Эдельвейс

В небольшое окошко он смотрит на небо, определенно кажущиеся особенным. Оно здесь совсем, совсем другое… Какое-то тревожное, налитое цветами, облаками и птицами. Иногда рваное, теплое на вид, иногда совсем бесконечное и дымное; всегда будто готовое ответить, послушать, если нужно — посмеяться. Он забывал скуку, разглядывая его полосы и узоры, нежные цвета и настроения. Он бы назвал его просто живым, если кто-нибудь поинтересовался. Ни Брешь, ни дурацкие однообразные будни, ни собственные долгие страдания под его сводом не сделали его ни на капельку хуже; выдохнув и прижавшись плечом к стене, он недовольно замечает, что впервые за долгое время так расчувствовался. Рыцарь-командор Каллен Резерфорд уже несколько минут смотрит в окошечко в своем с каждым днем теплеющем кабинете. Сильнее сцепив руки за спиной, он в напряжении встряхивает плечами; новая пара пуховых облаков, выплывающих из-за Морозных гор, непонятным образом напоминает храмовнику о том, что он никогда не был лириком, но без этого не смог бы прожить неприлично редкие, наполненные спокойствием мгновения бесполезного наблюдения облаков. Поднимая голову к потолку, Каллен думает, что еще сегодня нужно сделать. Иногда он забывает, утомленный огромным одиночеством, куда зайти, кого потренировать. Личное пространство по этой причине воспринимается довольно неоднозначно, — то ли хорошо, то ли совсем остался один… В Круге, конечно, у него был кабинет, но не такой легко доставшийся. Не такой тихий. Удивительно, что Инквизитор вообще не прогнала его после того, что пережила. А могла и не пережить, если бы не была магом и не одурила бы светлые головы. Но вероятнее всего, он до сих пор здесь только потому, что у них просто нет замены, ведь Блэкволл — Страж, кунари ненормальный, а Кассандра не командир, а мощный боец. Храмовник честен с собой: он скучает по последней. Почти полгода прожить через тонкую стенку, по вечерам болтать, пить вино, свободно говорить о жизни, о Церкви, о доспехах и оружии, как вдруг — у нее свое, у него свое, у нее — тренировки и дела, у него — тренировки и не открытые бутылки красного сухого. Если обобщить, то все, что у него теперь есть — два уровня свободного места, массивный стол, трескучая кровать и тишина, разбавляемая агентами и хором птичек. На мгновение отвлекшись от мыслей, Каллен чувствует, как пересохло в горле. Руки сложенные в замок бессильно опускаются, а спину ломит от неожиданной тяжести накидки. Шумно выдохнув, он позволяет себе расслабиться и закрывает глаза — за сегодняшний день это второй раз, второй будет сложнее перенести. —Командор Каллен, прошу прощения, — неожиданно доносится громкий голос откуда-то из-за спины, — у меня поручение от леди Тревелиан. Создатель, он слишком устал, чтобы принимать кого-то у себя. Беспочвенная злость чиркает внутри, Каллену хочется развернуться, и если не ударить мальчишку, то хотя бы прикрикнуть на него и запустить в его сторону что-нибудь так, чтобы забыл дорогу сюда. Но он всего лишь поджимает искусанные губы. Надо что-то отвечать, иначе солдатик простоит до самого вечера — так уж обучен. Зажмурившись и потерев лицо ладонью, храмовник поворачивает голову к мальчику. —Оставь на столе, — хриплым голосом говорит он сквозь руку, лежащую на щеке и губах. Сейчас, когда он рассмотрел его вновь, особенно хочется дать волю себе. Каллена давно раздражают их грязные, осунувшеиеся лица в обмотках и небритость. Надо вмазать… Отыграться на ком-нибудь. Ком невыполнимого встает поперек горла, и мышцы лица дергаются. Таким показываться нельзя, поэтому мужчина выдавливает из себя сухое спасибо и приказывает уйти. Солдат что-то мямлит, неотрывно следя за командором. Аккуратно положив дощечку с бумагой на стол, он в смятении чешет шею и пятится к выходу. Храмовник угрюмо наблюдает за его действиями, задыхаясь сбивчивым, рваным дыханием. Наконец, вслед на тихим «Храни Вас Создатель», дверь закрывается. Жгучая, едва сдерживаемая до этого боль пробегает по телу, заставив Каллена беспомощно затрястись. Горячая ладонь со рта переползает на раскаленный висок, раздражая еще больше… Свободной рукой Резерфорд опирается о стену и заходится безостановочным сухим кашлем. Найдя силы вдохнуть, он слышит, как что-то трещит подобно игровому инструменту. Зажмурившись, храмовник прижимается лбом и носом к стене и дышит глубоко, быстро, до головокружения; но ничего не помогает, и он наваливается на стену всем телом, опуская руки по швам. Наступает полузабытье, пробитое холодным потом. Каллен старается завернуться в темноту, но и она предает, не найдя в себе места. Внезапно ее озаряют вспышки цветов. Звук резко прекращается, хочется чесать и тереть уши, крича… Ноги последними отходят от тела, утянутые броней вниз. Пол холодный, как и хотелось. Каллен плечом лежит на стене, дрожа и шепча неразборчивые слова, руками со вздутыми венами совершая странные движения. Теперь слышит далекие, зовущие голоса, не он ли это сам? Снова музыка, но ему не разобрать… По скуле, щекочась, бегут капельки пота. В ярчайшем сиянии Резерфорду мерещатся силуэты двух человек, похоже, разных полов. Он напрягается, чтобы разглядеть хоть одного из них, но голова слишком сильно гудит от усердия; глаза сквозь пелену страдания уставились в одну точку, и свет дрожит, утомленный. Шаг вперед делает один из людей. Это он, отступник Андерс, тот самый, что взорвал Церковь. Совершенно сутулый и забитый, с немытыми сальными волосами и взглядом исподлобья своими мечущими молнии голубыми глазами — да, одержимый, но до сих пор желанный. Черные лучи змеями ползут от его ног во все стороны, откликаясь на каждое воспоминанием о том времени… Резерфорд стонет, пытаясь протереть глаза ватными руками, но все лишь больше искрится и мигает; грязь размазывается, Андерс улыбается — больно, резко, будто не своими губами, а губами Каллена. По спине бегут кусающиеся мурашки. Тело само заставляет кивать головой и крутить плечами; и каменный пол уже не кажется таким приятным… Каллен безумно хочет открыть глаза, не позволить этому продолжиться, — но судороги отвлекают любое внимание от этого желания. Он в ужасе дергается и ударятся головой о камень, заслышав легкий, щекочущийся женский смешок у самого уха. Секунда, и горячая кровь снова промахивается мимо сердца: рядом с Андерсом стоит она, в одном тонком просвечивающем сером платье, покачивая полотном белых как свет волос… Как в тот день, когда они познакомились, — именно в этом платье она стояла на лютом морозе у берега ледяного озера, кутаясь в волосы и ожидая подобающей званию брони, и именно сквозь него закормленный россказнями об опасности Вестницы Каллен против своей воли рассматривал неожиданную узость талии и влекущее пространство между бедер… Но сейчас она прижимается не к нему, а к отступнику, пальцами пробегая по его шее к уху, выгибаясь и смеясь, второй рукой оглаживая плечо в черных перьях зелеными следами. Великолепно сложенная, сильная, аккуратная… —Защитник оставил его в живых, — задорно говорит Инквизитор, в одно движение оказываясь у другого плеча Андерса, — он ведь с ним спал всегда, знаешь? Знает. С самого начала. Никогда Андерс не был его мечтой, никогда не опустился бы он до подобного без нужды, но он отчаялся настолько, что хотел помочь и себе, и ему… Каллен полностью сползает на пол, слушая их уничтожающий смех. Только бы не слышать, только бы не слышать; вместо ушей он хватается за горло и двумя руками сжимает его сильнее, чем обычно сжимает рукоять меча. Руки, предназначенные для борьбы, таковыми и останутся, — болезненными пятнами света мелькают чьи-то слова в его голове. В единичный момент дыхания перестает хватать и стена заваливается, позволив целому миру ускользнуть из дрожащей комнаты. Смех уходит вместе с сознанием. Побелевшие пальцы разжимаются. *** —Ну, как так? — слышится обеспокоенный голос. — Что мне еще сделать? Его медовые нотки тянут из забытья. Пересилив слабость, Каллен открывает слипшиеся от влаги глаза, и собирает представшую картинку по кусочкам: белый, черный, бежевый, коричневый… Теперь понятно, что над ним нависло незнакомое, выразительное лицо. —А? — только и получается произнести храмовнику. —О! Наконец-то! Не «аы», а спасибо, дорогой Дориан! Кто бы, кроме тебя, привел меня в порядок! Как я тебе благодарен! Вас что, только красиво махать мечом учат? Резерфорд морщится от обилия громких слов. Дориан, вспоминает он, Дориан… —Спасибо… Дориан… Незнакомец загорелыми пальцами обхватывает его бледно-зеленоватое запястье и резко тянет на себя. Сквозь губы Каллен стонет, неловко опираясь на локоть, и встряхивает головой, догадавшись, что это не просто Дориан, а Дориан Павус. —Сколько Вы тут пролежали, красавчик? —Не… — запинается храмовник. — Не знаю. —А что последнее помните? На его удивление маг садится на пол, подползает на коленях ближе и присаживается рядом. В полнейшем недоумении Каллен ерошит свои влажные курчавые волосы, притворяясь, что ничего особенно не происходит. —Принесли поручение. Стоял, смотрел в окно… —А кто принес, не помните? —Да нет… Я их не различаю. Вообще никак. —Понятно, — маг вздыхает, аккуратно приобнимая Каллена за меховые плечи. — От лириума отказываемся, я угадал? Резефорд ежится и поворачивается на Дориана, чтобы возмущенно спросить что он себе позволяет — но тот глядит в другую сторону. Напрягшись и помотав отяжелевшей головой, Резерфорд решает, что не будет вырываться и потерпит — ради себя же. —Типа того. —Помощь нужна? Наконец маг поворачивается и нахально смотрит в упор, уверенным бегающим взглядом изучая лицо. Резерфорд чувствует расплывающийся, как эфир, запах вина, на его вкус и опыт, дорого розового… Совсем скоро он понимает, что теперь знает, что глаза у тевинтерца узкие, цвета запекшейся крови с горчинкой, что зубы идеально ровные и белые, а губы без единой трещинки. Опомнившись, храмовник чувствует, что ему дурно. —Я… не этот… Дориан смеется сипло и резко, приподняв голову. Скользнув блестящей от украшений рукой по бордовой гриве, он легко поднимается, продолжая хихикать. —Знаю я, знаю. Я в шахматы хотел с Вами поиграть. Найдется время? Каллен с немой злобой смотрит на него снизу вверх, демонстративно игнорируя протянутую руку с оттопыренным мизинцем. Шикнув на самого себя и не без труда поднявшись, он вспоминает про вопрос. —Найдется, — смотря дальше фигуры тевинтерца, Резерфорд проговаривает это с напускным самодовольством; отряхнувшись и размяв спину, он переводит взгляд на ждущего ответа собеседника. — Только письмо от Инквизитора прочитать надо. Кстати, ты готов к завтрашнему дню? С всепонимающей улыбкой Дориан, словно играя, подходит к столу с противоположной от Каллена стороны, загорелой рукой плавно ведя по самому краю. Скользнув острым взглядом, он выхватывает нужную бумажку двумя пальцами, сверкнув свежим, теплым сургучом печати; манерно протягивая документ тусклому от усталости Резерфорду, он едва сдерживается, чтобы вновь не засмеяться. —Прошу, читайте, — нараспев говорит он. — А раскидывать красных храмовников — мое любимое занятие, командор. Будто оцепеневший, храмовник недоверительно и внимательно смотрит на сияющее здоровьем лицо, полное спокойной власти. Не важно, сколько он будет знаком с Павусом — никогда ему не понравится ни богатый на интонации голос, ни особенная, двусмысленная, словно равнодушная улыбка, выгодно залегающая в тени темных усов. В который раз чувствуя себя ужасно нездоровым рядом с этим человеком, Каллен принимает письмо из почти ненавистной руки. *** —Самсон точно там, — спустя день Каллен указывает на громоздкое здание с тремя огромными знаменами в конце площади, другой рукой прикрывая глаза от пыли и солнца. — Как только мы войдем в храм, я бы хотел взять командование отрядом на себя, Инквизитор. —Как пожелаешь, — едва заметно пожимает плечами Ника, явно занятая своими мыслями. В пол оборота он недолго рассматривает ослепительную Тревелиан в черном, мерцающем позолоченными пуговицами плаще, распахнутыми краями доходящем до конца икр. Волосы, забранные в корзинку из толстой косы, почти не треплет ветер, но солнце забирается глубоко в их белизну, окутывая голову непонятным, приятным глазу сиянием… Уже развернувшись вперед, но не двинувшись, храмовник мельком оглядывает себя: красная тряпка видимой части его плаща покрыта кремовыми дорожками песка, а полированная сталь щита выглядит ржавой из-за засохших пятен крови. Совсем рядом он ощущает присутвие Дориана, застывшего в разглядывании храма; сморщившись, Каллен вздыхает. —Ну поняли мы, поняли! — недовольно, с претензией восклицает Сэра, смачно сплевывает и размазывает слюну ногой. — Одного только не догнали — на кой мы так долго тут стоим-то? У меня песок уже в трусах! —Кто ж знал, что вы такие неженки, — цедит Резерфорд, с противным скрежетом брони двигая вперед. Все, кроме разбойницы, по привычке направляются за впереди идущим. Успевшая заскучать, Ника с оживленным любопытством рассматривает отряд с одного из замыкающих мест целительницы, и радуется тому, какие все готовые, красивые, а главное — собранные под знаменем Инквизиции. По обыкновению Кассандра идет рядом; краем уха магесса замечает, что ее доспехи так не гремят, но похожи на шуршащее, скребущее песчинками и дышащее густым звуком море из далекого детства. Юрким взглядом она цепляется и за круглый щит с угольно-черной окантовкой и шипом посередине, что свободно висит на левой руке, будто совсем ничего не весит. —Вы — это кто?! — неожиданно из-за спин доносится визг Сэры. Бегом обогнав всех и ловко развернувшись, она пятится спиной перед храмовником, размахивая руками. — Бабы?! Разумные люди?! Может эльфы?! Вместо ответа слышится громкий театральный вздох. Элегантная рука с золотым перстнем и тонкой перевязью легкой ткани рукава балахона совершает взмахи между ссорящимися. —Слушайте, командор, не злите девочку, — сладким, но насмешливым тоном говорит Павус. — А ты, амазонка, не лезь к солидным мужчинам. —Ама… Что? Да ты… — сжимает кулаки Сэра, но тут же отворачивается, принимаясь идти нормально, сложив руки на груди. — Пошел ты. Усатый с натертой палкой. —Польщен, — смеется Дориан. — Не хочешь ответить на прошлую шутку? —Какая? А, та хрень про стрелу тебе в жопу? —Точно. Разбойница недолго молчит, после чего внезапно заходится хохотом. —Ты же… это! Ты же действительно… палки в жопу суешь! Стайки птиц с шуршанием крыльев взлетают с разных частей площади, напуганные безумным смехом. Каллен недовольно цокает языком, а маг, задорно улыбаясь, продолжает веселиться. —А помнишь про рога? Я тогда еще почти повелся… —О-ой, — обессиленно стонет Сэра, — я тебе говорила не трогать, дура-ак… —А как мы в окна друг друга заметили? Я был уверен, что твое стрекотание разбудит Инквизитора. Эльфийка только пуще гогочет, вытирая слезы грязным рукавом. Ника тоже улыбается, больше от маленькой сценки, в который раз разыгравшейся для небольшой публики. Нельзя не обожать оптимизм Дориана и его талант какой-то парой слов создать другую обстановку. —Плохие новости, Инквизитор. Тревелиан вздрагивает, не ожидав этих слов. В напряжении вытянувшись, она хмурит брови. —Что такое? —Нас ждали. Лагерь почти уничтожен, — поворачивается на нее храмовник, но смотрит будто мимо. Она отводит взгляд, потирая лоб пальцами в черных кожаных перчатках. По привычке она отыгрывает все волнение, кусая нижнюю губу. Действительно — никого не видно, палатки разорваны, сожжены, всюду накиданы ящики, доски, камни. Порыв ветра поднимает тучи песка и пыли, вызывая сухой кашель. Корчась и задыхаясь, Сэра не упускает возможности поругаться. —И что это значит? — осторожно интересуется Павус, отряхивая дорогой темно-фиолетовый балахон по последней орлесианской моде. —Что Самсона тут нет. —Ну все, пиздец, — заключает эльфийка, запрокидывая голову назад. — Теперь вечно с горя будем песок жрать. —Не сдаваться, — неожиданно раздавшийся голос Кассандры привлекает общее внимание. — Я потратила некоторое количество времени, читая отчеты о задании. В них упоминается усмиренный Мэддокс. —Усмиренный… — эхом повторяет спасительное слово Резерфорд. —А насколько мне известно, — продолжает Искательница, — усмиренный не будет так отчаянно спасать свою жизнь. Уходить нельзя. Каллен резко отворачивается от отряда, закашлявшись. —Прошу прощения за поспешные суждения, Инквизитор, — наконец выговаривает он, пересиливая слабость в голосе. —Не переживайте Вы так, — ногтями стучит по его наплечнику Дориан. — Не убежит Ваш Самсон… В ответ храмовник дергает плечом и ускоряет шаг, почти с агрессией похрустывая песком и камешками под ногами. Сэра находится пошутить про такое поведение и прижимается ртом к уху мага, давясь приглушенным смехом; он тут же смеется в кулак и потирает усы. Явно расслышав насмешки, Каллен идет еще быстрее, нахохлившись. —Успокойтесь уже, — без злости, но с возмущением говорит Кассандра. — Для этого есть таверна. Не выдержав, Сэра отскакивает от Дориана и трещоткой смеется с закрытым ртом. Павус смеется открыто и приятно, после чего подтаскивает разбойницу к себе и снова что-то шепчет ей, вызывая очередной приступ рваных звуков. —Оп-пачки, — вдруг прекращает смеяться Сэра, даже отвлекаясь от Дориана. — Наш, поглядите… Все вглядываются вдаль. У дальних развалин виднеется красный храмовник, опершийся на воткнутый в землю меч; дыша тяжело и болезненно, он упал бы без опоры на оружие. Готовая ко всему, Ника пробегает глазами по упакованной в стальной шлем голове, сложенной на руках, и по лучам сияющего лириума из спины. В отряде чувствуются напряжение и сухость, — Кассандра и Каллен одновременно хватаются за рукояти мечей. —Не, не, — трет разбойница лоб тыльной стороной ладони, морщась, — махаться не будем. Пара движений — и тонкая стрела уже лежит на тетиве. Подмигнув и скорчив Нике знакомую всем рожу, она прищуривается и, скалясь, с хрустальным свистом расслабляет руку; отступив, Искательница отпускает меч. —Давай, — заговорщически шепчет Дориан, наклонившись ближе. Тревелиан знает, что делать — впившись в посох правой рукой, она поднимает его параллельно земле. Ей приятно представлять, закрыв глаза, как огромный лазурит ловит игру солнца на наконечнике, каким блеском ему вторят аметисты и многочисленные шарики горного хрусталя. Ей нравится магия, которая не убивает людей, а спасает мир; воин вдруг хрипло вопит, вскинув голову со стрелой в предательском отверстии на шлеме, дергая за нее обеими руками — но поздно, дерево вмерзло в кость, теперь его не сломать; раз, два, три, — считает Ника, дыша всей грудью. Она представляет и вражеские, недобрые доспехи, обросшие чистым льдом изнутри и причиняющие безумную боль, не позволяя правильно двинуться, и замерзая иглами, песчинками, камнями, пластами, раня, уничтожая… Приоткрыв глаза и едва заметно улыбнувшись, Тревелиан разминает плечи круговыми движениями и мановением пальца вызывает потоки едких розово-алых ручьев с красных кристаллов; четыре, пять, шесть, — считает веселая Сэра. На щелчок инквизиторских пальцев голова под шлемом с хлопком рвется и без единого постороннего звука разлетается на багровое стекло. Песок площади мгновенно смешивается с песком битого льда и бегущими кровяными волнами, попискивающими лириумом. Посох возвращается в вертикальное положение, Ника откидывает волосы назад, притворяясь, что дрожи в теле нет. Прочистив горло, Каллен делает шаг вперед. —Во! — улыбается эльфийка. — Магия вообще сраная, но бывает классной. —Разумеется, — пожимает плечами Павус. — Я не устану тебе это доказывать. —Я пошутила, усатик, — хрюкает она в ответ. Нечаянно наступив на красный лед, она вскрикивает и вытирает подошву о чистый песок. — Ой, фу, кусочки мозгов! Пакость гадкая! Со второго этажа, как живые, на них смотрят устрашающие красные полотнища, покачивающиеся на ветру. Все выглядит как после массового побоища: разбитое, раскрошенное, разнесенное, превращенное в хаос… Из палаток валит серенький дымок, тухло горят завалы досок в углах и легко пахнет кровью — Ника никогда не спутает этот запах ни с чем иным. Впереди отряд ожидает титаническая лестница, как положено храму Древнего Бога; песок с порывами ветра летит с нее подобно перьям, врассыпную. Наверху — расписные, со светлыми узорами на черном камне ворота, вокруг украшенных резьбой, множеством орнаментов и знаков, потемневших за последнюю тысячу лет, но до сих пор действующих. —Вижу двух рыцарей и чудовище вверх по лестнице, — приглушенно предупреждает Каллен. —Поняла, — Ника привыкла отдавать команды. — Так. Сэра — левый, Дори — правый. Я и Кассандра берем уродца. Она видит, как все кивают на ее слова и быстро поднимаются вверх по ступеням. На последних до верха Сэра не выдерживает и пускает стрелу, несколько секунд дрожавшую на тетиве, и попадает точно в вражеское плечо. Незамедлительно пустив вслед еще одну, она с ухмылкой слушает глухую ругань Резерфорда, который бежит вперед, прикрываясь своим щитом и смотря точно под ноги. Дориан виртуозен как обычно. Первый взмах посохом — пурпурный дым, второй — максимально пурпурный разряд по земле, третий — громкий рев. Качнув головой чтобы откинуть прядь волос со лба, маг закусывает черничную губу и атакует парализованного болью красного храмовника еще раз. Такой бой для него игра, всего лишь способ показать то, на что он способен. С чудищем сложнее — лириум шипит и плюется, только меч Кассандры прикасается к изуродованной коже. Тщетно воительница прижимает противника к стене, пытаясь ударить, — слышится только противный, режущий скрип когтей по щиту и чьи-то возмущенные стоны сбоку. Земля вздрагивает от посторонних атак; Ника максимально концентрируется, выдыхает, круто разворачивается, перехватывая оружие другой рукой, и позволяет зелено-синим искрам всплыть перед глазами; печать моментально срабатывает, пуская лед по жилам чудовища, вызывая паралич. Искательница вскрикивает, давая понять, что будет действовать по схеме; двумя взмахами сплеча она режет врагу горло и живот поперек. Кристаллы жутко скрипят и дробятся под мечом, ледяная корка плоти трещит, пуская мутную кровь водопадом, льющимся под ноги. Стараясь не поскользнуться, она щитом прибивает к стене полумертвое тело; читая заклинание, Тревелиан следит за ее коричнево-малиновыми сапогами и никогда еще не дрогнувшей рукой — и последний удар следует, — меч на полную длину сбоку и резкий рывок на себя. К счастью, в разорванном животе внутренностей кроме бурых кристаллов и льда нет. Кассандра проводит по лицу сгибом локтя, шумно дыша, после чего оборачивается через плечо и одаривает Инквизитора почти радостной улыбкой. —Веселее, курчавый зануда! — смеется Сэра, отпрыгивая к Дориану. — А у тебя что? А-а-а, жесткая червемантия! —Изощренные вкусы, скорее… Красный храмовник мага корчится в куче белых могильных червей, пожирающих гнилое мясо. —У-убери эту срань, — плюется эльфийка, — будь человеком… —Так и знал, что не понравится! — с шутливой грустью отвечает Павус, однако, совершая движение руками. Ужасное зрелище исчезает, оставляя некое подобие тела человека на бело-красном камне. К ним подходит совсем окровавленный Каллен, несущий алые слезы на щите с глазом. Вытерев меч о плащ, он шмыгает носом и перчаткой небрежно разбирает свои слипшиеся красными завитушками волосы. —Как самочувствие, командор? — интересуется Дориан. —Нормально, — кривится он в ответ. —Прочувствовали азарт битвы? —Угу. —Не любите же Вы разговаривать, право! —Когда как. —Вот и поболтали, — озвучивает Кассандра, натирая плоскость меча о толстые кожаные штаны. — Всем стало лучше, но впереди будет сложнее. —Никто не ранен? — произносит свою дежурную фразу Ника, протягивая кусок ткани Искательнице и пальцем в воздухе обводя свое лицо. —Не-а, — с тоской говорит Сэра. —Замечательно, — вытерев лицо от красных крапинок крови, Кассандра выглядит менее устрашающе. — Каллен, ты хотел командовать — вперед. —Есть. Ника улыбается самой себе, принимая запачканную тряпку. Она чувствует, как сила разливается в ней океаном, сердцем стучит в ушах, снегом искрится в дыхании… То ли неизведанное, то ли однажды забытое чувство, заставляющее живее говорить и смело смотреть вперед; за двенадцать лет в Круге на такое даже намека не было, а тут — полгода свободы, осознанных действий — и она буквально сделана из своей магии, пропускает каждое заклинание не просто через руки, а через всю себя… Теперь ей понятно, почему так много отступников на свете. Вблизи ворота оказываются приоткрытыми. Первое, что бросается в глаза — недоброе красное, как от старого огня, свечение; магесса сглатывает, предчувствуя что-то. Не отдав приказа, Каллен заходит, Дориан с эльфийкой не медлят, юркнув следом. Хмурая Кассандра кивком пропускает Нику вперед, и та не упускает возможности улыбнуться, уже заходя в дверь. Внутри темно и душно. Воздух неподвижен, нагретый кристаллами красного лириума невероятных размеров; каждый из них единственный в своей форме, но в целом они похожи на огромные малиновые цветы, описываемые в страшных детских книгах, — раскрывшиеся без единого луча солнца и породившие чудовищ. Стены полу разрушены и крошатся от зеленой паутины плюща причудливыми, пыльными узорами. Упадок здесь такой же, как и снаружи: кучка досок в дальнем углу небольшого пространства медленно горит, ниточкой пуская вязкий дымок к бесконечной высоте потолка, что-то вдалеке пощелкивает, и подчеркнутое тишиной эхо этого звука легко скачет между колонн. Впереди — две лестницы по бокам и помпезные перила, за ними — ярко-красная бездна, клокочущая в такт странной музыке капель. —Вот это место, — ахает Дориан, осматриваясь. — Я бы тут жить остался, клянусь. Только вот это убрал бы, — указывая на лириум, — а вот это, — указывая на стены, — починил. И все в золото… —В гости меня не жди, усатый, — ежится Сэра. Каллен закрепил щит за спину и, проводя рукой вдоль стены, шепчет что-то. Отряд только начинает осматриваться, когда Искательница мокрой от крови рукой хватает Нику за предплечье и больно, сильно сжимает. Магесса моментально оборачивается на ее темное от напряжения лицо с черными вновь сошедшимися бровями: —Я что-то слышу, Ника, — приглушенно говорит она. —Где? — так же шепчет магесса, неосознанно прикасаясь к тяжелой руке. —Подожди, — почти неслышно выговаривает Кассандра, ладонью проводя вверх, до плеча магессы, но смотря уже в сторону Каллена. — Сэра, — вдруг кричит она, — Дориан, Каллен! Собрались, здесь небезопасно! Сэре с орлиным глазом и стрелой, всегда приложенной к луку, напоминать не надо; маг замирает и вслушивается, острожно разминая кисти рук. Один Резерфорд будто не слышит. Завороженный, он неотрывно глядит в рубиновую глубину с балкона, продолжая двигать губами, нашептывая слова для самого себя. Неказистые, но удачно сочетающиеся черты лица подсвечены кровавым светом; с немым ужасом Ника впивается в чужую тугую кожаную перчатку, чувствуя, что сейчас что-то произойдет; Кассандра рывком убирает руку и выдергивает меч из ножен. В эти же мгновения, со звуком стали, зал оживает от нечеловеческого натужного хрипа. Бегут камни и воздух беззвучно взрывается, сжавшись в легких. —Каллен! — вопит Тревелиан, хватаясь за оружие. Рука на посохе соскальзывает, сила отталкивает назад, высвобождаясь непроизвольно, безотчетно; алмазно-белая дорожка иголок инея летит от ее ног к неизведанному, вызывая треск льда и сухой взрыв. «Deyr einn» — шепчет голос, — «spirar einn». —Ребята! — визжит разбойница, заикаясь от страха. — Две… Три! Три жути! Еб твою мать! Кудрявый! По лестницам и из-под перил ползут три монстра, стуча безумными грудами кристаллов. Резерфорд упал навзничь без чувств, получив от самого большого; дрожа всем телом, Ника понимает, что именно она своей слепой атакой оторвала нанесшую удар конечность, не позволив добить Каллена. Теперь покалеченное чудовище истошно воет, дергая всей массой и плюясь ядом лириума… Еще двое медленно карабкаются по ступеням, шипя и хрипя, заставляя стены трястись. Вскинув щит и меч, Кассандра срывается с места, но ее крик не слышно за шумом. —Не смей! — неестественно кричит ей Ника, ударяя посохом по камню. Инквизитор ловит себя на том, что все опять слишком быстро, что секунда — и она непоправимо ошибется. Дикий страх и гнев стучат в голову единую секунду, мир кружится, воздуха не хватает. Быстрее, быстрее, — и кажется, что все в порядке. Прямо за Искательницей ложится граница круга из метровых ледяных сосулек, в границах — она и храмовник. С ненавистью она бросает взгляд на побелевшую Нику и перехватывает меч нерабочим образом. —Не позволю! — криком отвечает она на безмолвный вопрос. — Их трое, подумай! Уноси Каллена! Ответ Кассандры она уже не слушает. Все сходится на том, что позади Сэра задыхается от ругательств, стрела за стрелой; и на том, что Дориан дрожит, размахивая посохом, пуская разряд, молнию, закладывая печать, после залпом глотая бутылочку голубой жидкости и дыша, шепча проклятие, пуская разряд, молнию… Чудовища передвигаются медленно, но атакуют мощно, разбивая и без того старые стены и ломая пол. Прогнав отряд уже круг по помещению, одно, самое небольшое, наконец заваливается набок. Когда они добивают его, Ника краем глаза видит, что Искательница оттащила Каллена в угол. Отпрыгнув от Сэры к Павусу, она глотает лириума, представляя ее лицо перед глазами — и со звоном разбитого стекла у ног воительницы ложится печать оберега, через которую нельзя переступить. Чувствуя, что долго не протянет, магесса сплевывает железной кровью и хватается за перила, стараясь не упасть вниз по длинной лестнице. —Сэра, терпи! Дори, дай руку! Оказавшись рядом, он подает левую. Тревелиан яростно срывает перчатки и мокрой, трясущейся ладонью моментально хватается за его шелковую, но холодную руку. —Просто побольше, — шепотом просит она. —Да, Инквизитор. Она закрывает глаза и делает вдох. Главное — рассчитать силы, не подвести… С длинным заклинанием магесса заводит длинную песню, тянущуюся в голове с визжащим голосом эльфийки и рычанием чудовищ. Просто убей, — значится в ее словах, — смерть для одного, жизнь для другого. Все мешается и смешивается одновременно и ее кровь синеет и стынет, бегает голубым, белым, фиолетовым, зеленым, проявляя одно единственное намерение. Слышатся одиночные хлопки и маленькое сердце пропадает, оставляя после себя лишь неприятную дрожь. Посох изнутри трещит инеем, что на выходе топится струйками воды под Якорем, брызжа зелеными каплями. —Это не то, Ника, — испуганно шепчет Дориан, одергивая свою руку. — Ника, не надо… Открыв глаза, она со всей осознанностью перекладывает белый посох в правую освободившуюся руку, и она примерзает, тут же онемев до кости… Убей. Она готова. Ей не услышать. Магия подхватывает и подчиняет ее себе, Якорь пылает раскаленным изумрудом, в кульминационном моменте на посохе загораются и камни; вскинув руки, она открывает рот — потрескавшимися губами, с кровью на зубах, — и концом посоха ударяет в землю. Ни каменное древко, ни камни не разбиваются, но разбивается плитка храма. Трещина летит с необычайной быстротой и из нее шипением валит серый, вонючий дым; бросив стрелу, Сэра орет, с раскола пустившись бежать на сторону Дориана. Все замирает и, не выдержав напряжения льда, трескается по швам. Две огромных сосульки до потолка пронзают чудовищ снизу, разрывая их на месте. Никто ничего не желает понять, когда зал с грохотом разлетается на куски лириума, черную кровь, дым, иней и снег. Пыль оседает спустя минуты. Все подчеркнуто тишайшей тишиной ужаса после того, как отгремело самое неприятное; еще в сознании, Ника пустым взором смотрит на ледяные сталагмиты с кусками каких-то истекающих бурой жижей человекоподобных существ, на части их былого чудовищного облика, валяющихся повсюду, еще шипящих, еще поющих. Это последнее, что она запомнит. Из ее рта по нижней губе бежит кровь, великолепно украшенная прическа похожа на снег с рассыпанными ягодами брусники, вся левая рука горит зеленым, щелкая так, что больно слушать. Все зачем-то смотрят на нее — Дориан, обнимающий Сэру, Кассандра из-под щита, грудью накрывшая окровавленного Каллена. Затихает последний шорох, и до его окончания никто не смеет шевельнуться. —Безумие, — наконец медленно говорит Дориан, легко отпуская Сэру из объятий. — Невероятно. Я отсюда увидел, как умерли храмовники на тех платформах. Продолжая держать руки с посохом поднятыми, Ника заметно шатается из стороны в сторону. В другом конце зала Кассандра испуганно, с неуверенностью смотрит на сливающееся с волосами лицо, сейчас подернутое напряжением; она не знает, что раскрытые синие губы застыли в произношении ее, ее имени. Просидев еще несколько секунд, Искательница срывается с места, отбросив оружие. Она еще многого не знает; не знает, например, что владеет собой невозможно красиво, по-звериному, так, что вряд ли со стороны кажется, что броня тяготит ее. Не знает она и того, что некому восхититься подобной силой. Инквизитор была единственной, кто не пропускала ни единого движения Кассандры. —Ну даешь, Никуха! — полусмеется-полузаикается Сэра, стараясь устоять на ногах. — Круто, круто… Кассандра не успевает на те доли секунд, что она рассматривала мраморные черты. Последний раз легко покачнувшись и крутанув головой, Тревелиан теряет сознание и спиной летит вниз по лестнице, выронив посох; последнее, что ловит безумный взгляд, — это белые руки без перчаток, поднятые будто со смыслом, будто взывая к ней. Кассандра издает не понятый даже собой вопль, так же беспомощно протягивая руки. Кто-то громко ругается за спиной; прыгая по ступеням вниз, она уже не замечает кровь, которую размазывает сапогами.