l'odore strana vita

The nightmare is slowly taking over All that's happened It is enabling him to take exactly what he wants until he gets what he desires, we'll be at his whim.*

В руках Фионы Фраунфельд оживают цветы и это красиво. Наблюдать за резкими, и в то же время ласковыми движениями её рук — одно удовольствие. Я сидел подаль от Фионы, пока та, ползая на коленях по сырой земле, разгребала её пальчиками, чтобы посадить в ямку ростки белой астры. Белая астра — это любовь, изящество. И воспоминания. Её русые, длинные косички медленно спадают с плеча, и это очень изящно. Её слегка загорелые руки трепетно поглаживают лепестки садовых цветов — она возится с ними, как с маленькими детьми, и это любовь. А что насчет третьего? У неё есть какое-то сладкое воспоминание, это совершенно точно. И мне так хочется узнать... Я встаю с качели почти бесшумно, едва её пошатнув. Девочка так занята, что даже не ощущает моего присутствия. А я здесь, я за её спиной. — Фи... — я потянул её за ворот пиджачка на себя. Она сначала замерла и побледнела от страха, неожиданности. Я наклонился над её ухом и прошептал что-то похожее на "не бойся", и тогда девчонка задрожала под моими пальцами ещё сильнее — Почему астры, Фиона? Та не отвечает мне, только всхлипывает, пожимая плечами, и хватает горсть земли, сжимая в кулачке. Будто бы держится за неё. Будто бы впитывает из неё что-то жизненно важное, чтобы дать мне отпор. Но она слаба, пока я рядом, потому что я её пугаю до белого каления, поэтому она, скорее, предпочтет спрятаться и не трогать меня. Как крот — спрячется в переплетенных тоннелях под землей и будет там таиться, хвост поджав. Она еще не знает, что молчанием злит меня больше. — Почему белые астры!? — я срывал на ней злость и голос, тряся её за плечи, но всё, что девушка удосужилась сделать — повернуться в мою сторону и взглянуть мне в глаза. Зачем и для чего, было для меня большой загадкой — она же всё равно видит во мне монстра? И мне это льстит, но я пользуюсь лестью, чтобы ещё больше, ещё изощреннее овладевать людьми. В моей бледной руке оказалась её загорелая ладошка — такой контраст... Я вдохнул запах чересчур детской, непорочной кожи — он превосходно сочетался с её глупенькой улыбкой, а по пухлым румяным щекам можно было сказать, что Фиона не плохо сохранилась для своих девяноста лет. Чудеса творит Петля, что ж сказать. — Что за воспоминание ты так таишь от меня, дурочка!? — Откуда...? — Белые астры, Фиона. Язык цветов так прост и примитивен, как отговорки родителей, о том, что нашли они тебя в гнезде аиста. Я был на грани, уже почти взорвался и рухнул на неё, — как бомба на Дом Странных Детей, — толкая на траву её скудельное тело, сжимая в ладонях девичьи запястья с такой силой, какая во мне была: я даже почувствовал на секунду, как её пульс приостанавливается под моими руками. Под моей властью. — Виктор, — слёзно пропищала Фраунфельд, впиваясь ноготками, под которыми скопились кусочки мокрой земли в мои плечи, в попытках оттолкнуть меня, избавиться от меня. — Виктор любил астры. — Он мёртв, — не спросил, а скорее подтвердил. Я отпустил Фраунфельд и испытал что-то типа сострадания: я рукой уложил её косы обратно на худенькие плечи, поднял её с зелёной травы и просто остался рядом. Я не умею жалеть, это так омерзительно, но Фионе было больно и мне не меньше. Больно вспоминать о мёртвых, это правда. — Я любила его, Джейкоб. Хотя, зачем тебе это — ты не знаешь этих чувств. — Не не знаю, а не чувствую больше, — я еле поднялся с земли, по-взрослому, как-то гордо отряхнул плечики пиджака. — Не одну тебя бросили, нас тут девять человек таких, Фиона Фраунфельд, — и ушёл прочь, в Дом. — Кто тебе сказал о девятом, Портман? — всё, что я смог услышать, перешагнув порог Дома Мисс Перегрин. Ты, красавица, ты.... В глазах Фраунфельд подорвался мой статус строгого, неуязвимого, беспощадного и это отвратительно.