 2001 года мы уже полгода как владели рестораном, выкупив его у Эдди, и дела, можно сказать, шли в гору. Конечно, мы здорово уставали, вставая в четыре утра, чтобы закупить у поставщиков свежие продукты, и ложась иногда в два ночи, но нам нравилась такая жизнь, приправленная капелькой магии Северуса и нашей любовью. Заведение процветало. Мы умудрились расшириться, оборудовали еще один зал и наняли трех поваров и пять официанток, так что у нас образовалось два выходных в неделю, которые мы обычно проводили в постели, обсуждая меню и занимаясь сексом. Изредка мы все же выбирались в город, и когда на нас перестали коситься в кафе, Сев заявил, что жители Фолкерка наконец-то стали прогрессивными людьми. Выяснив в отношении себя более или менее всю правду, я успокоился. Потеря магии меня, как ни странно, не угнетала: одно дело – видеть себя волшебником во сне, но совсем другое – ХОТЕТЬ делать такие невероятные вещи, которые умел Северус. Почему-то я не был уверен, что у меня тоже может получиться колдовство. Мне вполне хватало партнера, который мог щелчком пальцев зажечь конфорку на плите или всего лишь усилием мысли заставить книгу прилететь с полки прямо в руки. Единственным даром Северуса, весьма напрягавшим меня, было умение читать мысли. Сев называл его легилименцией и посмеивался, что, видимо, у меня стойкое отвращение к этому предмету еще с пятого курса, когда он, по его словам, давал мне частные уроки. Разумеется, я ничего подобного не помнил, но сам факт возможности проникнуть мне в голову немного пугал. Кроме того, пытаясь с помощью этой самой легилименции узнать, что же все-таки могло со мной произойти, мы поняли – я не лучшим образом реагирую на вторжение в собственные мозги, пусть даже такого мастера своего дела, каким явно являлся Северус. После каждого сеанса у меня невыносимо болела голова, а пару раз я просто терял сознание. Впрочем, именно благодаря «нелюбимому предмету» мы и выяснили насчет моей мнимой амнезии. Жаль только, что мы так и не приблизились к разгадке – кому и зачем понадобилось стирать мне память. Хотя, по утверждению самого Северуса, я неплохо научился жить с чистого листа. Иногда Северус ворчал, что без должной практики рискует лишиться своих зельедельческих навыков, но, как оказалось, его беспокойство было совершенно напрасным. Зимой двухтысячного года разразилась жуткая эпидемия гриппа. На улицах все поголовно чихали и кашляли, больницы были переполнены, а люди с ослабленным организмом просто умирали. Грипп не обошел стороной и наш ресторан: клиентов резко поубавилось, а я и еще две официантки из трех, работавших у нас тогда, ходили на работу на последнем издыхании, пытаясь справиться с болезнью с помощью принимаемых горстями таблеток, чего мне, с моей-то историей, делать, пожалуй, и не следовало. В какой-то момент я обнаружил, что Северуса нет на кухне. Он умел мгновенно исчезать, и меня это уже не удивляло и не пугало, однако я не ожидал, что останусь один на один с гриппом и горой заказов, которые надо было как-то выполнять. Сев вернулся через полчаса, нагруженный какими-то пакетами. Он потрогал мой пылающий лоб, покачал головой и спросил, хватит ли меня еще на полчаса. Я утвердительно кивнул, про себя подумав, что если полчаса растянутся хоть на несколько минут дольше – лягу прямо на пол, и гори оно все синим пламенем! Сев взял кастрюлю, налил в нее воды и начал в буквальном смысле колдовать над ней, насыпая то из одного, то из другого пакетика мелко нарезанную сушеную траву и помешивая свое варево в строго определенном порядке. В тот день посетителей почти не было, мы закрылись довольно рано, но, вместо того чтобы распустить всех по домам, Северус велел персоналу собраться в обеденном зале. Выглядели мы хуже некуда: Сьюзен знобило, и она зябко куталась в теплую шаль, Энни – самая юная наша сотрудница, на год моложе меня – непрерывно чихала, а я так вообще готов был сползти со стула от слабости. Северус появился из кухни, неся на подносе дымящуюся кастрюлю и кружки. Оглядев наши унылые физиономии, он разлил в чашки приятно пахнущую корицей и гвоздикой темную жидкость. – Та-ак, – протянул он, ставя перед каждым питье, – правило не употреблять на работе горячительные напитки временно упраздняется. – Шеф, ну куда еще глинтвейн, голова и так раскалывается! – возмутилась Сьюзен. – Домой бы лучше отпустил! Вместо ответа Северус наградил ее своим фирменным саркастическим взглядом из-под удивленно приподнятой брови. – Не спорь, выпей, – сквозь зубы процедил я. – Шеф старался, самолично готовил, – я уже подозревал, что предложенное нам нетрадиционное угощение было не просто горячим вином со специями. Мои догадки превратились в уверенность, когда примерно через час, уже на подходе к дому, я почувствовал себя гораздо бодрее. На следующий день от гриппа не осталось и следа, а Сьюзен, выздоровевшая так же внезапно, зайдя на кухню за очередным заказом, смачно чмокнула Сева в щеку (и ее за это даже не прокляли!) и попросила рецепт удивительного глинтвейна – дать дома уже успевшему подцепить заразу мужу. В общем, в ту зиму мы подавали кувшин волшебного снадобья на каждый столик, а конкурентам, видя заполненный клиентами зал, оставалось лишь скрипеть зубами от зависти.