Минор

Оставь раскаянья свои колючей мгле. И то, что ты есть, — вовсе не ошибка. Ты подарила мне свою улыбку. Оставь хоть что-нибудь на память обо мне.

1841 год, ноябрь Известие о том, что фрейлина Великой Княгини Марии Александровны княжна Наталья Репнина покидает Петербург, отбывая в Венецию, прозвучала громом среди сплетников и злословцев столичных гостиных. Тут же поползла молва о том, что, по всей видимости, подальше с глаз она отправляется исключительно затем, чтобы скрыть последствия своей связи с цесаревичем. О том, что никакой связи не было, кроме самих участников салонного романа, знали только князь Репнин и сама Великая Княгиня. «Я любила его, а он любил меня, - сказала она Михаилу в день их прощания, - но любовь – это еще не все. Любовь – это наименьшее, чего довольно для счастья». Один только князь Репнин знал, чего стоил Наташе этот отъезд. Он одновременно осуждал ее за это и восхищался ею. Если бы только он мог подумать, что уже больше никогда не увидит ее. Что между ними протянутся годы и непонимание. Наверное, тогда все могло бы быть иначе. И, тем не менее, едва ли это что-то изменило бы. Наташа уехала. Цесаревич загрустил. И вдруг вспомнил о своей супруге. В монаршей семье воцарился зримый мир, не нарушаемый похождениями Его Высочества. Впрочем, Ее Высочество едва ли стала выглядеть хоть сколько-нибудь иначе. Она по-прежнему держалась с достоинством и спокойствием, ни минуты не выказывая ни торжества, ни даже удовлетворенности, как ранее не выглядела хоть немного похожей на покинутую жену. И Репнин, встречая ее при дворе, видел все ту же спокойную серую птичку с синим пронзительным взглядом. И отчего-то был уверен – она не стала счастливее. И никогда не станет. Есть среди людей те, которые к этому стремятся со всем отчаянием, и кому этого не дано. Наташа носила счастье в себе. И даже в горе это счастье оставалось в ней могучей силой, которую не сломило бы ничего из того, что может пережить человек. Мария – жаждала его. Но не была рождена для него. Рожденные для трона не имеют сил на счастье. Она сама разыскала Репнина, когда он направлялся к цесаревичу с корреспонденцией. В лице не было привычного спокойствия. Были взволнованность и… надежда? - Я еду в Гатчину, - почти сходу заявила Мария, - одна. Там есть охотничий домик, и, может быть… Он едва не уронил пакет. Ее руки сцепились с его. Сердце… Он, оказывается, совсем позабыл, что такое сердце. - Вы понимаете, чем вы рискуете? – спросил Михаил. - Вы рискуете сильнее, - тут же ответила она. – Едемте. Завтра я отбываю. И буду ждать вас. Если вы не приедете, я буду знать, что все придумала себе. - Вы не придумали. Пальцы расцепились. И Мария торопливым шагом бросилась прочь. Он не поехал в Гатчину. Ни на следующий день, ни после. Дома его ждала Лиза, умолявшая его отправиться в деревню. Потому что она чувствовала, что теряет его. Потому что она верила, что еще может вернуть его. Потому что жизнь без него представлялась ей самым страшным, что может случиться с нею. Ведь теряла она не единожды. И еще потому, что деревенский воздух был полезнее сырого петербуржского, а она ждала ребенка. 1861 год, ноябрь Император сосредоточенно смотрел в окно, не желая глядеть на просителя. Проситель был тем опаснее, что император привык считать его своим другом. Более того, проситель и был другом. И теперь он просил лишь о том, на что мог бы рассчитывать по праву друга. Если бы только император был просто другом, но не был императором. Часы мерно отсчитывали секунды. А император никак не решался заговорить. Вопрос, заданный князем Репниным, повис в воздухе. А сам князь Репнин глядел на то, как в камине пляшут язычки пламени. - Стало быть, отставка? - В службе Вашему Величеству я достиг всего, на что даже не смел надеяться. Теперь мне хотелось бы все же попробовать спокойной жизни вне двора. - Но почему? – не выдержал Александр Николаевич. – Мишель, вы с ума сошли! Уехать теперь? - Именно теперь, Ваше Величество. Потому что сделать это позднее – и мы опоздаем во всем. - Зизи… Она… - Александр задохнулся и снова отвернулся к окну. - Зинаида просит Ее Величество отпустить ее так же. Климат Петербурга ей не подходит. По настоянию нашего семейного доктора ей следует как можно скорее отбыть в Европу. Император вздрогнул и отрывистым движением дернулся от окна. - Чего вы добиваетесь? – рыкнул он. - Я ничего не добиваюсь, Ваше Величество, - непоколебимо ответил князь, - всего лишь отставки для себя и разрешения для оставления службы моей дочери. Ей девятнадцать лет, пожалейте ее здоровье. Вдруг лицо императора разгладилось. Сделалось мальчишески смешливым, каким не было уже очень давно. - Черт бы вас подрал с вашими аргументами. Вы сейчас говорите все ровно то же, что говорила Наташа… - заявил он и подошел к Репнину. Разлил вино по бокалам и подмигнул князю, - вы ведь к ней собираетесь, верно? - Если ничего не изменилось, то она в Париже. До декабря мы станем ждать от нее письма. Если его не будет, отправимся во Францию. На поиски. Александр хрипло хохотнул и, склонив голову набок, беззаботно бросил: - Не ищите. Она в Париже. Второй год замужем за князем Болховским, он там по дипломатической линии. И я готов побиться об заклад, что она будет счастлива вашему приезду. Репнин ошалело посмотрел на Его Величество. - Вы знали? - Я все про нее знаю. И позволяю ей думать, что она сбежала от меня тогда. - Это значит, что… - Что я никого и никогда не любил, кроме нее. Все, Репнин. Больше ничего не скажу. Взгляд голубых глаз императора сделался грустным. Он внимательно смотрел на жидкость в бокале. И явно не имел намерения продолжать беседу. Князь Репнин молчал тоже. В конце концов, друзья иногда молчат. На молчание они тоже имеют право. Он очень хорошо помнил, как готов был просить об отставке двадцать лет назад. По просьбе Лизы. Лиза знала все. Она всегда все про него знала. Наверное, потому ей проще было уйти, медленно увядая и, в конце концов, оставив его с трехлетней дочерью на руках. Может быть, когда она просила его уехать в деревню с ней, ему стоило согласиться. Это было бы честнее. Она бы знала, что он хотя бы попытался. Но была Мария, сказавшая ему лишь единожды: «Без звука ваших шагов в этих стенах я не смогу жить». И он остался. Более она ничего не просила. Никогда. Один за другим у нее рождались дети. А он смотрел жизнь, будто не был ее участником. Он так и остался тем молодым человеком, который готов был броситься за ней в Гатчину. Который видел свинцовое небо сквозь смыкавшиеся кроны деревьев. Который стоял на балу и глядел на чужую жену, позабыв о своей. Это все был он. И он не желал меняться. Такой судьбы, в которой все предрешено, он не желал никому. Но и никому бы не смог отдать. Потому что все это принадлежало ему. В конце ноября 1861 года князь Репнин, генерал-майор в отставке, герой Восточной войны, с дочерью отбыл в Париж, где встретился с сестрой, княгиней Болховской. В декабре некая княгиня Муранова прибыла в маленькую австрийскую деревушку, где ожидала скорого визита князя Репнина. Потому что знала наверняка – если он не приедет, это будет значить, что она все себе придумала.