How do I live without you?..

      Остаток вечера они провели вместе, рассказывая некоторые истории из жизни. Она просто рассказывала о событиях, которые происходили при жизни родителей; событиях, касающиеся коллежа, где она была добра к одноклассникам, где смело противостояла насмешкам Хлои, да и сама бросалась фразами похлеще, заставляя девушку заткнуться. Ей было больно делиться даже этими воспоминаниями, потому что она считала, что не сможет стать прежней собой — той же сильной, во всем уверенной, всегда веселой и жизнерадостной. Если бы сейчас она училась среди своих ровесников, то определенно бы считала себя самым слабым звеном. Да. То самое звено, над которым будут издеваться; за спиной которого будут шептаться, обсуждать, обзывать… Это та самая причина, по которой Маринетт не хочет идти в учебное заведение. Ведь наверняка там будет Хлоя со своей подхалимкой Сабриной, которая будет всячески пытаться напакостить, а ещё ярко выражать свои мысли… Говорить гадости, унижать… Это того не стоит. Лучше сидеть дома. Взаперти. В том месте, где посторонние не доберутся до неё, до слабого звена, которого очень легко ранить.       Разговор о коллеже, конечно же, набирал обороты, но Мари идет наотрез в параллель от этой идеи. Нет, не под каким предлогом её ноги не будет на пороге здания Франсуа Дюпон. Как бы её не уговаривали, как бы её не заставляли и не приказывали — она не подчинится, просто не захочет расставаться со своим мрачным мирком, который за два месяца она успела очень полюбить.       Кот вздохнул, растянувшись на кровати рядом с девушкой, чей взгляд был полон печали, некой тяжести, которая отражалась на душе сейчас; она грустила. И всегда грустит, когда его нет рядом. Он не мог этого видеть, однако, определенно знал, что у Маринетт есть такое поведение, когда та стоит перед ним. За последние дни она стала несколько другой. Более приободренной на вид, спокойной, молчаливой, и по-прежнему мрачной. Такой мрачной, какой он её не очень любил видеть. Она выглядит ещё больше пустой, чем тогда. Пускай порой улыбается, пускай перестала разбивать руки, но… К чему? Что-то было не так.  — Маринетт… — После долгой тишины заговорил Нуар, смотря в потолок.  — М? — Отозвалась девушка.  — Ты мне доверяешь?       Молчание. Оно было, как дыра, пожирающая все звуки. Дюпен-Чен молчала, не зная, что сказать. Вроде бы и доверяла, и историями делилась, но… Она по-прежнему искала способы для заглушения боли, что продолжала терзать её изнутри. И дело было не только в потере родителей. Дело касалось слабости, касалось мыслей, которые гнобят её; касалось того, чтобы хватало сил обернуться, а вернее — оглядеться вокруг. Кто рядом, а кто далеко. Кому она нужна, кому — нет. Маринетт боялась, что её не примут в обществе, боялась стать прежней собой. Ей казалось, что все те люди за пределами кондитерской желают ей зла и скорейшего угнетения; желают ей смерти, желают, чтобы она задохнулась в себе и своих мыслях.       Дюпен-Чен не хотелось говорить это Коту. Просто будет лучше, если тот о подобном знать не будет. Ей не хотелось этой жалости, которую она получала от него все эти дни. Он постоянно даёт обещания, твердит, что всё будет хорошо… Успокаивает, обнимает… Но… Она уже так давно не оставалась одна дома. Вообще. Круглые сутки. Как и прежде. В темноте. С кружкой крепкого кофе, телефоном в руках и электронной книгой перед глазами. Сидеть и просто читать увлекательную историю до утра, проникаться депрессивными чувствами персонажей; чувствовать то, что чувствуют они, и понимать. Как же они похожи… Две главные героини из двух разных мирков — реального и выдуманного.       Но теперь, когда стоит лишь взглянуть в эти зеленые глаза, как она сразу понимала, что он не оставит её. Не заставит слабый огонек внутри неё потухнуть, не заставит её плакать, не заставит страдать ещё больше. Лишь наоборот. Помочь. Помочь вдохнуть воздуха полной грудью, помочь оправится, помочь не бояться выйти в свет, но… Что будет потом? Вот именно. Что будет, если она действительно оправится и станет прежней? Кот Нуар больше не будет рядом, больше не будет обнимать; не будет говорить теплых слов, не будет приходить. Он просто будет знать, что простушка Маринетт Дюпен-Чен в порядке, и услуги аля «Психолог» больше не нужны… А как же… Привязанность? Нельзя. Нельзя кого-то бросить, когда уже привязался! Нельзя уходить после того, как подарил человеку лучшие воспоминания; после того, как он не раз видел её улыбку и засыпал с ней на одной кровати… И теперь… В одно мгновение… Она отчего-то почувствовала себя одинокой. Почувствовала себя одинокой, даже несмотря на то, что Кот лежит рядом и недоумевающим взглядом смотрит на неё уже несколько минут, пока она думает обо всём этом. И сейчас… Она поняла, что привязалась. Привязалась к постоянному моральному усилию с его стороны, привязалась к улыбкам, к ухмылкам, которыми он её одаряет; привязалась к теплу, к добрым словам, вылетающим из его уст; привязалась к этому крепкому мужскому телу, за которое ухватилась со спины двумя руками; ухватилась так, словно держалась за надежду своего будущего; за то, что оно у неё есть. И что, если однажды она проснется без него… Что, если его больше не будет рядом? Что… Если место на кровати рядом с ней опустеет?       Мысли… Ну вот, опять. Они сейчас терзают изнутри, заставляя сердце отчего-то сжаться. Это было больно. Морально больно и тяжело. А он даже не подозревает об этих мыслях. Лишь смотрит и смотрит на её глаза, которые медленно застилаются слезами от какой-то обиды. Если её поправка — это та самая причина, по которой Кот уйдет… То тогда она не хочет поправляться…  — Я тебе доверяю. — Ответила Маринетт, закусив губу. — Но… Не совсем всё рассказываю.       Кот принял сидячее положение и посмотрел на растерянное выражение лица девушки. Столько чувств искажалось на её лице, столько описаний сейчас походят её состоянию и… столько желания обнять, столько желания поцеловать её загорелось в нём, но он до сих пор не мог. Это было то же самое, что переступать через непреодолимый барьер. Да, поцелуй был. Легкий и простой, почти не значимый, да и к тому же она его не помнит.  — Я обязательно западу тебе в душу. — Улыбнулся Кот. — И я буду тем, кому ты будешь рассказывать всё. Я хочу знать тебя, Маринетт. Хочу знать тебя всю.       Девушка покачала головой, после чего усмехнулась. «Ты… Уже запал мне в душу…»  — Я боюсь других людей… — Вымолвила она. — Боюсь общества, боюсь толпы, а больше всего чужого мнения, которое могут выдвинуть «на показ». Именно поэтому я не хочу делиться с тобой. — Брюнетка немного помолчала, а затем подняла голову и посмотрела на парня. Он вздрогнул, встретившись с взглядом васильковых глаз, что поблёскивали от накатывающихся слёз. — Ты ведь уйдёшь, верно?       Кот ещё больше удивился. Его глаза удивленно округлились, заставляя поражаться словам девушки; заставляя и самому мысленно задаваться вопросами.  — О чем ты? — Ком встал в горле. Подобный разговор был явно не по душе. Казалось, что Мари вот-вот прогонит его или же заплачет, после чего тот останется без ответа. И это было бы несправедливо, поэтому он надеялся, что она переборет в себе желание заплакать.  — Не важно, Кот. — Она встала с кровати и ступила ногами на лестницу, желая слезть вниз; желая избежать продолжения этого разговора, но он схватил её за руку, аккуратно оборачивая пальцы вокруг её запястья. Немного сжимая, но не так, чтобы было больно… — Пусти. — Нуару не хотелось этого делать, поэтому она сама вырвалась из его хватки. Она уже не знала чего хотела, она не знала, что больше всего ей было нужно, но… Отчего-то сердце на данный момент было не на месте, бешено колотясь в стенках её тела. Почему ноги вдруг затряслись? Почему она вдруг почувствовала, что должна уйти? И… Почему так сильно болит внутри? Болит, да ещё и так знакомо. Так знакомо, что казалось она узнает это чувство вот-вот.       Блондин спустился за ней, но она попятилась назад, прикладывая руки к груди. Маринетт винила себя за эту привязанность, винила, что не смогла вовремя отгородить его от себя, а ведь когда это всё происходило она давала предупреждение, что он привяжется, и… как оказалось, оно было для двоих… Только тогда она совсем не понимала этого. Была слишком зациклена на своём мраке внутри себя… Не следя даже за собственными словами…       Адриан сделал шаг вперед и случайно задел бутылку, что стояла прямо у основания лестницы, и та упала, покатившись вдоль комнаты. Этот небольшой выпад заставил их обоих обратить на неё внимание, ведь по полу катилась не бутылка с лимонадом, и даже не бутылка с водой. Бутылка содержала в себе алкогольный напиток.       Кот Нуар нагнулся и поднял её. Девушка мысленно отбивала тревогу, понимая, что совсем забыла её спрятать. А на первом этаже ещё одна стоит у дивана, которую она почти осушила перед приходом парня. Вопрос о финансах решился легко, когда она нашла карточку мамы, от которой знала пароль, что чудом запомнился ей ещё в те, былые веселые деньки. Деньги не выходили из головы, и она решила попробовать третий способ залечивания ран души — алкоголем.       Парень осмотрел бутылку. Полусладкое вино.       И его тут же осенило… Сегодня, до того, как Маринетт пошла в душ, от неё пахло чем-то приторно-сладким, что не могло не заставить обратить на это внимание. А ещё она сидела у телевизора. Видимо, смотрела фильм и пила, рассчитывая, что Кот просто не найдет её в спальне. Кажется, она не успела выпить и пол бутылки, потому что его присутствие спутало все карты, и теперь…  — Маринетт… — Он изумленно посмотрел на неё зелеными глазами, и она лишь понурила голову. Это как раз и было то, что она не договаривала. А признаваться в подобном и не нужно теперь. Сам узнал. Тем более случайно и, как ему кажется, удачно. — Что же ты творишь с собой, глупая?..