Дьявольская сделка

      Моран проводил тяжелым взглядом длинную фигуру Холмса, но стоило тому скрыться за дверью, как кулак Тигра несколько раз обрушился на ни в чем неповинную столешницу. И только сопротивление равнодушной ударопрочной стали, отдавшееся болью в мышцах и костях, остановило его от дальнейших попыток саморазрушения. Сжимая отбитую ладонь, Моран уперся лбом в холодную поверхность и судорожно втянул в себя воздух, пытаясь заглушить резкую боль и разрастающуюся в груди ярость.       Двое охранников вошли практически сразу, как получили приказ от своего босса, и профессионально перестегнув наручники, повели его обратно в камеру. Моран не сопротивлялся, отсюда ему в любом случае было так просто не выбраться, даже если удалось бы справиться с конвоем и завладеть их оружием. Так бывает только во второсортных боевиках с каким-нибудь супергероем, но в реальной жизни система всегда будет на шаг впереди немногих маргиналов-одиночек, имея в своем распоряжении сотни способов силового и психического воздействия.       Камера оказалась другой, не той, в которой он очнулся несколько часов назад — она была чуть больше, с минимальными удобствами в виде стального унитаза, сделанной из той же стали полки-кровати и крана, торчащего из стены. Охранники освободили руки Морана и даже оставили ему тусклый мертвенный свет пары потолочных ламп, словно точно зная, что пленник проведет эту ночь без сна. Когда их глухие шаги затихли в отдалении, Себастьян позволил себе новый приступ бессильного бешенства, после которого костяшки пальцев уже на обеих руках распухли и саднили.       О, проклятый Снеговик знал, что делает, он все рассчитал и нанес точный укол в единственную ахиллесову пяту Себастьяна Морана! Он впрыснул ему в кровь яд сомнения и отраву надежды, и теперь эта смесь бродила по сосудам, порождая лихорадку и бред, и заставляя Тигра разговаривать вслух с призраком Кошачьего Царя.       — Джим… Джим… что мне делать?.. — повторял он, как заведенный, нарезая бесконечные круги по замкнутому пространству — в точности как хищник, запертый в клетке. — Как мне вытащить тебя, если ты жив? КАК? Где они тебя держат? Дай мне хотя бы намек!..       — Моран, Моооран… ты что, собираешься просочиться отсюда на свободу по системе канализации и в одиночку, как Рэмбо, взять штурмом то место, где они прячут мое бренное тело? Не смеши меня, у тебя сейчас есть забота поважнее этой… и если ты все сделаешь правильно, они сами тебе меня покажут. Требуй гарантий, требуй защиту у Холмса, торгуйся, как грек на базаре, не позволяй ему продавить себя на большее, что ты можешь для них сделать. — призрачный Джим практически материализовался на пустой койке, Морану даже привиделось, что он сидит там в уютных старых джинсах и любимой футболке, прижавшись спиной к стене и обняв колени, и смотрит на его метания с горьким пониманием, но без капли сочувствия.       — А что я могу? Что, кроме того, чтобы сдать всех и вся в обмен на твою жизнь?       — О… сразу видно, ты плохо учил такой предмет, как переговорный процесс… — снисходительно обронил призрак Джима. — В переговорах, друг мой, есть как минимум несколько полезных приемов, позволяющих одной стороне получить больше, чем согласна давать другая… Твое преимущество состоит в том, что Майкрофту и Ко неизвестно наверняка, какова структура синдиката, кто и что входит в него, где расположены узловые подразделения и как работает информационно-логистическая сеть. Зато ты знаешь все это, и можешь решить, кого сдавать в первую очередь так, чтобы утолить их голод и получить за это первый бонус… Разбей торги на несколько этапов, скорми пираньям тех, кого ты и сам давно уже пустил бы в расход, если бы не их очевидная польза для нашего дела, теперь утратившая актуальность… Пусть они затевают внутренние проверки в своих же кругах, пусть ужаснутся тому, насколько глубоко коррумпированы их собственные вспомогательные службы, насколько жажда наживы развратила некоторых из них, кого до сих пор считали неподкупными… О, ты уже понял, о ком я, не так ли?.. — довольная улыбка чеширского кота растянула бестелесные губы Джима, и призрак медленно растаял, оставив Морана наедине с гулкой пустотой одиночки…       Восприняв речи призрака, как толковый совет, дальнейшие несколько часов Себастьян провел, продумывая каждый свой шаг в предстоящих ему торгах за жизнь и свободу для Мориарти и себя самого. Это было самым важным и неизменным условием, гарантирующим Майкрофту Холмсу полное и добровольное сотрудничество Морана и поэтапное уничтожение всей сети, действующей на территории Великобритании и, возможно, каких-то структур за ее пределами. Тех, которыми можно было пожертвовать не в ущерб другим, законсервированным и глубоко законспирированным как раз на случай масштабного провала.       Он так же в деталях вспомнил один разговор, который состоялся между ним и Джимом вскоре после того, как Моран узнал про болезнь, угрожавшую жизни босса. Тогда Мориарти рисовал перед ним картину того, что может произойти с синдикатом в случае его кончины, и наставлял, как преемника, в том, от чего он мог бы легко отказаться, а что следовало сохранить любой ценой. Даже если Себастьяну не удастся сплотить вокруг себя тех, кто шел за Мориарти, в его распоряжении все равно оставалось достаточно человеческих и финансовых ресурсов, чтобы сколотить маленькую частную армию или наладить по-новой прибыльные бизнесы по всем оффшорным зонам. Правда, теперь в тот план будет нужно внести коррективы, поскольку спецслужбы уже успели нанести первый удар по той самой структуре, которую Джим полагал неприкасаемой — благотворительный фонд подвергся внеплановому аудиту, и мисс Блэйк ничего не сумела сделать, чтобы отвести удар по основному финансовому узлу синдиката…       …Когда дверь снова открылась, пропустив в камеру другого охранника с подносом, мозг Морана уже кипел и взрывался от перегрузки, и он был рад в качестве передышки проглотить скромный тюремный завтрак. Подозревая о том, что его скоро снова пригласят на встречу с Майкрофтом Холмсом, Моран даже заставил себя прилечь на жесткое и холодное ложе и смежил веки в надежде на то, что получится хоть немного поспать. Но сон его был краток и тревожен, и он вывалился из него рывком, когда его слуха коснулся еще один тонкий писк электронного ключа и в камеру вошли два конвоира. Покорно подставив им запястья, он снова пересек длинный коридор и вошел в уже знакомую переговорную с зеркальной стенкой.       Майкрофт Холмс с невозмутимым видом ожидал его, сидя на стуле в позе царствующего монарха. Охранники соблюли прежние меры безопасности и оставили их наедине.       Моран пристально посмотрел на человека, держащего в руках его жизнь, и, не дождавшись приглашения заговорил первым:       — Я не стану сотрудничать с вами, мистер Холмс, пока не получу устраивающее меня доказательство, что Джим Мориарти жив и что он в сознании. Если вы мне предоставите такую гарантию, я подумаю, чем смогу помочь вам. Но если нет, то сделки между нами не будет.       Майкрофт с минуту, не мигая, смотрел на полковника.       — Боюсь, мистер Моран, вы неправильно понимаете ситуацию, — наконец, холодно заметил он, — вы не в том положении, чтобы выдвигать мне какие бы то ни было условия.       Он не выглядел ни удивленным, ни разочарованным, но взгляд его мгновенно стал твердым и безжалостным.       — Поэтому будем считать, что на сегодня наш с вами разговор окончен. А чтобы вам было легче принять правильное решение, давайте введем в наше уравнение еще одну составляющую — время. Время, полковник, — голос Холмса звучал почти мягко, — это довольно интересная вещь. Его много у меня, не очень — у вас, и почти совсем не осталось у нашего общего знакомого. Так что советую вам принять это во внимание, когда вы будете обдумывать ваш следующий шаг.       Он неторопливо встал и направился к двери и, с безукоризненной вежливостью добавил, прежде чем переступить через порог:       — Хорошего дня, полковник!       — Раз так, то давайте сразу покончим с этим фарсом, Холмс! — мгновенно придя в ярость от самодовольного поведения Майкрофта, Моран вскочил со стула и тот опрокинулся назад с резким металлическим грохотом. — Просто признайте, что у вас нет того единственного, чем вы можете меня заинтересовать, вы подсунули мне фейк, грубую подделку в надежде, что я куплюсь! Нет, мистер Холмс, забирайте к черту все то время, что вы так любезно мне отпустили, у меня и так ничего не осталось в жизни и я останусь ни с чем, но и вы ничего от меня не добьетесь! Ни-че-го, хоть запытайте меня тут!       Тяжело дыша, Моран уперся саднящими со вчерашнего вечера костяшками пальцев в холодную поверхность стола и опустил голову, мысленно запустив отсчет времени, того самого, которого было так много в распоряжении Майкрофта и так мало — у Джима… Пан или пропал, они или получат все, на чем Себастьян сумеет настоять или же Джим умрет, они оба умрут… Что ж, такова цена, которую он готов уплатить за то, чтобы вернуть им обоим свободу… Хотя бы свободу в смерти.       Гневный всплеск Морана застал Майкрофта уже в дверях. Он стремительно вернулся обратно, отодвинув стул с противным скрежетом по полу, сел и положил руки на стол, борясь с желанием сжать пальцы в кулак.       — Сядьте, мистер Моран, — почти спокойно сказал он, — сядьте и прекратите истерику. Не знаю, что дает вам право обвинять мне в мелком жульничестве! Я не дал вам для этого ни малейшего повода. Потому что достаточно уважаю вас, чтобы не опускаться до подобных вещей!       Быстро взяв себя в руки после столь редкого для него проявления сильных эмоций, Майкрофт продолжил уже своим обычным голосом:       — Мистер Моран, я знаю, меня считают человеком бесчувственным, признаю, какая-то часть истины в этом есть, но те, кто считает себя людьми глубоко чувствующими, не перестают меня удивлять…       Он помолчал немного, словно задумавшись.       — Взять, например, вас, мистер Моран. Вам представился уникальный шанс, шанс, который редко кому выпадает в этой жизни. Вы получили от судьбы подарок, единственный в своем роде — и устраиваете сцену из-за того, что упаковка не достаточно красива и вам не нравится даритель. У вас есть возможность помочь дорогому для вас человеку, которому сейчас приходится в одиночку бороться за свою жизнь и здоровье, а вы требуете гарантий, как будто речь идет о покупке пылесоса.       Он устало потер переносицу и пристально посмотрел на собеседника.       — Так объясните же мне, мистер Моран, объясните так, чтобы я понял. Что для вас значит Джим Мориарти? Неужели его жизнь для вас — лишь повод поторговаться со мной за свою?       Такое резкое начало переговоров уже уронило мотивацию Морана продолжать их в том же духе переливания из пустого в порожнее, и в какой-то момент он испытал соблазн отзеркалить самого Майкрофта, позвать охрану и вернуться в камеру. Но его удержало лишь то, что как бы между делом проскользнуло в пространных речах оппонента, и, опуская все неважное, он сосредоточился лишь на том, что сейчас только и имело значение.       Проигнорировав предложение сесть, Себастьян остался нависать над Холмсом, хотя бы таким образом стремясь уравнять свою и его позиции, и медленно и четко проговорил заново свои условия:       — Я буду сотрудничать с вами только в том случае, если вы мне предъявите весомое доказательство, что Джим Мориарти жив и находится в сознании. Пока из ваших уст, Холмс, это звучит, как некая аксиома, но у меня нет повода верить вашему слову или единственному фотоснимку, равно как и у вас нет повода верить всему, что я могу вам рассказать о синдикате, не подкрепив своих слов никакими доказательствами. Давайте для начала решим эту проблему, и вы получите от меня то, что вам нужно.       Он выпрямился, насколько это позволял сделать браслет на руке, потом поддел стул ногой и, подняв его, сел, не сводя глаз с Майкрофта. По лицу Холмса было не так уж трудно прочитать, что его раздражает сама необходимость вести эти разговоры и напрягать свою фантазию в попытке вообразить то, что вообще могут чувствовать существа из плоти и крови к тем, кто им дорог. И на что они могут решиться ради призрачного шанса вернуть к жизни близкого человека. Этот столп британского миропорядка превосходно мыслил схемами и логическими категориями, но сочувствие и милосердие вряд ли когда-либо посещали пустоты его грудной клетки.       — Холмс, неужели я прошу для себя так много и стою в ваших глазах так мало? Если так оно и есть, то вам лучше просто избавиться от меня так же, как вы избавились от Джеймса. — устало добавил Себастьян, душевные ресурсы которого короткая вспышка ярости выжгла почти до тла.       — Позвольте мне самому судить, что для меня лучше, мистер Моран, — размеренно ответил Майкрофт, — хотя я, безусловно, всесторонне обдумаю ваше небезынтересное предложение.       «Было бы гораздо проще, — в который раз подумал он, — если бы на месте Морана сейчас сидел Джим Мориарти. Великолепный ум, потрясающая, реакция, четкие логические построения! А тут, — он поднял взгляд на полковника, — слишком много противоречивых сигналов, слишком много эмоций… Отвык. Не умею нормально разговаривать с обычными людьми, просить или договариваться. Только проговаривать условия сделки. Вот тут я в своей стихии.»       — Что ж, — помедлив, кивнул он, — по зрелом размышлении, я нахожу ваше требование вполне разумным. Более того, во избежание дальнейшего недопонимания, я предлагаю вам лично убедиться в том, что Джим Мориарти жив и находится в сознании. Как вы смотрите на то, чтобы навестить его в клинике? Скажем, — он быстро взглянул на часы, что-то прикидывая в уме, — скажем, минут через сорок. Надеюсь, этого времени вам хватит, чтобы привести себя в порядок, мистер Моран?       Охранник, вошедший в камеру после сигнала Майкрофта, достал ключ от наручников Морана и встал за его спиной, ожидая дальнейших распоряжений.       — Кстати мистер Моран, — сказал Холмс, поднимаясь из-за стола и холодным, немигающим взглядом глядя на полковника, — в ответ я ожидаю от вас встречной любезности. Для начала, скажем, мне будут нужны номера счетов вашей организации в оффшорных банках. Надеюсь, у вас нет причин жаловаться на память?       «Ну, что я тебе говорил? Лед тронулся, он не может игнорировать ценность информации, которой ты обладаешь! И в этом сейчас наша сила, Бастьен!» — торжествующе пропел призрак Мориарти, моментально оживший в сознании Морана, едва Майкрофт пообещал исполнить условие sine qua non их договора.       Себастьян же ощущал себя, как в тумане от внезапности осознания того, что Джим жив и что ему сейчас предоставят возможность лично убедиться в этом. Это было очень сильное переживание, и поначалу он даже не понял, о какой встречной любезности ему намекает Холмс.       «Деньги, мой дорогой, его в первую очередь интересует, где мы держим деньги. И он полагает, что это оффшоры… Что ж, не станем разочаровывать мистера Холмса. Он достоин награды в несколько миллионов фунтов за то, что устроит нам свидание…» — пропел торжествующий дух Джима.       — Оффшорные счета синдиката? — переспросил Моран Майкрофта, и когда тот подтверждающе кивнул, только слегка пожал плечами — Конечно, я не помню наизусть все нужные вам реквизиты, я же не банкир и не финансист по роду деятельности. Но я знаю, где хранятся финансовые документы, и передам их вам лично в руки сразу после того, как увижусь с Джимом.       Он встал из-за стола, потирая запястье, на котором отпечатался след от стального браслета, и, не понимая, отчего Майкрофт медлит, заявил:       — Я готов ехать прямо сейчас, мистер Холмс. Я в порядке.       Майкрофт поднял глаза на полковника, который решительно встал со своего места и сейчас возвышался над ним словно сторожевая башня. Моран выглядел спокойным, но это было обманчивое спокойствие до предела сжатой пружины. Холмс прикрыл глаза.       «Ну вот, а теперь мы переходим к главной части нашей пьесы…»       Он планировал отвести Морана в одну из закрытых клиник MI5, где сейчас проходило лечение Мориарти. Раз в неделю, примерно в это же время, врачи на несколько минут выводили Джима из состояния медикаментозной комы, чтобы оценить его состояние. Результат, к сожалению, всегда был трудно прогнозируемый. В некоторые дни, прогресс был очевиден, и несколько минут Джим пребывал в сознании, но иногда, все чего удавалось добиться — это самостоятельное дыхание и слабая реакция на внешние раздражители.       «Надеюсь, у Джима сегодня будет удачный день…»       — Прежде чем мы покинем эту комнату, мистер Моран, — негромко начал он, — запомните одно простое правило — никаких резких движений. В какой-то момент вам, скорее всего, придет в голову совершить что-то крайне необдуманное и эмоциональное. Так вот, полковник, — он сделал небольшую паузу, стремясь подчеркнуть свои слова, — делать этого я вам крайне не рекомендую. Охрана в том месте, куда мы с вами сейчас направляемся, имеет соответствующие инструкции, причем они касаются не только вас, но и мистера Мориарти. Подумайте, о последствиях своих действий, прежде чем совершить какой-нибудь опрометчивый поступок или попытку к бегству.       Он неторопливо поднялся из-за стола. Охранник освободил Морана, отстегнув его наручники от стола. Майкрофт наблюдал за его действиями, сохраняя бесстрастное выражение лица.       — Мистер Моран, я, разумеется, рассчитываю на наше длительное и плодотворное сотрудничество, но, не раздумывая, откажусь от этих планов, если вы продемонстрируете свою недоговороспособность. Надеюсь, мы с вами хорошо понимаем друг друга?       — Разумеется, Холмс. Ваши «аргументы»… — Моран обвел рукой камеру и охрану с наручниками — меня вполне убедили, теперь убедите меня фактами.       Майкрофт кивнул охраннику, и дверь камеры открылась:       — Прошу вас, мистер Моран, — он сделал знак полковнику, пропуская того вперед, — воспользуемся для поездки моей машиной.       Себастьян с пониманием и всей серьезностью отнесся к предупреждениям Майкрофта, и покорно проследовал в компании охранников и Холмса по лабиринту здания, которое, как он и предполагал ранее, оказалось штаб-квартирой МИ5. Во внутреннем дворе их ждал черный бронированный майбах. Заняв в нем место между конвоирами, Моран поймал себя на повторном переживании того, что происходящее с ним сейчас кажется сном, только теперь уже не кошмарным, но все еще тревожным. И, пока машина плавно катила по знакомым лондонским боро, куда-то в сторону Ислингтона, он позволил себе ненадолго прикрыть глаза, давая воспаленному мозгу хоть немного передохнуть прежде, чем на него обрушатся новые сокрушительные переживания. А что попереживать будет о чем, Себастьян не сомневался.       Примерно через сорок минут от начала поездки, машина вкатилась в раскрывшиеся перед ней на автомате ворота и вскоре, миновав красивую аллею, подъехала к белоснежному зданию, сочетающему в себе разные архитектурные стили. Казалось, архитектор, проектировавший его, постарался сплавить воедино старую добрую классику и пост-модерн. И наверняка оно напичкано самой современной аппаратурой слежения и прослушки, если такие пациенты, как Мориарти бывают здесь регулярными гостями, точнее, пленниками…       Майкрофт в отличие от Морана знал, что эта клиника, вопреки весьма распространенному заблуждению, не имела никакого отношения к обычной тюремной больнице. Здесь, в закрытом госпитале МИ5, проходили лечение и агенты разведки, и высокопоставленные правительственные чиновники, и представители силовых структур, словом, все те, кто по самым разным причинам не был заинтересован в том, чтобы сведения о состоянии их здоровья просочились в прессу или стали достоянием широкой общественности. Хотя, разумеется, кое-кого из особо важных «клиентов» МИ5 здесь тоже лечили. Согласно протоколу безопасности, режим был организован так, что ни врачи, ни больные, ни посетители двух соседних блоков никогда не пересекались друг с другом. Персонал клиники лишних вопросов не задавал, и вообще отличался весьма похвальным отсутствием любопытства и крайне избирательной памятью, чему очень способствовали высокие оклады и непосредственное соседство с МИ5.       Внутри клиники Майкрофт взял на себя роль проводника, и для начала отвел Морана к посту охраны, где с него и заодно с сотрудников службы сопровождения сняли электронные отпечатки пальцев и сделали фото на веб-камеру, действуя исключительно из соображений внутренней безопасности.       Затем медсестра, уже в холле присоединившаяся к их небольшой процессии, предложила им накинуть халаты, и повела их дальше, по длинным коридорам, наполненным немигающим ровным светом потолочных ламп. У одной из дверей стоял дежурный пост из двух агентов в штатском, и именно напротив нее она остановилась и достала электронный ключ-карту.       — Мы на месте, мистер Моран, — негромко сказал МХ, пропуская полковника вперед.       Себастьян ощутил, как под ребрами мучительно заныло, и сердце прыгнуло куда-то в глотку — словно чья-то невидимая рука пыталась вырвать его из груди. Сделав несколько выравнивающих состояние вдохов-выдохов, он коротко взглянул на Майкрофта и кивнул, обозначая готовность войти в палату. Слева от него пискнул электронный ключ и загорелась зеленая лампочка, дверь плавно распахнулась наружу, и он шагнул вперед, не видя вокруг себя ничего и никого, кроме больничной кровати, на которой лежал болезненно худой темноволосый человек, опутанный трубками и проводами…       Тишина в палате нарушалась только шелестом кондиционера и едва слышным шумом приборов жизнеобеспечения. Приглушенный электрический свет и холодное мерцание индикаторов делали лицо беспамятного пациента еще более бледным и изможденным. Сделав пару неуверенных шагов вперед, и всмотревшись в черты лежащего мужчины, Моран с трудом опознал в нем того, чье имя еще три месяца назад служило брендом неуязвимости. Однако, из самого факта наличия corpus vivit (1), по-прежнему не следовало никаких подтверждений, что дух Мориарти все еще обитает в этом изможденном теле, и его мозг все еще находится в рабочем состоянии.       Подавив жесткий спазм в горле и желание схватить Джима за безвольно свисающую с края кровати кисть, Себастьян обернулся к Майкрофту за разъяснением:       — Что с ним? Каков диагноз и прогноз?       Вопреки ожиданиям Холмса, Моран не попытался сразу же подойти к больному, а напротив, замер на пороге точно изваяние и лишь то, как он крепко стиснул зубы, так что желваки заходили на скулах, выдавало, каких усилий стоило ему это показное спокойствие. Майкрофт на мгновение задержал на нем удивленный взгляд, а затем мысленно кивнул.       «Все верно. Полковник подчеркнуто точно соблюдает нашу договоренность, похоже, даже в ущерб собственным чувствам».       — Мистер Моран, — произнес МХ гораздо мягче, чем собирался, — думаю, вам стоит присесть, — он указал на кресло рядом с больничной койкой, — у нас еще есть немного времени, и вы можете провести его с вашим, — он на секунду замялся, подбирая подходящее слово. Природа отношений между Мораном и Джимом уже давно не была секретом, но вот подлинная степень их близости до сих пор оставалась для Холмса загадкой, — вашим партнером, — наконец вышел он из сложного положения.       Он отошел подальше к окну, насколько позволяли размеры палаты, давая Морану подобие уединения.       — Что же касается ответов на ваши вопросы, — продолжил он немного погодя, рассеянно разглядывая пейзаж за окном, — то самое основное вы уже, наверно, знаете. На крыше Бартса три месяца назад мистер Мориарти предпринял попытку самоубийства, выстрелив себе в голову. Мне жаль, полковник, — добавил он после паузы. — К счастью, если в данном случае будет уместно так выразиться, он держал пистолет в левой руке, но левшой не был. Возможно поэтому, пуля прошла по измененной траектории, и выстрел не стал для мистера Мориарти фатальным. Но сейчас мы имеем дело с последствиями этой травмы, все же достаточно тяжелой. Разумеется, немного позже вы сможете ознакомиться с полной историей болезни.       Тут Майкрофт на секунду задумался, стоит ли делиться с полковником своими личными прогнозами и выводами, и решил, что пока будет достаточно осторожных мнений врачебного консилиума:       — Если говорить о его шансах на выживание, то сразу после ранения они не превышали десяти процентов. Но, — Холмс поднял глаза на Морана, — он настоящий боец и, похоже, не собирается так просто сдаваться. За три месяца нашими нейрохирургами было проведено две сложных операции на его мозге, обе признаны успешными. Для облегчения послеоперационного периода и скорейшего восстановления, мистера Мориарти держат в состоянии искусственной комы, а раз в две-три недели его на несколько минут выводят из этого состояния, чтобы контролировать процесс лечения. Как вы, наверное, уже догадались, полковник, сегодня именно такой день…       Холмс снова ненадолго замолчал, продолжая наблюдать за Мораном, за тем, какое впечатление произвели на полковника его слова. Но лицо бывшего военного словно застыло гипсовой маской и было примерно такого же цвета, так что прочесть что-либо по нему не представлялось возможным. Майкрофт кивнул собственным внутренним размышлениям и продолжил:       — Результаты, увы, не всегда соответствуют нашим ожиданиям, но после трех месяцев, уже можно с уверенностью констатировать устойчивый прогресс. Я не хочу, чтобы вы питали ложные иллюзии, мистер Моран, поэтому скажу все так, как оно есть — его шансы возросли, но даже сейчас они оцениваются примерно в тридцать процентов.       Моран благодарно принял предложение Майкрофта присесть у постели больного, ему и вправду хотелось как-то скрыть предательскую слабость в коленях и облегчить ноющую боль, зародившуюся под ребрами. Он неоднократно видел Мориарти в условиях клиники, в состоянии разрухи и во власти душевной болезни, но никогда — таким, и справиться с этим оказалось труднее, чем он думал. Сев в кресло у изголовья кровати, Себастьян все же дотронулся до кисти Джима, забрал его холодные пальцы в свои и легонько сжал, ожидая хоть какого-то ответа, пусть даже рефлекторного. Но ничего не случилось, Кошачий Царь остался безучастен к знакомому прикосновению…       Майкрофт тем временем сухо излагал медицинские факты, и та часть сознания Морана, которая еще была в состоянии воспринимать информацию, зацепилась за какую-то часть из них:       — Тридцать процентов… Это один к трем, выходит… Но это шансы на что? Что он сумеет самостоятельно ложку ко рту подносить? Или речь идет о полноценном восстановлении?       Ответить Майкрофту помешало появление медсестры, она бесшумно вошла в палату, с профессиональной бесстрастностью сверила показания приборов, записала что-то в планшет, а затем повернулась к Холмсу:        — Прошу прощенья, сэр, доктор Горслей просил передать, что готов начать процедуру. Вы хотите присутствовать? Майкрофт утвердительно кивнул:       — Разумеется, можете приступать. Надеюсь, вы не против, мистер Моран? — добавил он, когда дверь за медсестрой закрылась, — это не займет много времени.       Себастьян снова только молча кивнул в ответ на обращенный к нему вопрос. Конечно, он не против, если это позволит ему убедиться, что Джим в сознании!       Комнату тут же наводнил медицинский персонал — сразу две медсестры и один врач. Они попросили Морана отодвинуться подальше от кровати пациента, и приступили к медицинским манипуляциям. Насколько Себастьян понимал что-то в этом, им нужно было перекрыть поступление по капельнице одних препаратов и добавить другие, активизирующие нервную деятельность. Все это заняло меньше минуты, и еще с минуту врач пристально изучал изменения на приборной шкале, наблюдал зрачковый рефлекс и выслушивал дыхание.       Моран тоже внимательно следил за шкалой давления и сердцебиения, и его собственный пульс участился, когда цифры на мониторе начали расти и ресницы Джима затрепетали и зрачки задвигались под тонкой кожей век.       Зафиксировав пробуждение пациента, доктор Горслей лично отключил его от аппарата ИВЛ и медсестра ловко вытащила дыхательную трубку, освободив трахею и помогая Джиму наладить самостоятельное дыхание. Она привела каркас кровати в полу-сидячее положение и, врач, присев рядом с Мориарти с другой стороны, еще что-то записал в электронный блокнот, после чего приступил к тестированию состояния больного.       — Я могу снова подержать его за руку? — спросил Моран у врача, и, получив согласие, пододвинул кресло обратно к изголовью и завладел ладонью Джима. На сей раз реакция последовала незамедлительно — пальцы Мориарти дрогнули, и Моран ощутил слабое ответное пожатие. Более того — Джим повернул голову в его сторону и попытался сфокусировать на нем рассеянный блуждающий взгляд.       — Джим… Джимми… это я… я с тобой…- тихо выдохнул Себастьян, с трудом преодолевая ком, вставший в горле. Но в носу уже защипало, соленая влага затопила глаза и, склонив голову к зажатой в его руках ладони Джима, Моран наконец-то дал чувствам прорваться наружу, судорожно вздыхая и сглатывая слезы облегчения и вознося благодарность небесам, впервые ответившим на его молитву:       — О, Боже, спасибо тебе, спасибо…       Твердое намерение ни за что не показывать Майкрофту Холмсу, насколько Джим на самом деле дорог ему, рассыпалось в прах, но по сравнению с тем, что его любимый жив, это не имело ровным счетом никакого значения.