l'odore strana vita

У меня есть календарь, я кружочками обвожу в нем дни, по которым люди живут там. Нет, я не создавал иллюзию того, что я сейчас там, я не скучал. Просто была одна дата, которую я хотел отметить. День рождения дедушки Абрахама был единственным праздником, на котором мне хотелось улыбаться. Серьёзно, на мой день рождения в дом вваливались мамины подруги, папины коллеги и Рики, мой единственный друг, с которым мы виделись в школе и ездили на речку летом. Мой праздник был лишь поводом для того, чтобы родители от души повеселились, а нас с Рики загоняли в мою комнату, где единственным, чем мы могли заняться, это дрыганьем конечностями под звуки виниловой пластинки. У меня были игрушки, но Рики являлся уже взрослым, старше меня на три года. Ему было не интересно играть в машинки или динозавров. А совсем скоро, на моё пятнадцатилетие он и вовсе ушёл в армию и сам факт празднования моего дня рождения окончательно потерял смысл. То ли дело, когда наступал дедушкин день и мы садились всей семьёй в нашу ста-а-ренькую машинку, в которой ехали долго-долго, только ради того, чтобы поздравить деда Абрахама и вручить ему открытку из маленького прямоугольничка-обрывочка картона. Но, дед никогда не возмущался, знаете ли. Он говорил мне "Спасибо, внук!" и усаживал за праздничный стол, который был совсем скромно накрыт, но зато с большой добротой. Надо отметить, я всегда сидел на почетном месте рядом с именинником. Я думал, что родители мне очень завидовали, потому что у меня даже было право помогать деду задувать свечи на пироге, но на самом деле, мама и папа терпеть не могут этот семейный праздник: они скорее ждут, пока число дедушкиного рождения превратится в дату смерти. Удивительно, но день рождения старика проходил веселее, чем мой, хотя так быть не должно. Мы обедали и делились чем-то нажитым друг с другом — когда мама и папа начинали охать и ахать по поводу ипотеки, я молчал, — а потом мне позволяли целый вечер провести с дедулей Портманом и остаться у него с ночевкой. Как только дверь за родителями закрывалась, я спешил к цилиндру в углу комнаты, который являлся картой мира, а дедушка уходил на кухню за крышечками от бутылок, зубочистками, салфетками — из этого всего мы сооружали кораблики. Я раскладывал карту по всему столу и ставил на один уголок, который был дальше от меня, вазу, а на другой, что ближе, клал стопку книг, чтобы карта не скрутилась обратно. Дед делал небольшие дырочки в крышках и просовывал туда зубочистку, а на них надевал маленькие квадратики салфетки — это был парус неуловимого кораблика. И игра начиналась, именно в день рождения дедули она была самой долгой. Хотя, это был, наверное, целый бой, нежели просто развлечение. У нас не было кровопролитий, мы даже не убивали судна друг друга, сбивая их с карты. Мы соревновались знаниями. Например, дедушка Абрахам вёл пальцем свой кораблик вокруг изображения Африки и останавливал на жёлто-песочном участке картинки. — Что за пустыня, Джейкоб? Я "подплывал" с другой стороны материка и серьёзно раздумывал, перебирая всевозможные пустыни в памяти. — Ну же, самая большая пустыня мира! Подумай! — Дед бросал подсказки, усмехаясь. Кажется, я недостаточно внимательно слушал его, когда он рассказывал о Африке. Мне действительно приходилось перерывать все свои познания в голове. — О! Сахара! — Я не сдавался до последнего и ждал дедушкиной похвалы. Всегда. Мы могли играть часами на пролет и не уставали, даже не отвлекались на перекус. Помню, забавно было, когда мы с дедушкой Абрахамом засиживались до поздней ночи — уже переваливало за два часа, — а тут мама звонит, чтобы спросить, смотрю ли я уже сны? И дед так забавно притворялся сонным, недовольно бурчал, что вот, мол, мама разбудила его в такое время! Этого мне никогда не забыть, драгоценное время... Я жалею о том, что по полной не насладился теми моментами. Я скучаю по деду, по нашим играм, именно с ним я чувствовал себя ребенком — я мог мечтать и жить в своих фантазиях. Но больше я расстроен тем, что так и не успел сказать ему "спасибо" за то, что он забрал меня от обезумевших к чертям родителей. — Как насчет того, чтобы съесть хоть немного? — Эмма толкнула меня плечом. — Ты долго собираешься сидеть так, Джейкоб? Оказывается, я сидел за столом в зале, у всех Странных был завтрак. Я даже не помню, как сел на своё место и пожелал ли я приятного аппетита всем? Никто не был доволен тем, что я немного "завитал", даже Миллард тяжко вздохнул, повисла тишина, которая резала уши и давила, потому что я её инициатор. — Простите, ладно? — Я оглядел каждого. — Давайте, продолжаем! Приятного аппетита, — взял столовые приборы в руки и приступил к еде. — Ты уже говорил. — Енох посмотрел на меня исподлобья, — я даже не заметил его глаз под нависшими над бровями кудрями, — а потом он наколол на вилку кусочек индейки, положил в рот и провёл по зубам так, что металл неприятно пропищал, заставляя кривить лицо. Не думаю, что этот тип может вести себя так после того, что сделал. Во всяком случае, я не должен поднимать этот вопрос сейчас, при всех, за завтраком. • • • • — Ты расскажешь нам сказку, Джейкоб? Все было точно так же, как и вчера, и позавчера — мы в саду Дома Странных Детей. Мне не хотелось проводить именно этот день как обычно, и, как бы самовлюбленно это не звучало, я не хочу тратить своё время на сказки для маленьких детей (не нужно вдаваться в подробности их возраста, они все равно дети). — Нет. — Это почему? — Гораций вышел вперед, деловито выставив ногу перед собой. — Сказки кончились. — я развел руками, демонстрируя, якобы, что я нигде их не храню и не прячу. Глаза детей были растерянными и блестящими от подступающих слёз, но я на такое не ведусь. Без зазрения совести я ушёл прочь. На первом этаже Дома Эмма пекла кексы, а Хью поливал их мёдом сверху. Он пытался крепко поджать губы, чтобы пчёлы, что живут прямо в нем, не налетели на сладость, это выглядело забавно, отчего Эмма громко хихикала. — Джейкоб! — успешно смыться с посторонних глаз сразу мне не удалось и пришлось откликнуться на голос Блум. — Ты же совсем не занят, может поможешь? Я схватился за шею, показав, что все мои дела стоят уже там, настолько их много. — Серьёзно? И чем же ты занимаешься? — Хью стянул с глаз большие круглые очки, чтобы внимательно всмотреться мне в глаза и найти в них ложь. — Я... А я спешу помочь Еноху, он о-очень просил меня. — Еноху точно не нужна помощь. — по лестнице спустилась Оливия, натягивая на свои руки длинные чёрные перчатки. Она была очень зла. — Ему на всё плевать, он никого не хочет слушать! Мерзкий! Оливия кричала громче и громче, по чему можно было только представить, каких масштабов была их ссора. То ли куклу не поделили, то ли Олив снова пожалела растерзанную Енохом зверушку. Эмма — до сих пор считаю её самой разумной в этом Доме, — скоро взялась успокаивать рыжеволосую Оливию, обняв её двумя руками. Эмма может усмирить, в прямом смысле этой фразы, пламя бушующего огня, вырваться и уничтожить всё вокруг которому мешают только чёрные кожаные перчатки до локтей. И всё таки, Эмма Блум — уникальная девушка, я ей восхищен. Иногда. В других случаях, она вызывает у меня рвотные позывы, когда втягивает поиграть в салки или впутывает в хлопоты с выпечкой овсяного печенья. Это слишком весело и умилительно. Я поднялся по лестнице едва дыша, втягивая воздух носом, глотал, а не выдыхал. Судя по воплям Оливии, Енох тоже должен быть злым и расстроенным, поэтому я боялся лишний раз переставлять ноги по скрипучему полу, чтобы не привести в действие угрюмую ядерную бомбу, что сидит в комнате за дверью из красного дерева. Но, несмотря на это, мне нужна была его помощь, поэтому, наверное, лучшим вариантом было бы войти, попросить, поблагодарить и выйти, не напоминая о случившемся недавно инциденте. Хотя, чёрт его знает, что лучше, это же Енох О'Коннор. — Привет, — я вошёл после стука. — Мне нужна твоя помощь. Енох всем весом навалился на стул, и, оторвавшись от пола посмотрел в дверной проем. — Заходи и плотно закрывай дверь. На этот раз, без меня. Я услышал, как Енох усмехнулся и посчитал это своей маленькой победой, хотя, то, на что намекнул Ен, ещё должно быть обговорено. И вообще, он был обижен на меня за обедом? Не знаю, не знаю, но говорить об этом сейчас было крайне опасно, и хотя Ен выглядел достаточно спокойно, что намекало на то, что Еноху абсолютно плевать на обиды Оливии, я не рискнул заговорить об этом. — Мне очень нужны совсем небольшие крышечки, зубочистки и салфетка, — я оглядывался по сторонам и все баночки, куклы и книги стояли на тех же местах, что и тогда, когда я в первый раз побывал в комнате Еноха. Парень задумался, долго сверля взглядом одну точку. — Та-а-к! — Енох подошёл к выдвижным ящичкам, выдвинул один и нырнул туда буквально с головой. — Могу предложить металлические крышки четыре на четыре, вместо зубочисток булавки. — Подойдет! Енох бережно завернул всё то, что я попросил, в большой кусок ткани и протянул мне, добавив, что салфетку я запросто смогу найти на кухне. Я потянулся за свёртком, но Енох резко убрал его за спину. На всякий случай, я отпрыгнул назад, вжимаясь в стену спиной. Я вот-вот ожидал, что Енох достанет какой-нибудь нож или резак из-за спины и пробьёт мне им череп. Я действительно думаю, что Енох поступит так, у меня нет оснований верить обратному. Серьёзно, я боюсь этого парня, как боюсь потерять собственную способность. Да, я помню поцелуй и до сих пор испытываю после него необъяснимые вещи, но разве я могу знать, сделал ли он это из благих намерений? Определенно нет, поэтому и в объятия падать ему не спешу. Вроде бы. — Ты не понимаешь, почему я помогаю тебе? Единственному в этом Доме, между прочим. — Енох облокотился на край стола и выдохнул шумно, будто устал. — Не из доброты душевной? — выпалил я и зажмурился, ожидая удара или громких воплей, даже плевка в лицо. Я ощутил, как меня сверлят взглядом, да таким, будто я враг всего народа или ещё чего. Мне становилось дурно, а Енох, точно на зло, тянул с ответом. Нет, я не из дураков, чтобы не понять, о чём будет наш разговор и я хотел, чтобы он состоялся, но когда я встретился с этим напрямую, меня охватил страх. — Почему я сделал то, что сделал, м? Тебе не интересно? Чёрт, он определенно знает меня и знает то, что нужно спросить. Это наводящие вопросы, чтобы я раскололся вмиг. Я смотрел на Еноха, а он на меня, и я не мог отвести взгляда, настолько он сковывал. Меня будто по бокам зажали две карие стены в попытках выдавить из меня малейшее слово хотя бы таким способом. Всё вертелось и кружилось, когда я смотрел в его глаза. Да даже если бы сейчас вокруг меня витал смерч, сносил бы всё на своём пути, я бы не заметил, пока смотрю в глаза Еноха. — Почему я сделал это с тобой, а? Почему не с Оливией, например, она довольно симпатичная девочка...? — О'Коннор загадочно улыбался, может даже и ухмылялся, подходя ко мне всё ближе и ближе. А я не мог двигаться, мне и некуда: сзади меня стена, впереди надвигается ещё одна кудрявая, а по бокам одни стеллажи и шкафы. Я в ловушке. Капали секундочки на моем счету и с каждой я пытался осознать происходящее. Но, секундочки тоже не резиновые и Енох скоро оказался рядом. Он нависал надо мной устрашающе и я уже думал, что пощады мне нет и поселят меня вместе с Виктором в комнате, и будем мы крепко спать и охранять своё мёртвое царство в Доме Странных. Так страшно мне не было никогда, ноги сковали стальные кандалы, а шею словно перетянули жгутом. — Не обижай... — я пропищал так жалобно, закрыв веки, я молил Еноха об этом, и слеза испуга прокатилась по моей щеке, потом по подбородку и спряталась в вороте рубашки, оставляя пятно. Мне было стыдно за себя, я не успел заметить, как под влиянием Еноха из высокомерного кретина превратился в скверную зашуганную мышь. Я приоткрыл один глаз и увидел, как потрясен был Енох, он резко выдохнул, опуская плечи и мне послышалось, как вопросительный стон вырвался из его груди. — Я не хочу делать тебе больно, Джейкоб! Может быть... Моей злости не было предела, я стремительно закипал и наконец выпалил: — Да какого чёрта ты творишь тогда!? Разве нельзя объяснить всё просто, не выдумывая!? — я бил Еноха кулаками по плечам, а он всё стоял, равно скале. Это раздражало ещё больше и я сжимал кулаки сильнее, не переставая ударять его ещё и по ключицам. В комнате Еноха я схожу с ума. Я громко плакал, бил и кричал, но О'Коннору, казалось, было совершенно все равно. Он наблюдал за моим сумасшествием с равнодушием, а на самом деле он ждал момента, чтобы заломать мои руки за спину и грубо толкнуть меня грудью к холодной стене. Я почувствовал, как Енох выдохнул мне в шею и я — почему-то, — расслабился. А О'Коннор явно не желал этого, поэтому вцепился зубами в мою шею. — Больно, чёрт! — я попытался оттолкнуть обезумевшего парня ногой, но он только плотнее прижался ко мне бёдрами сзади. Честно, больше я уже не уверен, что не отвергаю Еноха только потому, что слабый. Меня на самом деле увлекает то, что он делает. Я поддался назад, прижимаясь к паху Еноха, отчего тот зверски зарычал и прикусил кожу шеи ещё сильнее. Наверняка останутся фиолетовые пятна и крохотные ранки, но как только перезапустится Петля они исчезнут. С одной стороны я хочу, чтобы все видели, что я помечен Енохом, чтобы все гадали о событиях этого третьего сентября и захлебывались в любопытстве и зависти, а с другой мне было бы немного неловко, наверное. Я никогда не делал ничего подобного, ну, по крайней мере, так далеко точно не заходило. Были пару мальчиков там, в том моем доме, с которыми мы встречались у меня в комнате и не делали чего-то такого взрослого и горячего, поэтому я и не знал, что ожидать от своего тела сейчас. Единственное, я был всегда податлив и Енох пронюхал это значительно раньше. Он вздёрнул мой свитер на спине, провёл по ней ладонью, немного сжимая кожу пальцами и я был готов растечься прямо сейчас. Я снова ощущаю Еноха так близко, и я бы в жизни не подумал, что когда-нибудь парень-психопат будет разводить меня на секс. —Я ничего не знаю об этом, Енох, — я опрокинул голову назад, но посмотреть на парня не мог: глаза слипались и я совсем расслаблялся. — Для чего ж здесь я? — Енох схватил меня за талию влажными от пота руками, они скользили по мне приятными массажными движениями и уже от них я был готов кончить. Я даже не знаю, с кем О'Коннор набирался опыта, но то, что он делал было мастерски. Я не помню, как я очутился на столе и не помню, когда Енох успел снять с себя рубашку. Я подтянул парня за пояс штанов и ему явно понравилась моя инициатива. Он стоял между моих ног — я всё ещё не могу привыкнуть, что Енох настолько близко. Моё возбуждение только росло, всё тело скручивало какой-то приятной болью. Я водил руками по талии Еноха, языком выводил замысловатые узоры по его груди и вокруг сосков — всё это было приятнее вытворять под его молящий стон. Он задирал голову часто сглатывал, его кудри резко подскакивали и приземлялись на лоб, распрямляясь от каплей пота. Власть меняется, и теперь Енох молил меня опустить руки пуговицу штанов, отстегнуть её и избавить его от тягучего напряжения внизу. — Подожди, — Енох обхватил ладонями моё лицо и снова заставил смотреть в его глаза. — Ты точно хочешь? Я лихорадочно потряс головой в знак согласия, потому что хотел дико и Енох настойчиво вцепился в мои губы, как тогда, только с безграничным безумством. Теперь и я, и он были смелее, я отвечал на поцелуй так же яростно, прокусывая губы до крови, сплетаясь языками, мы творили что-то невероятное и сумасшедшее, нам нравилось, но мы знали, что узнать об этом не должен никто. Наконец, дело должно было дойти до самой вкусной части, но не тут то было — я неудачно лёг на рабочий стол Еноха и напоролся на лезвие, которым всего пару минут назад Енох разделывал очередную животную тушку для своих новых страшных марионеток... • • • • — Сколько в твоей голове умещается, я удивляюсь! Мы с Енохом были у меня в комнате. Я сидел у карты,которую мне благополучно разрешили взять из кабинета мисс Перегрин и водил по ней корабликом, что я смастерил за считанные секунды. Я "проплывал" Тихий океан и рассказывал о его подводных жителях Еноху, который примостился сзади обрабатывать мою огромную рану на спине и слушал меня. Я был так горд и чувствовал себя дедушкой Портманом — будто я тоже знаю всё обо всём. — Я помню, дед всегда подлавливал меня на Африке, — я передвинул кораблик на картинку. — Ну, и чего ты знаешь? — О'Коннор приложил ватку в спирте к ране и я подпрыгнул, крича. Енох погладил меня по плечу и голове, ероша волосы, как бы намекая этим жестом, что он заботится обо мне. Думаю, никто не видел его таким, кроме меня, для меня будто раскрывались всё его истинные переживания и эмоции, чем я тоже горд. Когда боль немного утихла, я продолжил: — Ну, здесь находится самая большая пустыня в мире. — я "усадил" самодельное судно в середину картинки. — Калахари? — спросил Енох и приподнял мои руки, чтобы было удобно намотать бинт на рану. Я удивился. — Ты почти прав, я впечатлен! Калахари действительно самая большая пустыня, но только не в мире, а в южной части самой Африки. Я говорил о Сахаре. — Всегда замечал в тебе непревзойденного рассказчика. Ну-ка, а ещё что? Когда Енох сказал в это, я был готов расплакаться, потому что именно эти слова я говорил своему деду, когда мы в очередной вечер садились за игру. На меня нахлынули тёплые, пропитанные запахом лакричных палочек и тостов с джемом по утрам воспоминаниями, что грели душу и растапливали моё сердце вновь. Я перестал слышать всё вокруг, кроме вечно спокойного дедушкиного голоса в голове и тихонько улыбался, вспоминая, как счастлив я был тогда. День рождения дедушки Абрахама был единственным праздником, на котором мне хотелось улыбаться.