Станцуй для меня, красотка

Той ночью Юри впервые снова почувствовал присутствие Эроса, своей, казалось, потерянной второй личности. Но только теперь он не сместил его, не скрыл в удушливой, но безопасной темноте сознания — просто подсказывал. И это, скорее, было похоже просто на внутренний голос. Той ночью Юри впервые осознал, что на самом деле всегда был только он, а Эросом называл желания своего тела, которых стеснялся. Врачи пытались доказать ему это три года. Виктору потребовалась всего неделя. Вау. Интересно, почему? Дело в его напористости? В прошибающей любые внутренние запреты убедительности? В честности? Нет. Скорее, все дело в том, что это просто был Виктор. А Юри просто был в него влюблен. И, кстати, насчет его честности у Юри на следующее утро возникли серьезные сомнения. «Я не буду делать то, что тебе не нравится!» Ага, как же. Человеческое воплощение кицуне! Кажется, Виктор уже был в курсе: все, в чем он участвует, Юри нравится по умолчанию. Хотя порой бывает не в курсе сам Юри. «Я правда не хотел тебя пугать!» «Ага, не хотел, — с напряженным смешком подумал Кацуки, разглядывая новое орудие сладкой пытки. — Решил сразу добить мечом, чтоб не мучился». Вот только «меч» имел очень странную форму… — Виктор, на какой ты там фильм с Крисом ходил? — полный нехороших подозрений спросил Юри, когда Виктор сообщил, что такая идея для тренировок пришла ему в голову во время сеанса. — Да я уже и не помню названия, — отмахнулся тот. И в очередной раз радостно продемонстрировал покупку: — Смотри, какая прелесть! «Засунь эту прелесть в…» — мысленно начал возмущаться Юри, но стоило только представить этот процесс, как все возмущение заинтересованно утихло. Интересно, а Виктор сам такое делал? Впрочем, если эта прелесть сейчас куда и пойдет — то в его собственный зад. С такой мыслью Юри снова посмотрел на искусственный фаллос в руке Виктора и невольно сжал ягодицы. — Это я точно делать не буду! — наконец выпалил он. — Я… стесняюсь! Виктор в ответ тяжело вздохнул. «Все равно ведь согласишься, что за трагедии каждый раз, Юри-и?» — слышалось в этом вздохе. И что печально, — Кацуки и сам это понимал. Но это не повод сажать его на… на… в общем, не повод! — Скромность нужна только когда нет других достоинств, — внезапно произнес Виктор, пряча покупку обратно в пакет с невинной надписью «Несем радость в каждый дом». — А у тебя они есть, Юри, и я хочу их тебе показать. Позволишь? Он сказал это так мягко, что Кацуки опять вспомнились вчерашние слова: «Я не буду делать то, что тебе не нравится». И пусть Виктор выглядел как обычно, спокойным, чувствовалось, что он немного напряжен — боится опять его напугать, спровоцировать истерику? Юри взволнованно сцепил пальцы в замок, помялся, зажмурился, чтобы не видеть этого понимающего ожидания, этого заочного согласия с любым его решением… А когда открыл глаза, решительно протянул руку: — Давай. Виктор тут же просиял такой улыбкой, что она смутила Юри намного сильнее предстоящего занятия. — Тогда давай начнем? — риторически просил он, расстегивая пуговицы на рубашке. — И не волнуйся, мы с Маккачином тебя поддержим! Пудель согласно гавкнул и завилял хвостом. У Юри задергался глаз. — Это не лучшее утешение, Виктор, совсем нет! — воскликнул Кацуки нервно и громко. Уж на такое представление он точно не подписывался! Так что... — Уходи! И его, — Юри указал на Маккачина, — забери! А потом и вовсе вытолкал озадаченного Виктора из комнаты, не обращая внимания на возгласы: «Уже из собственного дома выгоняют!» Сам в этом виноват! Фух! Шумно выдохнув, Юри с грохотом захлопнул дверь и утер со лба пот, выступивший от всей этой возни. Жаль, что ключа не было — закрыть дверь в спальню на замок он не мог. — Дай хоть тебя смазать и помочь растянуться! — вместо дальнейших протестов попросил Виктор уже за дверью. — Смерти моей хочешь? — преисполнившись практически священного ужаса, крикнул Юри. — Юри, покалечишься же! — трагично всхлипнул Никифоров и тихо заскребся. Маккачин взволнованно завыл. — Уйдите уже! — вторя ему, тоже взвыл Кацуки. Ну что за цирк?! И почему он себя здесь чувствует главным клоуном? Наверное, потому, что Виктор сейчас себя вел хуже матери, впервые отправляющей несовершеннолетнюю дочь на свидание. Вот только Юри — не его дочь. К тому же — совершеннолетний. И свидание с фаллоимитатором вряд ли настолько опасно, как драматизирует Виктор. Ведь так?.. От последней мысли парень гулко сглотнул. В горле пересохло — только сейчас Юри понял, на что подписался. Нет, конечно, можно ничего и не делать — его никто не заставляет… но. Всегда есть «но». И как же оно раздражает! «Но» появилось еще два дня назад, когда Юри после пар неожиданно даже для себя сел в маршрутку, идущую не к дому Виктора — а к клубу. До сих пор не понимал, зачем. Может, на разведку. А может, хотел проверить, готов ли вернуться на работу. В любом случае, он доехал до знакомого, днем совсем не примечательного здания с тусклой вывеской «Ассорти» и стилизованным под меню расписанием ближайших выступлений и праздников, обогнул его и, воровато оглядываясь, зашел с черного входа. В клубе было тихо. Многие разошлись по домам отдыхать перед рабочей ночью, но не все: из-за угла показался Минами, он хотел было подбежать к Юри — тот остановил его, качнув головой. Привлекать внимание не входило в планы, он же как бы в отпуске? Минами растерянно посмотрел еще несколько секунд, потом послушно отвернулся и быстро скрылся за дверью в основной зал. А Юри пошел дальше, вверх по лестнице: неожиданно появилось желание снова зайти в зал для тренировок, дотронуться до пилона, попробовать выполнить элементы — не разучился ли? Ему захотелось снова почувствовать, как тело, послушное его мысли, отрывается от пола; хотелось снова ощутить, как ловко оно может изгибаться вокруг шеста; хотелось развеять страх, что точил уже который день: не разучился ли? Не набрал ли слишком много? А то Эрос он себе вернет, но будет ли, кому возвращаться? Покусывая изнутри щеку от все нарастающего волнения, Юри ускорил шаг. Мимо «столиков» он практически пролетел; свой, где танцевал для Виктора, даже и не заметил. Его цель была дальше по коридору, в самом конце — и он почти дошел, почти… Но, нетерпеливо рванув дверь на себя, Юри замер, так и не переступив порог. Почему-то он не допускал мысли, что тут может быть занято. Да, зал не был пуст. И хотя в нем тренировался всего один человек, Юри казалось, что здесь больше ни для кого нет места — настолько по полной этот парень использовал пространство. За те несколько минут, пока он не остановился попить воды и не заметил Юри, стриптизер успел немного потверкать на полу (Кацуки, как завороженный, уставился на его тесно обтянутый красными плавками упругий зад); затем с разбега запрыгнул на шест в дальнем конце, забрался на самый верх, откинулся, удерживаясь лишь на одной ноге, согнутой в колене; потом резко опустился вниз, остановившись в нескольких сантиметрах от пола; напоследок, встал на руки, прошел на них несколько шагов — и переворотом сел на пол в идеальном шпагате. И все это — с закрытыми глазами; по крайней мере, закончил он так. Потом парень легко поднялся, немного запыхавшийся, поцеловал шест и пошел к стульям, ероша свои короткие темные, с синим отливом волосы. Но не дошел. Заметил. — Фанат? — удивился он на русском с заметным американским акцентом и просиял широкой профессиональной улыбкой: — За автографом пришел, да? И как только прокрался мимо охраны… Ладно, подожди, — парень резко тряхнул головой и начал рыться у себя в сумке с изображением кленового листа — кстати, Юри заметил на его руке еще и татуировку тоже с листом. Канадец? И почему Юри раньше его здесь не видел? Казалось, знает всех сотрудников… В голове начали формироваться нехорошие подозрения. — Нашел! — обрадованно воскликнул стриптизер, подошел к все еще неподвижному Юри, взял его руку и размашисто расписался черным маркером на ладони. А после, сочтя долг выполненным, а вопрос — исчерпанным, захлопнул дверь прямо перед его носом, приглушенно напевая: «Я звезда! Как тяжело быть звездой…» Именно тогда, рассматривая жирные буквы «JJ» на своей руке, Юри преисполнился горячей злостью и желанием вернуться. А то нашелся тут король сцены! Ну уж нет! Ну уж нет! Вырвавшись с такой мыслью из воспоминания, Юри рванул вниз молнию на толстовке, скинул одежду. Всю. Тело тут же покрылось мурашками — и не от холода: щеки горели так, что Юри было даже жарко. От того, что ему сейчас предстояло сделать, от смеси страха с предвкушением. Страха, конечно, было больше, но… Нет, достаточно с него всяких «но». Убедившись, что Виктор ушел выгуливать Маккачина — о чем сам Никифоров громко поведал перед тем, как посоветовать поторопиться («Ты же не хочешь, чтобы я пришел в процессе, Юри-и?») и показательно громко хлопнуть дверью, — Юри с внутренней дрожью подошел к кровати, через шаг замирая и вслушиваясь в тишину: вдруг это была обманка, и строгий тренер вернется, чтобы лично проконтролировать все? Достав из пакета двумя пальцами небольшой, сантиметров десять в длину, фаллос телесного оттенка, Юри уже и сам не был уверен, что как-нибудь не накосячит. А дальше-то что делать? Мелькнула нелепая мысль: «К таким штучкам тоже надо прилагать инструкции». И следом за ней еще одна: «Для чайников». Впрочем, Виктор заботливо составил ее сам: когда Юри решил проверить, что еще есть в пакете, нашел небольшую баночку и лист с пошаговым описанием действий. Неужели Виктор знал, что его попросят уйти? Неужели Юри такой предсказуемый? «1. Сначала смажь и растяни себя пальчиками. Не переусердствуй: двух-трех вполне достаточно, не нужно всю руку!» Юри смущенно икнул и посмотрел на ладонь, оторопело пошевелил пальцами. Всю? А… уместится? «P.S. Смазка в пакете. Не знал, какой запах тебе больше нравится, так что взял с бананом. Прости, с кацудоном не было :D» Даже странно — действительно, почему? Кажется, вместе с эротичностью в Юри просыпается сарказм. Парень взял баночку в руку, открыл крышку; после недолгих размышлений вылил немного жидкости в середину ладони. И задумчиво покачал рукой, наблюдая: похожа на воду, прозрачная. Но только немного гуще и пахнет. Мягкий запах бананов быстро распространился по комнате, Юри даже посетила мысль, что теперь он насквозь им пропахнет, и все вокруг будут знать, чем он занимался. А потом он почувствовал, как кожа под смазкой начала теплеть. Она что, еще и согревающая? Ну… Виктор! Все еще возмущаясь, Юри потер руки, увлажняя пальцы. От их кончиков по всему телу пробежались мурашки; ладонь, казалось, опустили в теплую воду. Нерешительно посмотрев на влажно поблескивающие в свете лампы пальцы, Юри лег на спину, развел согнутые в коленях ноги и коснулся себя между ягодицами. Kamisama, стыд-то какой, неужели он и правда собирается это сделать? От прикосновения к сжатому колечку нежная кожа тоже начала теплеть, это оказалось даже как-то томительно приятно. И ничего страшного не случилось, так ведь? Значит, не случится, если он еще немного надавит пальцем, да, так, чтобы он скользнул внутрь… Забыв все сторонние мысли и закусив от усердия губу, Юри шире развел ноги и начал проталкивать второй палец. Неприятных ощущений добавилось, с трудом, но пальцы благодаря смазке вошли; Юри чуть согнул их внутри, поглаживая мягкие стенки прохода, и чуть дернул бедрами, словно желая насадиться глубже, просто пальцев становилось явно недостаточно… Пора? Юри вытащил их, подавляя порыв обтереть о простынь, обхватил разогретой ладонью силиконовый ствол и, как прилежный ученик, снова обратился к инструкции. «2. Смажь фаллоимитатор. Лучше побольше, не жалей — войдет легче. Я, конечно, брал небольшой размер, но все равно можешь навредить себе.» Юри скосил глаза на игрушку. Небольшой? Ну, в сравнении с Виктором, может… А вот в сравнении с пальцами — еще какой! Ладно, что там дальше? «3. Ляг на спину, подложи подушку под поясницу — не стесняйся.» «4. Вводи медленно, дай себе время привыкнуть к размеру. Если станет слишком больно — лучше прекрати. Обещай мне, Юри!» Кацуки невольно улыбнулся — Виктор такой… Виктор. Но особенно его порадовал последний пункт: «5. Положи телефон рядом с собой. В экстренной ситуации звони сначала мне, а потом в скорую по номеру 112.» В этих строках так и чувствовалась вера тренера в своего ученика! Хотя Виктор все-таки его оставил же, верно? Значит, доверя… Резкий пронзительный звук оповещения чуть не заставил Юри от испуга грохнуться с кровати. На телефон пришло сообщение. От Виктора. «Как ты? Все в порядке? Не ответишь в течение пяти минут, и я срочно вернусь домой!» Юри нервно дернул уголком рта. Ну, можно считать, почти доверяет. Отписавшись, что все хорошо, он решил поторопиться. Снова лег в прежнюю позу и начал осторожно водить искусственным членом между ягодиц. Странное ощущение. А если немного надавить… ох, если немного надавить, чтобы головка начала проникать внутрь, совсем чуть-чуть… Юри чуть напряг руку, нажал сильнее… и член неожиданно проскользнул наполовину, выбивая из него удивленный болезненный вздох. Б… больно. Юри поморщился, подавил порыв скрестить ноги — и наоборот, развел шире. Все, дальше должно быть легче… Так и было. Подспудно Юри ожидал, что его опять накроет истерика, как прошлой ночью, когда член Виктора проник в его тело… Но вот резиновая мошонка коснулась ягодиц, а он все еще чувствовал себя совершенно спокойно. Ну, насколько можно быть спокойным с искусственным членом, распирающим анус, и стекающей между ягодиц смазкой — кажется, с ней немного перестарался. Теперь назад? Обратно было тяжелее, член выходил с трудом, кожу тянуло, но потом Юри догадался расслабиться — и пошло легче. И снова внутрь, немного быстрее, потом еще быстрее, затем чуть сменяя угол… Вот только механические движения своей рукой не вызывали возбуждения — член все еще вяло лежал на животе. А Юри чувствовал себя очень глупо. Бака. Вот знал же, что это все с самого начала было глупой идеей! Ну вот не получится у него вернуть себе Эрос, в нем же сексуальности ни грамма! Тут подступающую от бессилия истерику перекрыла другая мысль: а вчера-то все было. И сексуальность, и желание. И Юри знал, в чем здесь дело. Просто игрушки он не стеснялся. Игрушку он не любил. Даже проникая с хлюпанием в его тело, растягивая узкий проход, на всю длину скрываясь внутри, игрушка не вызывала и сотой доли тех эмоций, того взрыва чувств, что Виктор мог пробудить в нем всего одним касанием. Например, касанием его спины, когда будит утром. Или руки, когда Юри передает ему кружку с кофе. Или, как вчера, члена, плотно охватывая его горячим кольцом, так тесно, так беспощадно, так требовательно вырывая из Юри стоны! И даже просто мыслей об этом было достаточно, чтобы Юри возбудился: член приподнялся, подрагивая в такт проникновениям. Со своей реакцией Юри решил не бороться. Наоборот, раз у него может что-то получиться только при мысли о Викторе… то что ж, на воображение он еще с подросткового возраста не жаловался, когда засыпал с фотографией своего кумира. Так что стоит всего лишь закрыть глаза, и можно представить, будто это Виктор растягивает его игрушкой, подготавливает для себя. Вот он улыбается — с темным знанием, как умеет; вот он гладит рукой его бедро, щекочуще касается внутренней поверхности, а потом… потом… Нет, все не то! Разве Виктор ТАК себя вел бы? Юри вдруг замер, как от озарения. Конечно, не так. Виктор бы со смехом подтянул его за бедра ближе (Юри чуть выгнулся, приподнимая таз), потом поцеловал бы в колено и дальше, к паху; может, даже прикусил бы кожу там, где чувствуется биение сердца (от этого Юри вздрогнул и дернул правой ногой, будто и впрямь почувствовав мягкую хватку зубов и холодок от слюны). А потом… Да, потом бы он, не отрывая порочного взгляда своих невинно-голубых глаз, наклонился и взял бы член Юри в рот, как рассказывал тогда, возле двери ванной. Представив влажные теплые губы там, где сейчас так хотелось прикосновений, Юри чуть не заплакал. А может, Виктор не остановился бы и на этом: может, он скользнул бы языком по дрогнувшему стволу, ниже, тепло выдохнул и поцеловал бы поджатые яички, дразняще лизнул бы их, а после… прижался бы щекой к искусственному члену, все еще торчащему из ануса, и обвел бы языком покрасневшую и натянутую кожу. Да! От очередного резкого движения, когда Юри выводил член из себя, капля смазки снова стекла вниз, и показалось, будто это — слюна, отчего его иллюзия стала реальнее. Настолько, что уже не составило труда убедить себя, будто это рука Виктора размашисто имеет его игрушкой. Что это Виктор заставляет его просто до предела растяжки раздвигать ноги. И это Виктор заставляет его извиваться под собой, теряться от желания подставить удобнее и раскрыться больше, принять глубже! И это Виктор вынуждает его простонать: — Да, Виктор, пожалуйста, быстрее, прошу! И сам успокаивающе и жарко шепчет в ответ: — Сейчас, сейчас, Юри-и! И это шепот настолько реальный, что… Юри в потрясении распахнул глаза. — Виктор?! — удивленно вскрикнул он, подавляя порыв потянуться за очками. Нет, это все ему кажется, пожалуйста, пусть ему это просто кажется! Но «кажется» торопливо залезло на кровать, и ее тихий скрип был вполне реален. — Откуда? Как? Что?.. Юри совсем запутался, мысли в голове вспыхивали одна за одной, перебивая; он и сам уже не знал, что сказать — хотелось просто закричать от невыносимой бури эмоций. — Ты мне не отвечал, вот я и испугался! — немного обвинительно протянул Никифоров; Юри метнул взгляд на свой телефон — индикатор оповещений и правда мигал. Вот же ж… Еще раз коротко взглянув на такого близкого сейчас кумира, мгновенно вспомнив, ЧТО он сейчас фантазировал, КАКИЕ действия ему приписывал — Виктор бы точно возненавидел бы его за такие фантазии, Юри и сам себя сейчас ненавидит! — Кацуки попытался вытащить игрушку. Может, удастся сделать вид, что ничего не было! Да, это глупо — но надо же сделать хоть что-нибудь! Тонкие пальцы мягко сомкнулись вокруг его запястья. — Продолжай, прошу, — и Виктор накрыл его руку своей, вдавливая игрушку обратно. Юри всхлипнул — о, все, что он себе представлял с Виктором, оказалось просто невинной забавой, в реальности это просто, просто… Казалось, что это не игрушка — сам Виктор вдвигается внутрь. И это было слишком приятно, чтобы держаться долго. — Вот так, идеально, Юри. Perfect, — одобрительно шепнул Виктор, когда он начал двигать бедрами навстречу их сцепленным рукам. И Юри был уверен: это «perfect» — хриплое, возбуждающее до ослепительных вспышек перед глазами, — отныне выжжено в его душе багровым пульсирующим клеймом. Да, это слово он теперь никогда не забудет: Виктор отличный учитель иностранного языка. И пусть Юри знал английский на хорошем уровне, он совсем не против таких повторений. И повторял мысленно с каждым движением. Love. Want. За этим Юри даже не заметил момента, когда Виктор убрал свою руку — он вообще ничего не замечал; искусственная плоть приятно распирала, быстро-быстро входила внутрь, подчиняясь размашистым движениям, все чаще затрагивала там что-то, снова, снова, отчего болезненное напряжение во всем теле нарастало, нарастало, толчками взвивалось вверх… Пока, выгнувшись, как от судороги, Юри не запрокинул голову и с тихим долгим стоном не кончил себе на живот. А потом обессиленно обмяк. И ему было совершенно все равно, что игрушка все еще внутри, что Виктор все еще внимательно следит за ним, что ноги все еще бесстыдно разведены — от невыносимого стыда он побьется головой позже. Когда ему не будет столь умиротворяюще хорошо. Но Виктор не был бы собой, если бы все так оставил. Юри изумленно распахнул зажмуренные глаза, почувствовав тянущее ощущение между ног; потом в анусе стало пусто, а нежную кожу вокруг понемногу начало саднить — слишком резки и непривычны были движения, кажется, он все-таки немного себя повредил… Когда даже на такое Юри никак не отреагировал, Виктор обеспокоенно заглянул ему в глаза: — Как ты себя чувствуешь? Кацуки слабо улыбнулся — только немного дернулись уголки губ. И ничего не ответил. Да и зачем? Его тело, испачканное в собственной сперме, лучше всего говорило, что он тут явно не страдал. Виктор понимающе усмехнулся, Юри улыбнулся шире, вспоминая еще одно подходящее слово на английском. Crazy. Безумство. — Иди сюда, — не дожидаясь, Виктор сам обнял его за плечи и поднял, усаживая. — Ты молодец. А потом чувственно прижался к губам в поцелуе, показывая, что гордится своим учеником. Да, это действительно двойное безумство и полный снос барьеров. Хотя зачем сносить? Для Виктора Юри готов раскрыть дверь в любой уголок своей души. Даже в те, самые темные, куда и сам боится заглядывать. Но ведь вдвоем не так страшно?

***

Маккачин дернулся, собираясь срочно исполнить свой собачий долг: подбежать и обнюхать во-о-он того странного парня с черной маской, закрывающей рот, — но Юри впервые не поддался, натянул покрепче поводок, удерживая. Если ходить все еще было немного неприятно: между ног саднило, хотя в процессе особых неудобств он не помнил, особенно во второй части программы… То мысль о беге внушала ужас. Как и другая, что этот парень ему смутно знаком… — Юри, постой! — окликнул Пхичит, когда он попытался тихо скрыться за углом. Не получилось. Неловко застыв на месте, Юри с нервной улыбкой обернулся к спешащему к нему другу. И он заранее не ожидал ничего хорошего: сказать, что очутился здесь случайно и совершенно случайно — с собакой Виктора, вряд ли прокатит… В общем, пойман с поличным. — Привет, — начал Пхичит медленно, словно подбирая слова. Или пытаясь не засыпать его рвущимися наружу вопросами. — П… привет, — натянуто улыбнувшись, промямлил Юри и крепче сжал поводок. Он вообще не думал сегодня видеться с Пхичитом: было воскресенье, да и обычно в это время тот всегда пропадал на очередной тусовке, пока Юри сидел дома и рассматривал подробный отчет в новостной ленте. — И как давно вы уже? — деланно безразлично спросил друг. Юри вздрогнул. К прямолинейности Пхичита привыкнуть нельзя. — О чем ты? — попытался притвориться он непонимающим, хотя даже сам себе не верил. Правду не говорят таким сиплым от волнения голосом. Правду не говорят, уставившись в землю. Даже странно, что Юри, уже привыкший лгать, сейчас так выдавал себя. Пхичит вздохнул и, взяв его за руку, потянул с оживленной дороги в переулок между домами. «Будет бить» — мелькнула у Юри мысль, и он нервно хохотнул. Да нет. Ведь нет же?.. — Только не надо хитрить, Юри, ты же меня знаешь, — друг сразу пресек истеричные порывы его оправданий. Юри послушно замолчал и вздохнул, сдаваясь. — Я ведь веду газету «Давление», особенно охочусь за Никифоровым, а ты — мой друг. Очень подозрительно ведущий себя в последнее время друг. С этим действительно трудно спорить. Юри и сам до конца не осознавал, что с ним происходит, даже для себя не мог иной раз логично объяснить некоторые (все) моменты. Что уж говорить о других? — И ты… осуждаешь? — тихо спросил он, все так же не поднимая глаз. Сердце неприятно сжалось: мнение Пхичита было для Юри важнее, чем он мог представить; все же это его первый друг, что появился в незнакомой чужой стране. Порой Юри казалось, что только благодаря Пхичиту тоска, в очередной раз захлестывающая при виде Виктора, не загрызла его острыми зубами одиночества. Снова громко вздохнув — то ли пытаясь успокоиться, то ли пытаясь собраться с мыслями, — Пхичит прислонился спиной к каменной стене дома. — Не твою ориентацию. Твой выбор, — произнес он через некоторое время. — Он же сделает тебе больно, Юри. «Мне давно уже больно». — Ты не понял, он мне просто помогает!.. — вспыхнув, Юри попытался оправдаться, опровергнуть такие догадки: он не мог признаться даже другу, что их отношения имеют какую-то близость. Все же Виктор преподаватель, и из-за открывшейся связи со студентом у него точно могут быть проблемы! — Ты сам-то в это веришь? — серьезно, совсем непривычно для себя, тихо спросил Пхичит. Юри хотелось бы верить. Правда, хотелось бы! — Хочешь быть его игрушкой, очередным развлечением? Разве сам не видишь, как он тебя меняет? — неожиданно пылко начал Пхичит. И с каждым словом распалялся все больше: — Ты уже совсем другой, мне это не нравится! Верни моего друга! Эта просьба отдавала таким обвинением и надеждой, что у Юри ком застыл в горле. Парень сжал крепче поводок совсем притихшего Маккачина и почувствовал, будто у него на шее тоже затянута веревка. И он знал, в чьи руки сам вложил другой конец. — Не могу, — болезненно улыбнулся Кацуки и покачал головой. — Пожалуйста, хотя бы в память о нашей дружбе, не пиши об этом в газете и не следи больше за Виктором. И… — В память? — недоумевающе прервал его Пхичит. И возмущенно продолжил: — Ты все равно остаешься моим другом! Я не оставлю тебя одного с Никифоровым! Ведь это я виноват: дурак, давно же знал про твою увлеченность, но не думал, что все зайдет так далеко, ведь мог бы это предотвратить… — Не мог, — Юри покачал головой. Он бы сам не позволил. — Думаешь, это во что-то выльется, Юри? — спросил Пхичит требовательно. Каждое его слово жестко резало логикой по сердцу; Юри все ниже и ниже наклонял голову, ссутуливаясь: — Яков не позволит Виктору подобных отношений, а Плисецкий тебе даже находиться рядом с ним не даст! И как он тебя только до сих пор не убил? Прости, но ты — дурак! Какой есть. После этих слов Пхичит замолчал, но Кацуки все еще чувствовал на себе его осуждающий взгляд. Тяжелый, давящий, раздавливающий, вселяющий обреченность, разбивающий розовые очки, сквозь которые Юри смотрел на всю эту затею с тренерством. И быстрее, пока трещины на них не стали глубже, Юри поспешил попрощаться. «Прости, Маккачин хочет домой, мне пора. Увидимся завтра в универе!» Лжец. Какой же он лжец! И больше всего любит лгать себе. Прокручивая болезненно впечатавшиеся в мозг слова, Юри чувствовал, как рушится эта стена лжи. Все, что он так бережно строил, рушится. Но на друга Юри не злился: это все равно ведь случилось бы? Ведь через три дня их занятия с Виктором закончатся. Но пока еще есть время. И есть Виктор — рядом. Сейчас — на кухне. — Будешь? — спросил тот сразу же, как только Юри заглянул в комнату, и указал на лежащий на столе брикет с мороженым. Кацуки и так было холодно: погода снова не радовала, а от мыслей и вовсе душа покрылась коркой льда, но он кивнул. Уже по-хозяйски достал себе тарелку и ложку, отрезал немного подтаявшего мороженого и как-то механически съел первый кусочек. Который показался даже теплым — неужели Юри настолько замерз? Воцарилась тишина. Виктор задумчиво писал что-то в телефоне, Юри смотрел на него, порой забывая класть ложку в рот: так и замирал с ней возле губ, наблюдая, как Виктор то хмурится, то цыкает неодобрительно — и принимается быстро что-то строчить. С кем он общается? Что его так беспокоит? Юри настолько вслушивался в тишину, будто надеялся услышать мысли Виктора — он же проговаривает, что пишет? — что, когда Никифоров резко и громко чихнул, крупно вздрогнул от неожиданности. Очередная порция мороженого, так и не достигшая рта, плюхнулась обратно в тарелку. — Будь здоров, — машинально пожелал Юри. — Спасибо, — прогнусавил Виктор, зажимая нос, чтобы не чихнуть снова. Это было… трогательно. Когда опасность миновала, он продолжил, с тоской смотря на подтаявшее мороженое: — Просто очень люблю пломбир, но позволяю себе его редко. Видишь ли, несмотря на распространенный стереотип о русских, купающихся в проруби и грызущих лед на завтрак-обед-ужин, я слишком легко простываю, — в ответ на свои слова Виктор легко рассмеялся и снова звонко чихнул. — Будь здоров! — повторил Юри и забрал тарелку с мороженым. — Кажется, тебе уже хватит. — Запрещаешь преподавателю? — лукаво протянул Виктор, тем не менее не пытаясь отобрать тарелку. — Ай-яй, какой же вы нехороший студент, Кацуки Юри-и. Он произнес это укоризненно — точнее, хотел произнести, — но то, как он чуть протянул его имя, выдало: не злится. Даже наоборот. — Вот именно — я, как ответственный студент, должен заботиться о вас, — совершенно серьезно ответил Юри. И пожал плечами, ставя мороженое в холодильник: — Если вы заболеете, пары ведь не будет. За спиной раздался вздох. — Ты слишком серьезный, — Виктор лег грудью на стол, задумчиво следя за ним из-под челки. Словно хищник из кустов. Очень ленивый хищник — к таким жертвы приходят сами. Юри в ответ пожал плечами. Какой есть. Да и должен же хоть кто-то? Этой ночью Виктор заснул очень быстро: он и так всегда мгновенно погружался в сон, к тому же еще выпил какой-то раствор от первых признаков простуды и неудержимо зевал. А вот Юри не спалось. Чувства и мысли бередили душу, не давали покоя — да, он снова думал о словах Пхичита. Наверное, друг был прав, когда говорил, что ничего хорошего из этого не выйдет и вообще глупая это была затея. Да что там, Юри и сам раньше согласился бы с такими доводами! Но, пожив с Виктором, он начал мыслить иначе: лучше сожалеть о том, что сделал, чем о том, что побоялся сделать. Лучше рискнуть один раз и сгореть, чем всю жизнь провести во льду. И пусть потом будет больно — это лучше, чем вообще не испытать эмоций. Юри осторожно повернулся на бок и посмотрел на спящего Виктора: тот лежал на спине, одна рука покоилась на груди, прижимая одеяло. Разве можно было отказаться от возможности вот так видеть его, быть рядом? Нельзя. Совершенно нельзя. Юри медленно потянулся, перевернул руку Виктора и переплел их пальцы. Разве можно было предпочесть жизнь в одиночестве и спокойствии этому безумству, этому совершенно сводящему с ума влечению? Нельзя. Совершенно нельзя. Он сжал пальцы крепче, наслаждаясь чужим теплом. Приятным, согревающим, так хорошо было даже просто сжимать пальцы Виктора… А еще Юри нравился контраст их кожи — словно платина и бронза. Это, может, было странно и ненормально, но… Нет, хватит, надо убрать руку. Подумав, Юри пообещал себе сделать это позже. Обязательно! Позже… С такой мыслью он и заснул.