How do I live without you?..

      Человек без взгляда на жизнь, человек без желания быть кем-то большим, чем просто тем, кем он является; быть тем, кто по-настоящему умеет «жить», умеет стремиться… Он почти всегда будет улыбаться, будет душой компании, будет любить кого-то, кто и сам дорожит этими отношениями. Когда-то такой она была. Таким человеком, а теперь…       Он глядел на неё уже не тем взглядом, каким привык окидывать её в коллеже, когда те дружили и ходили одной дружной компанией. Он видел в ней опустевшее тело, которое не несет в себе отчасти какой-то плоти, которое содержит пропасть без дна. Ту пропасть, в которую она провалилась, отстраняясь от всех, кто её окружал. Ей больше всего хотелось внутреннего покоя, хотелось знать, что всё, что она делает — правильно. Что умереть, не неся на этой земле никакого значения — то, что нужно. Раз человек никому не нужен, то стоит ли вообще жить? Стоит ли учиться, стоит ли находить работу? Стоит ли следить за собой и своим здоровьем? Ради кого ей нужно это делать? Она знала, что многие бы ответили, что ради себя, но разве это не эгоизм? Она не любила ни себя, ни свою внешность, ни свой внутренний мир… Ей просто не хотелось принимать себя такой, какой она является, а особенно сейчас… Когда она потеряла всё… Когда кроме петли и лезвий она не хочет видеть ничего; когда в каждой вещице, на которую она смотрит, она видит предмет своей смерти; мысленно представляет как бы она его использовала для собственной гибели.       Пускай она и была такой, но ни за что на свете не желала подобного друзьям. Боялась, что когда-нибудь ей предстоит пойти на похороны кого-то из них, и боялась, что однажды история нервного срыва повторится. Поэтому всё это и стало той самой причиной её отдаленности от бывших приятелей. Ей нужно отдалиться от них на какое-то время. Возможно, что даже навсегда. Чтобы когда-то узнав о их гибели, она не рыдала; не имела желания замкнуться в себе и оплакивать их после родителей. Этого ей хватило сполна. Хотя… Порой ночами Маринетт просыпается и думает «Я умру. Я определенно умру», просто запугивая себя этими мыслями, запутывая внутренний мир с нитями реальности, заставляя теряться между небом и Землей; так, словно однажды она уже была на том свете и видела, что происходит с людьми после смерти.  — Хмпф… — Страдальческий выдох вышел с её уст и она сгорбилась, услышав слова Кота. Ей хотелось вновь зарыдать, вновь разбить руки в кровь, долбить ими по полу, в истерике крича о безысходности. От того, что не может отгородить Нуара от себя, не может заставить его уйти из её жизни; не может прервать эту связь, которую она совсем скоро признает привязанностью. Не хочет однажды проснуться со слезами на глазах, зная, что он больше не придёт. Больше не успокоит, больше не заставит её встать на ноги; не хочет просыпаться с осознанием того, что она одна; не хочет влюбляться, не хочет забрасывать себя мыслями о том, что она будет делать, если в один прекрасный день он умрет.  — Маринетт…  — Ты думаешь, я не знаю, что такое потерять свободу?! Ты думаешь, я не знаю, что такое в свободное время гулять с друзьями, веселиться и отдыхать?  — Послушай меня, Маринетт!  — М-м. — Она почувствовала, как теплые струи слез потекли по щекам и закусила губу. Девушка осознавала, что парень никогда не сможет понять того, что чувствует она; не сможет понять того, что она чувствует, когда видит его. Ей тоже знакомо чувство жалости. И ей действительно жаль, что Кот Нуар тратит свою свободу на это — вечное успокаивание страдающей одноклассницы, которая выделывается, ведет себя, как дура, отгоняя его, и постоянно плачет. Разве это не нудно? Успокаивать без конца человека, которому ничего не поможет… — Ты многое теряешь, идиот. Я никогда не приду в себя. Я никогда не смогу стать прежней девочкой, которая радовалась каждой мелочи и была жизнерадостна.  — Почему ты думаешь, что я вынуждаю себя сидеть здесь с тобой? — Наконец смог перебить он её. — Я здесь потому, что сам хочу быть с тобой. — Адриан чувствовал эту боль в груди, что разрасталась так быстро, что он не успевал опомниться. Ему было так больно видеть подругу и того человека, что ему дорог такой… Такой беспомощной, отстраненной от всего мира, вечно плачущей и поникшей. — Я не понимаю тебя, а ты не понимаешь меня, Маринетт, потому что мне плохо без тебя. — Он понял, что уже обязуется за свои слова; действительно понял, что хочет быть рядом с ней. Она милая, улыбчивая и очень добрая. Несмотря на всё произошедшее, Маринетт остаётся такой же, только она сама этого ещё не поняла. Не поняла, что выглядит в его глазах поистине особенной и необыкновенной девушкой, которая в первую очередь больше печётся о других, нежели о себе. — Мне с тобой хорошо. Особенно хорошо. Когда мы готовили, когда обнимались, когда просто лежали рядом — я чувствую себя по-другому с тобой. И после всего этого ты хочешь умереть, оставив меня? Так нельзя, Маринетт! Заставить человека привязаться к себе, а потом просто уйти.       Девушка заплакала, и он обнял её, всем телом чувствуя, как подрагивают её спина и плечи от рыдания. Это было так больно. Отпускать человека, к которому уже привязался. И это было так больно, когда тот, кого, казалось бы, хотел поддержать и заставить улыбаться, громко рыдает сейчас в объятиях. Так сильно, что это заставило и его чуть ли не заплакать; заставило его слезы выступить на зеленых грустных глазах.  — Всё будет хорошо… — Шептал он, оборачивая руки вокруг неё. Резкий укол боли пронзил его и он почувствовал, будто его кто-то ударил. Будто то, что происходит — заставляет его страдать и в физическом смысле. — Мы справимся… — Под словом «мы» он подразумевал их, потому что ту боль, что она несла в себе в одиночку эту пару месяцев, испытывают теперь они оба… И ему было плевать, что его отец не умер, как её родители, поэтому точно знал, что будет чувствовать подобное ещё сильнее, если посмеет потерять и её…