Торнадо в Техасе

Снег густыми белыми хлопьями падал на покрытое инеем лицо, и веки Стива слабо задрожали. В холодной темноте беспамятства ему было спокойно, он цеплялся за неё изо всех сил, но упрямое сознание отчаянно прорывалось сквозь сковавший его лед. В неподвижном теле пробудились неясные болезненные ощущения, и Стив застонал, чувствуя, как подвернутое под себя правое плечо мучительно заныло. Мутные, обрывочные мысли в идущей кругом голове выстроились в некое подобие логической цепочки, и спустя несколько минут Роджерсу удалось вспомнить, как он оказался на дне заснеженного горного ущелья. Он бросился с поезда следом за Баки. Поймал его на лету, кое-как перевернулся в воздухе, чтобы основной удар пришелся на него самого, а не на друга, и закрылся спасительным щитом. На этом осознанные воспоминания заканчивались, сменившись яркими бело-красными вспышками, болью и хрустом костей. Правое плечо наверняка было сломано. Стив перевернулся на левую сторону, уперся локтем в снег и попытался встать. Голова закружилась сильнее, в ушах неприятно запульсировало, а горло сдавило тошнотворным спазмом: так паршиво Роджерс не чувствовал себя с тех самых времен, когда в его медкарте еще умещался целый букет болезней, а ростом он даже не дотягивал до пяти с половиной футов. От этой мысли ему почему-то стало смешно, и он подумал, что неслабо все-таки приложился головой, раз стоял посреди снежной пустыни и безумно улыбался сам себе. Вертевшиеся в воздухе снежинки остервенело секли кожу, и Стиву приходилось щуриться, чтобы разглядеть хоть что-нибудь в белом туманном мареве. Звездно-полосатый щит нелепым аляповатым пятном торчал из сугроба почти в четверти мили от того места, где приземлился сам капитан. Чуть ближе, по правую сторону, на снегу виднелись темные кровавые пятна, и Стиву не составило труда догадаться, что кровь эта была совсем не его. Баки лежал без сознания. Его ледяная кожа пугала мертвенной бледностью, губы были лилово-синими, и Роджерс, стянув зубами перчатку, негнущимися, замерзшими пальцами лишь с третьей попытки нащупал под воротником сонную артерию на его шее. Пульс был слабым, едва уловимым, но и этого хватило, чтобы Стив глухо рассмеялся от облегчения и, уткнувшись лбом в грудь лучшего друга, мысленно послал благодарности Всевышнему. Он до сих пор не верил, что им обоим удалось выжить, но понимал, что самое сложное было впереди. Левый рукав темно-синей формы Барнса был разорван и пропитан кровью, рука изогнулась под жутким неестественным углом, и Стив, даже не будучи медиком, угадал в рваной ране открытый перелом. Обрывком рукава Роджерс наспех повязал его руку чуть выше раны, чтобы остановить все еще сочившуюся кровь. Потом снова надел перчатки, забрал из сугроба щит и, взвалив лучшего друга на спину, побрел на запад, в сторону горной вершины, на которой «Ревущие Коммандос» установили наблюдательный пункт. Через несколько часов он почувствовал, что больше не может идти. В сгущающихся сумерках и сквозь разыгравшуюся метель Стив почти ничего не видел, дрожавшие от холода и слабости ноги утопали в снегу, а плечи под тяжестью лежавшего на них тела сводило колючими судорогами. Он как-то углядел во тьме расщелину в скале, неподалеку от черневшего вдалеке перевала, и направился к ней, надеясь укрыться там на ночь. Роджерс мрачно усмехнулся мысли о том, что из него вышел бы отличный бойскаут, когда, провозившись почти час, он все же кое-как развел костер из откопанных в снегу сырых веток. Это было опасно, огонь мог привлечь в их укрытие животных или еще кого похуже, но Стив готов был рискнуть, потому что иначе ночью в метель они попросту бы замерзли в этом ущелье насмерть. Положение у них было, мягко говоря, не из лучших. Они с Барнсом остались одни в горах без еды и воды, вооруженные только лишь вибраниумовым щитом, когда где-то рядом рыскал целый отряд «Гидры». Коммандос могли отправиться на их поиски лишь на следующее утро, а могли и не отправиться вовсе, посчитав их обоих погибшими. Стиву не хотелось думать о «Гидре», не хотелось думать о бушевавшей за каменистыми стенами расщелины вьюге, о том, как они выживут в такой холод без пропитания и как скоро Баки оправится от шока и начнет мучиться нестерпимой болью в сломанной руке. Роджерс был слишком измотан, чтобы изводить свой и без того работавший на пределе мозг всеми этими вопросами. Он смертельно устал, но даже сквозь усталость в душе пробивалась странная тревожная радость от осознания того, что у него наконец-то получилось. Баки был не в «Гидре», привязанный к столу и отравленный лекарствами, а здесь, рядом с ним, пускай раненный, пускай без сознания, но зато живой. Может быть, совсем скоро прошлое обрушит на Стива свой праведный гнев, ему, по правде говоря, было наплевать. Он принял решение и, черт возьми, это того стоило. Барнс пришел в себя лишь глубокой ночью, когда Стив попытался снова осмотреть его плечо. Рана была страшной, судя по виду очень болезненной, и Роджерс понимал, что без врача его друг долго не протянет. Он принялся расстегивать куртку Баки, чтобы сделать из его свитера хоть какую-нибудь повязку и постараться обездвижить сломанную кость. Как только трясущиеся пальцы коснулись кровавых обрывков рукава, Баки зашевелился и тихо застонал. Его мутный рассеянный взгляд долго блуждал по стенам, пока, наконец, не остановился на лице Стива. — Что... — он говорил с трудом, с пересохших губ слетали глухие хрипы, и Роджерс сперва не мог разобрать слов. — Что... случилось? Где... — Тише, — остановил его Стив. — Все в порядке. Мы были на задании, помнишь? Мы упали с поезда, у тебя сломана рука, постарайся не шевелиться, хорошо? — Вот черт, — прошипел Баки, поворачивая голову и глядя на левое плечо. Он резко побледнел, закрыл глаза и бессильно прислонился затылком к стене, медленно дыша сквозь зубы. — Ты цел, Стиви? Губы Роджерса дрогнули в пустой, изможденной улыбке. Даже сейчас, едва придя в себя, Баки больше беспокоился за него, чем за себя. От этой подсознательной безусловной заботы, засевшей у него глубоко в подкорке и за долгие годы превратившейся во что-то, пугающе похожее на инстинкт, Стив вдруг почувствовал странное тепло в душе. — Цел, — отозвался он, с тревогой оглядывая уродливую рану и сердитым усилием пытаясь унять дрожь в пальцах. — Мне нужно перевязать твое плечо. Барнс кивнул и крепко сжал челюсти. Он был на удивление тихим и за все время, что Роджерс возился с повязкой, не издал ни звука, только тяжело дышал и судорожно глотал, до крови кусая нижнюю губу. Лишь под конец в его горле послышался звук, похожий на приглушенное рычание, и вся боль, которую он так тщательно скрывал, вмиг отразилась на его посеревшем лице страшной искаженной гримасой. Стив вытер взмокший лоб и со свистом выдохнул; за эти несколько минут он так вымотался, будто без остановки целые сутки носился вокруг вашингтонского Зеркального пруда, а вовсе не перевязывал рану. — Это была... моя любимая форма, — Баки надсадно усмехнулся, глядя на расстегнутую куртку и рваные куски видневшегося из-под нее шерстяного свитера. Стив попытался улыбнуться: получилось как-то скупо и не по-настоящему. Он старался попасть пуговицей в петлю, но ничего не выходило, потому что руки все также мелко подрагивали, а утомленные глаза едва различали мутные силуэты в полумраке. — Стив, — Баки здоровой рукой поймал его за запястье. — Тебе надо отдохнуть. Роджерс хотел возразить, но вдруг почувствовал, как по всему телу душной волной прокатилась изнуряющая слабость, от которой повело голову и зарябило в глазах. Он отполз к стене и почти рухнул на пол, едва не задев ногами потрескивавшие в костре ветки. Какое-то время он беспокойно дремал, мысли пугливой вереницей уносились к грохочущему поезду, утопавшим в снегу горам, к рыскавшей где-то в лесу «Гидре», а потом вновь неустанно возвращались в холодную пещеру, где двое чудом спасшихся солдат прятались от ревущей вьюги. Стив проснулся глубокой ночью от жалобных завываний ветра и ледяного сквозняка, с протяжным гулом ворвавшегося в расщелину. Костер едва тлел, Роджерс подбросил туда последние ветки и подобрался ближе в надежде согреться. — Окно, Стиви, — сонно пробормотал Баки. Он ежился от холода и по привычке пытался натянуть на голову одеяло. — Закрой окно, а то заболеешь. Неосторожные движения отозвались болью в раненом плече, и она резко вырвала его из блаженной полудремы, заставив вздрогнуть и испуганно вскинуть съехавшую набок голову. Запавшие почерневшие глаза смотрели растерянно, потом в них мелькнул тусклый проблеск осознания. — Сон, — выдохнул Баки, устало, надломленно, с терпкой горечью в голосе. — Мне снилась твоя квартира. Как ты опять забыл закрыть окно перед сном, и меня чуть не приморозило к кровати. Стив мягко усмехнулся, дыша на ладони и растирая их друг о друга. Барнс, придерживая болтавшуюся в повязке руку, неуклюже подполз к костру. Он продрог до костей, так сильно, что от холода у него стучали зубы. — Сейчас бы горячего кофе, — мечтательно протянул Роджерс. — Лучше бурбона, — криво ухмыльнулся ему Баки, и он согласно хмыкнул, признавая, что бурбон явно был бы не лишним. Ветер вновь завыл, дико, страшно, как умирающий зверь, и они затихли, бессознательно придвинувшись друг к другу, словно маленькие напуганные дети. — Ты знал, что все так случится? — вдруг спросил Баки. Пламя костра причудливо извивалось, отчего на лице у него плясали жуткие тени. — С «Гидрой», с поездом... с нами? Ты все это знал? Стив потерянно смотрел на свои руки, не зная, что отвечать. Он больше не хотел врать, просто не видел смысла, да и сил уже не было на очередную ложь, поэтому он лишь опустил голову и кивнул. — Тогда... — Барнс осекся, его голос опустился до едва различимого хриплого шепота. — Тогда все было так же? — Почти. В костре сухо трещали догоравшие ветки, а мысль, терзавшая Стива Роджерса долгие годы, яростно рвалась наружу. — В прошлый раз, когда ты упал, я не прыгнул следом за тобой. Он сжался, втянул шею, как побитая собака, и словно окаменел, ожидая ответных слов как приговора. Но Баки молчал. Завороженно глядел пустыми невидящими глазами на дрожащее пламя и молчал. Спустя несколько мучительно долгих мгновений он наконец отвел взгляд от безумной огненной пляски и низким сорванным голосом спросил: — Ты правда из будущего, Стив? Роджерс встретил его жадный, лихорадочный взгляд и медленно кивнул. — Правда. Смех, короткий, почти невесомый, похожий на шелест сухой листвы, утонул в треске костра и надрывном плаче вьюги. По лицу Баки скользнула легкая, призрачная тень улыбки, которая тут же исчезла. Он помрачнел, словно вспомнил что-то плохое, его губы едва заметно дрогнули. — Ты сказал, что я не умру, — он сделал паузу, будто прокручивая в мыслях то, что собирался сказать, и за эти мгновения Стиву показалось, что у него из-под ног ушла земля. — Что я не умру, что все будет гораздо хуже. Роджерс помнил, как взахлеб бормотал эти слова в ночной тишине пустой комнаты, всеми силами пытаясь заставить Баки поверить. Тогда он был похож на безумца, не удивительно, что брошенные им фразы так отпечатались в памяти друга. Поэтому ту просьбу, что мгновением позже озвучил Барнс, Стив почти ждал, хоть она и вселяла в него безотчетный страх. — Расскажи мне. Роджерс шумно выдохнул и сцепил замерзшие пальцы в замок, пытаясь усмирить внутреннее волнение. — Теперь это уже неважно. — Я хочу знать, Стив, — снова попросил Баки. В его плотно сжатых губах читалось твердое, непреклонное, пугающе-обреченное упрямство. — Мне нужно знать. И Стив начал говорить. Сначала нехотя, осторожно выбирая слова и обходя подробности, а потом смелее, быстрее, с почти нескрываемой злостью и горьким облегчением. Он рассказал про «Гидру», про стертую память, про эксперименты и пытки, про криокамеру, про десятки лет в плену, про невинных жертв и жестокие убийства. Баки бледнел, сжимая закоченевшими пальцами рукав куртки, но все равно слушал, а Стив уже не мог остановить свою пылкую слезную исповедь. — Я думал, что ты погиб, — признался он, смахивая с щеки одинокую слезу. Семьдесят лет, прожитых Баки Барнсом в другой, несправедливо украденной и жестоко изломанной жизни, вылились в изматывающую, болезненную историю, поведать которую оказалось для Роджерса совсем не просто. Он говорил так долго, что голос охрип, стал сухим и каким-то старческим. — Я должен был догадаться, что из-за опытов Золы ты мог выжить, но... — сил договорить не хватило, Стив поднес к лицу дрожащую руку и прикусил кулак. Он смертельно устал, чувствовал себя совершенно опустошенным и выжатым до последней капли. С видом приговоренного к казни узника Стив поднял на Баки полные слез глаза, готовый покорно принять все, что угодно, в наказание за то, что в пускай уже несуществующем, известном лишь ему одному мире он все равно так и не смог уберечь самого дорогого ему человека. — Если бы я только знал, что ты жив, я бы не перестал тебя искать. Я бы сделал все, чтобы тебя спасти. Выдав последние слова своего признания, Роджерс никак не ожидал, что в утомленном взгляде лучшего друга вместо осуждения увидит искреннюю, теплую благодарность. — Ты уже сделал, Стив, — сказал Баки. Он улыбался. Легко, по-детски лучезарно и так до боли знакомо, что от этой улыбки щемило сердце. — Ты уже меня спас.

***

Снежная буря разбушевалась не на шутку и начала стихать лишь к вечеру следующего дня. Все это время Стив и Баки провели в скальной расщелине; спали по очереди, хоть сон и получался тяжелым и совсем не помогал, Стив пару раз выбирался искать ветки для костра, но боялся отходить далеко от укрытия и оставлять друга одного. Баки становилось хуже. Он часто терял сознание от слабости и подолгу приходил в себя. К ночи у него резко поднялась температура; его то било холодным ознобом, то бросало в лихорадочный жар. Потом он начал бредить и несколько раз, просыпаясь от сильной боли, даже не узнавал в склонившемся над ним бледном от страха человеке своего лучшего друга. — Тебе понравилась игра, Стиви? — спросил Баки, когда Роджерс разматывал пропитанную кровью повязку на его руке. — Да, — Стив шумно сглотнул и поморщился, глядя на вспухшие края раны и бордово-синие гематомы, расползшиеся по коже. — Да, Баки, мне понравилась игра. — Вот это был хоумран*, я такого в жизни не видел, — щеки Барнса горели болезненным румянцем, по вискам струился пот; ему чудилось, будто они только что посмотрели матч на старом бруклинском Эббетс-филд, и Роджерс не в праве был убеждать его в обратном. — Надо почаще ходить на бейсбол. — Да, надо. Обязательно сходим еще раз, ты только держись, ладно? Слышишь меня, Бак? Он уже не слышал. Его глаза снова закатились, голова безвольно склонилась набок. Он унесся навстречу жаркому бредовому сну, а Стив остался один в промозглой пещере выть от бессилия и сжимать до хруста кулаки. Остаток ночи Роджерс провел, слепо уставившись в одну точку и с замиранием сердца прислушиваясь к беспокойным метаниям бившегося в лихорадке Баки. Он часто и прерывисто дышал, с его губ срывались тихие стоны, а иногда низкие, нарастающие звуки, переходящие в едва слышное хныканье. Стив молился о том, чтобы буря поскорее закончилась, и просил дать им обоим сил пережить весь этот кошмар. Лишь на рассвете он провалился в черный пустой сон и в последний момент осознал, что печальных стенаний ветра больше не было слышно. К утру Баки немного полегчало. Он попросил воды и долго смеялся, когда Стив подвинул ему перевернутый щит, наполненный талым снегом. Потом они снова двинулись на запад. За несколько часов преодолели перевал, который Роджерс увидел еще в первую ночь, и остановились передохнуть у лесистого склона. — Ненавижу холод, — признался Баки, с отвращением вытряхивая снег из сапога. — К черту Бруклин. Когда вернусь, перееду жить в Калифорнию. Ты со мной? — С тобой, конечно. Куда же я денусь, — усмехнулся Стив, приставив ладонь козырьком к глазам и вглядываясь в слепящую белизну. Впереди в запорошенных снегом соснах угадывался начинавшийся лес. Он был небольшим, по крайней мере, Роджерсу так показалось. Они вполне могли успеть пересечь его к вечеру, а после попытаться найти в горах место для ночлега или вырыть окоп прямо в снегу. — Как рука? — спросил Стив, заметив, как Баки болезненно поморщился. — Паршиво, — устало отозвался он. Его воспаленные глаза неестественно блестели, и, даже несмотря на ясный осознанный взгляд, в этом лихорадочном блеске легко угадывалась черная тень загнанной вглубь болезни. Стив с ужасом понял, что в таком состоянии Баки мог не дотянуть и до утра, но тут же со злостью оттолкнул непрошеную мысль. — Я слышал, у Старка есть дом в Лос-Анджелесе, — на выдохе пробормотал Барнс, когда Роджерс помогал ему подняться. — Может, заглянем как-нибудь в гости? — Обязательно, — кивнул Стив, перекидывая его здоровую руку через свое плечо. — Как раз после Аризоны. — Точно, — Баки печально улыбнулся, и его взгляд начал медленно уплывать. — После Аризоны. По дороге он еще несколько раз приходил в себя, спрашивал, который час, просил поторопиться, чтобы не опоздать на сеанс в кино, и говорил, что больше никогда не будет кататься на «Русских горках». Стива это пугало, но он был рад, что Баки, пусть ненадолго, но хотя бы приходил в себя; гораздо страшнее было бы, если бы он молчал и не дышал. А потом капитан услышал их. Торопливые шаги, бряцание оружия, приглушенные голоса, резкие обрывки чужой незнакомой речи гудели у него в ушах и, казалось, доносились со всех сторон одновременно. Их было много, не меньше десяти человек. Они бродили где-то в лесу, далеко или близко — Стив пока не мог разобрать. Они напали на след. Как ищейки. Знали, что добыча где-то близко, раненая и слабая, знали, и поэтому не торопились, будто бы смакуя момент собственного превосходства. «Гидра» кралась по пятам, Стив почти чувствовал ее тяжелую поступь за спиной и холодное дыхание на своем затылке. Убежать от погони они никак не могли, и он это прекрасно понимал. Баки едва держался на ногах, Стиву приходилось тащить его на себе; о том, чтобы вместе вступать в бой, не было и речи — Барнс даже не понимал, где находился, и вряд ли смог бы защититься от нападавших на него вооруженных солдат. Они приближались. Были всего в миле к востоку и шли прямо по свежим следам. Считанные секунды были у Стива на то, чтобы придумать план, и он судорожно соображал, озираясь по сторонам, как загнанный в ловушку зверь. — Баки, — позвал он, яростно разгребая снег у подножия небольшого холма. — Баки, ты меня слышишь? Стив похлопал его по щекам, в ответ получив лишь глухой хриплый стон. Времени оставалось все меньше. Роджерс тихо выругался, уложил Барнса в разрытый сугроб и снова попытался привести его в чувства. На этот раз его веки слабо задрожали, он повел головой и что-то недовольно прорычал. Стив взял его лицо в руки и повернул к себе. — Баки, мне нужно, чтобы ты оставался здесь. Ты слышишь меня? — Роджерс пугливо оглянулся через плечо, приняв покачнувшуюся сосновую ветку за человека. Голоса становились все громче. — Я скоро вернусь, но ты должен ждать меня здесь, что бы ни случилось. Баки? Ты меня понимаешь? Посмотри на меня. Оставайся здесь, слышишь? В его глазах стоял туман, он смотрел куда-то сквозь Стива, но все равно медленно, будто во сне, кивнул. Баки бессознательно потянулся, чтобы поймать друга за руку, но того рядом уже не было. Он сорвался с места и скрылся в снежных клубах, мчась прямиком к отряду «Гидры». Если бы пару лет назад ему сказали, что он бросится в бой с одним только разукрашенным щитом в одиночку против десятерых, да еще и без четкого плана атаки, капитан наверняка бы скептически рассмеялся и недоверчиво покачал головой. Но сейчас именно так все и было. Единственный план — атаковать. Единственная мысль — не дать им добраться до Баки. Один щит, два кулака, никакого оружия. Все просто. Стив плохо осознавал, что делает. Слышал лишь свист рассекавшего воздух щита, удары, выстрелы и чувствовал тупую боль в разбитых в кровь кулаках. Трещали кости, не его, их. Брызгала кровь. Визжали пули. Уклоняться от них получалось не всегда. Одна впилась между ребер, вторая полоснула по плечу, третья засела где-то в бедре, остальные Роджерс уже не запомнил. Он свалился в снег, ловя воздух открытым ртом; вокруг него была лишь кровь, брошенное оружие и неподвижные тела. Одно, два, три... девять? Их было больше, ему казалось, что должно быть больше, но мысль куда-то уплыла, утонула в плескавшейся в голове боли. Он вставал, упрямо двигал негнущиеся ноги, шатался, падал, снова поднимался, пока не услышал звонкий щелчок предохранителя у себя над ухом. Холодный ствол пистолета ткнулся в затылок, и теперь Стив точно вспомнил, что их было больше. Он зажмурился и подумал, что умирать в третий раз было совсем не страшно. Рявкнул выстрел. Горячие капли брызнули на щеку. Стив вздрогнул. Что-то тяжелое рухнуло на землю, затем наступила глубокая, острая тишина. Прошла минута, а может и целый час, прежде чем Роджерс окончательно понял, что не умер. Он обернулся и увидел за своей спиной мертвого солдата с все еще зажатым в окоченевших пальцах пистолетом. Его черная маска-шлем была насквозь пробита ровно посередине снайперски точным выстрелом, который Стив без труда узнал, словно росчерк художника, еще до того, как увидел привалившегося к дереву Баки с винтовкой в руках. В этот выстрел он вложил все оставшиеся силы, и к тому времени, как Роджерс до него дополз, он уже лежал в изнеможении на снегу, часто моргая и пытаясь стряхнуть с ресниц назойливые снежинки. Вынутая из повязки левая рука, которой он все еще придерживал винтовку за ствольные накладки, конвульсивно подрагивала, а примятый снег под плечом медленно окрашивался в ярко-красный. — Я же просил... — хрипло выдохнул Стив, вытирая кровь с щеки, — ждать меня. — А я... я просил... — начал Баки, задыхаясь и кашляя от отрывистого дребезжащего смеха. — Просил не делать... глупостей... сопляк. Стив изможденно улыбнулся. Рухнул на землю рядом с ним и тоже рассмеялся, от чего все его раны отозвались острой кричащей болью. Он закрыл глаза, по-прежнему улыбаясь. Его сознание медленно скользнуло в долгое свободное падение, и он неожиданно ощутил странный безмятежный покой.