Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка, Не проси об этом счастье, отравляющем миры, Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка, Что такое темный ужас начинателя игры! Николай Гумилев
— Ты не взял с собой практически ничего. Мы больше не вернемся на остров... ты ведь это понимаешь? Майкрофт прищурившись смотрел на полупустую сумку брата, все еще приоткрытую после извлечения инструмента. Но тот, перехватив взгляд, резко дернул молнию до конца и снова взялся за смычок. — Шерлок. Молодой человек продолжал молча водить по струнам и делал это с завидно беспристрастным лицом. Но к собственному несчастью, он не был одним из тех немногих, кто мог выдерживать пристальный взгляд Холмса-старшего хотя бы дольше пяти минут. — Я взял все необходимое, мне больше ничего не нужно, — наконец ответил он, сжав побелевшие губы. — Прошу, хватит этих бесмысленных вопросов, Майкрофт. Последняя нота получилась злая и, неудачно высеченная, упала на плохой линолеум. Со стуком опустив скрипку на столик, юноша отвернулся к пролетающим мимо деревьям — он окончил разговор. И все еще искоса следил — так, по привычке — за старшим братом. Мужчина вздохнул так глубоко, что Шерлок терялся: от усталости это или же тот снова пытается втянуть в легкие табачный дым насквозь прокуренного вагона-ресторана. А впрочем, какая разница. Дышать он ему все равно не запретит — может только помешать. Причудливо смешиваясь, запахи табаков всех возможных сортов окутывали пространство до боли родным столичным туманом, который, объяв собой все, выхватывал то там диковинный парфюм, то здесь аромат антрекотного пара. Право, всякая поездка на континент обращалась настоящим испытанием для неискушенного колонианского обоняния — что уж говорить о публике, до того разнузданной и раскрепощенной, что даже трезвые господа казались слегка навеселе. Смотреть на них было удручающе, странный народ... Майкрофт почти чувствовал враждебное одиночество окруженного чужеземца, находясь в непосредственном центре чуждой ему толпы. А напротив, в шаге от него, застыл инертной безразличной статуей его младший брат — вот уж кого, казалось, совсем не трогало, как и в какие края их занесло. Ему хотелось поцеловать этот задумчивый лоб, эту раскрытую шею, эти ледяные ладони, чтобы вывести их обладателя из непростительного равновесия и прийти в спокойствие самому. Но покуда сейчас это было слишком невозможным желанием, мужчина сдался и просто тихо протянул свою лежащую руку к чужой руке, вложив одни пальцы в другие. Шерлок не понял этого жеста: едва он почувствовал несвободу, то тут же вытянул руку из переплетения, бросив быстрый взгляд на окружающих, а затем и предупреждающий — брату. Что бы ни происходило, они не должны вызывать "неправильных" подозрений — так они условились. Но почему-то младший Холмс помнил об этом всегда, в то время как старший неизменно забывал. — Прости, — только и мог хрипло ответить Майкрофт в ответ на немой упрек, и это раскаяние в людском гуле мог слышать только тот, перед кем каялись. Неожиданное вмешательство сбило с приватной частоты их обоих — лучезарно сияющего и загорелого le touriste пришвартовало к их углу.* — Тысяча извинений, jeune homme, и вам, месье, — раскланявшись каждому по очереди, этот республиканец с капиталистическими замашками и усами монархиста улыбнулся еще шире, — но кажется, этой чудной мелодией мы обязаны вашему мастерству?** Не окажете ли вы удовольствие собравшейся здесь волей случая аудитории и не устроите ли еще один небольшой перфоманс? С недовольного юноши моментально слетела вся броня, оставляя ему в защиту только его сбитый с толку вид, что не могло не контрастировать с обеспокоенным лицом старшего брата. Но первое изумление быстро прошло, и Шерлок разрешился застенчивой улыбкой. — Да, конечно, я... — Даже не думай об этом. Сербская речь, зазвучавшая без предупреждения и предисловий, удивила не только их новоприбывшего конферансье, но и самого молодого человека. Он непонимающе глядел на ставшее в одночасье жестким лицо брата и только нервно, по-сербски переспросил: — Что? — Будучи в опасности и в бегах, ты собираешься давать представления каждому сброду, что тебя попросит? Вот так, открыто и на виду — хватайте меня, если хотите? Очень умно, брат мой, очень. Буквально ощущая, как от яда, вливаемого Майкрофтом в каждое его гневное слово, язъязвляются внутренности, юноша все-таки нашел в себе силы возразить: — Ты не дал мне поиграть на платформе, просто вырвав скрипку у меня из рук, и я ни слова не сказал поперек. — Потому что ты ни с того ни с сего возомнил себя уличным музыкантом и выбрал для своего первого концерта самое незаметное место в городе — вокзал! Не знаю, как насчет осторожности, но понятие здравомыслия тебя явно незнакомо. Мужчина почти шипел, извлекая тихим яростным фальцетом славянские фонемы, и со стороны это выглядело по меньшей мере так, будто злой колдун пытается наложить проклятие. Но Холмс-младший не остался в долгу, и его голос, дрожащий от неприязни и обиды, породил фразу-плевок: — Так надо было учить меня лучше, дорогой брат. И в форме своеобразного издевательства над угрожающей тенью, стоящей в глазах его последнего друга, Шерлок схватил со стола скрипку, вскочил на ноги и увлек за собой своего нового знакомого вглубь зала прежде, чем старший брат успел оправиться от этого нахального удара.***
Выбраться невредимыми из тюремных границ собственного отечества представляется не такой уж непосильной задачей, если у тебя есть наработанные в течение долгих лет полезные контакты, практически подсознательное умение обходить все правительственные крючки и мышеловки и свободные денежные средства — оплата была, увы, единственным достоинством чиновничьего кресла и даже некоторой компенсацией его недостатков. Пусть братья и благополучно покинули берега Колонии, но до настоящего счастливого конца было еще далеко: чтобы почувствовать себя в полной безопасности, им предстояло совершить длительный железнодорожный пробег по старой, некогда европейской части материка до самого западного его края. Тогда и только тогда, вверив себя на милость вод Атлантики, эти преступники против морали могли не бояться за свою жизнь. Разумеется, при их поимке младшего Холмса тоже ждала расплата: та же самая статья, только усугубляемая покрыванием государственного преступника и вдобавок недоносительством; грамотно выстроенная командованием система не давала тебе никаких шансов остаться чистым, если ты был достаточно близок к его врагам. Но если дневник говорил правду, а я лично могу за это ручаться, то Шерлок не считал ни свой приговор, ни какую-либо другую жертву ради брата слишком высокой ценой — в такой ситуации понятия чрезмерности для него просто не существовало. Не так просто, однако, обвести вокруг пальца Секретную Службу Главнокомандущего. Влияние профессора М по другую сторону Ла-Манша было все еще слишком ощутимым, что Майкрофт не мог не предугадать. Минимальные предосторожности, которые от них требовались — это выбирать не самые очевидные пути отступления и не привлекать излишнего внимания. И если с первым мистер Холмс мог совладать и в одиночку, то оставаться в тени без активного содействия тому младшего брата было ровным счетом невозможно. А тот упрямо и ребячески, не хотел скрываться, не желал изображать из себя законопослушного гражданина: он впервые вырвался за пределы Колонии, и свободный воздух кружил ему голову не меньше, чем в былые дни, дома, когда с этим успешно справлялась его юность. Мне постоянно кажется, что этот молодой человек прожил так долго главным образом только благодаря усилиям своего старшего брата. Рискованная, начисто лишенная чувства опасности, его натура просто-напросто не давала увидеть даже силуэт рациональности за всеми соблазнами этого мира. И каждый новый раз столкновения с разумом и доводами Майкрофта проходили все по-старому болезненно. Избранный Холмсом-старшим курс в какой-то степени предохранял беглецов от подобных выходок и промахов Шерлока — скорее всего, он учитывал их вероятность при составлении любого плана. Но также Майкрофт и сверял маршрут с известными ему привычками работы агентуры, поэтому сразу отказался от идеи использовать колонианские порты для переправы через океан. Таким образом, единственным выигрышным вариантом для них оставался поезд юго-западного направления и не любой первый попавшийся в расписании, а именно среднеклассовый пассажирский рейс дальнего следования. Такие составы редко бывают в хорошем состоянии, потому что никак не могут попасть на контроль ввиду постоянной загруженности, а значит вряд ли агенты сочтут это подходящим транспортом для госслужащего, будут искать не там, и как следствие — потеряют время. Взять билеты эконом-класса же банально не позволяла гордость. Отличительной особенностью вагонов всех классов ниже высшего является общая спальная зона — прекрасная уловка, если вы скрываетесь от погони в таком замкнутом пространстве, как движущийся на полном ходу рельсовый состав, который почти не делает остановок, что исключает возможность его покинуть. В каждое купе можно заглянуть: ищейки Главнокомандующего отнюдь не ленивы. В пестрой же пассажирской толпе легко затеряться, когда в поле зрения находится множество лиц сразу, а желтый свет ламп искажает до неузнаваемости каждое из них.***
Перебиваемые дружным хором холодильной и котельной установок, звуки пустеющего ресторана затихали. Майкрофт стоял в темном выстуженном тамбуре и впервые за долгое время беспрепятственно вытряхивал в себя содержимое сигаретной пачки, одну за одной. Снаружи не было видно ничего кроме ночной черноты — наверное, как-то так выглядит изнутри он сам, и его легкие теперь не исключение. Снова скрипнула дверь, выпуская очередного припозднившегося пассажира, а точнее, сначала его проспиртованный дух. Пальто было на месте, хоть и сидело несколько криво; все еще не забранная чехлом скрипка тоже была при нем. — Сначала я подумал, ты решил позволить мне исполнить давнюю мечту присоединиться к бродячему ансамблю, — выдал свою самую широкую и кривую усмешку его младший брат. — А потом подумал, что ты меня бросил. — Господи, Шерлок! Это были единственные слова, что мужчина мог подобрать при виде явных признаков опьянения. Страна, которую им только что посчастливилось покинуть, еще несколько десятилетий назад ввела сухой закон, и его брат вырос, не зная, что такое алкоголь. Он и сейчас, кажется, не понимал, что с ним и зачем его напоили невкусной горькой дрянью. — Сколько ты выпил? Ответь мне, сколько ты пил и как оно выглядело? Юноша смеялся, щуря нездорово блестящие глаза, когда Майкрофт взял его за плечи и попытался встряхнуть. Ухмылялся, хватая старшего брата за подбородок и целуя до тех пор, пока у обоих не закончится дыхание. А тот не пытался сопротивляться, обезоруженный крепким, давно забытым запахом и столь самоуверенным напором, какого его юный катамит еще ни разу не обнаруживал. — Мне дали всего ничего, стакан или меньше, — наконец отозвался Шерлок, когда мужчина отступил от него и его загребущих рук. — Но я в упор не помню, какого оно было цвета. Он как будто угомонился. Стал убирать скрипку, поправил воротник, но только стойкое покраснение скул говорило о том, что в его крови еще циркулирует спиртовой раствор неслабой концентрации. И все-таки слова о количестве были похожи на истину: память и сознание у него оставались в норме. Отливаясь на фоне окна усталым неживым силуэтом, Холмс-старший растирал переносицу и глядел на брата из-под сдвинутых бровей. — Мне помнится, я говорил тебе об осмотрительности, дорогой брат. А это не подразумевает распитие неизвестно чего в компании неизвестно кого. Это породило лишь новую вспышку смеха. — Но я ведь осторожен, Майки, как и всегда! Все ставки просчитаны, все риски взвешены с точностью до унции — я не сделал ни лишнего шага, чем ты снова недоволен? Майкрофт прикрыл глаза, чтобы не пошатнуться от ударившей по вискам волны боли и подступившей дурноты. Неужели этот беззаботный инфантильный мальчишка потерял связь с реальностью именно сейчас, когда любой неверный поворот мог стать фатальным? Но что самое страшное — у него самого даже не хватало решимости одернуть его, вернуть с небес на землю хотя бы одним недобрым словом, чтобы хоть как-то напомнить о наполовину занесенной над их головами гильотине. — К слову, я не помню, чтобы ты упоминал о причинах... такой поспешности. Чего мне вообще следует опасаться? Я сплю в одной постели с мастером подлога и шантажа, наставившим палки в колеса командованию? Или с хладнокровным убийцей-отравителем, с кем меня повяжут за соучастие? Чего мне ждать, братец? Шерлоку так понравилась шутка, что он уже не мог перестать паясничать. Старший брат же, напротив, был недвижим и безмолвен, а все обуревавшие его эмоции упокоились под белоснежной восковой маской, словно подо льдом. — Нет. Конечно, нет. Я расскажу тебе. Увидев незнакомое выражение лица, юноша перестал улыбаться — взволнованный и не понимающий. — А потом ты, Шерлок, расскажешь кое-что мне. Скрестив на груди руки, мужчина медленно прошелся по крошечной металлической коробке, отделяющей дежурное помещение ресторана от следующего вагона, буквально кожей ощущая нетерпеливое внимание младшего брата. Вот теперь он слушает — замечательно. — Я много раз говорил, чем рискует обернуться та или иная ситуация, помнишь? Мы называли это "прозрачностью горизонта событий", и чаще всего, проницаемость его для нашего внутреннего взора была близкой к стеклу, что, без всяких преувеличений, не раз спасало мне жизнь. Но последовательности, возникающие в том месте и среди тех людей, с которыми я собственноручно связал себя много лет назад, не поддаются никаким расчетам и алгоритмам — как я ни пытался. Зато за меня успели посчитать другие: меня посчитали неугодным. И меня... поспешили убрать. Увы, это не старая честная высшая математика, а всего лишь арифметика человеческой ненависти. Кто? Не имею не малейшего понятия. Что мне могли вменить в вину? Подозреваю, что взяточничество или денежную спекуляцию — дальше финансовых вопросов их фантазия не зайдет, а подделать банковские счета элементарно. Наказание? Для меня оно варьировалось бы от понижения в должности до краткой ссылки, другие же вряд ли отделались бы так просто. Однако это только вершина айсберга, брат мой. Угадать суть первого доноса было нетрудно: все разжалованные, кого я знал лично, рано или поздно получали такой "подарок" от внимательных коллег. Каково же тогда содержание второго? До последнего дня о моем аресте, до того засекреченном, не просочилось ни единого слуха, и только чудом или по счастливому совпадению об этом узнал тот, кому не следовало — я. И даже не спрашивая кто — как этот человек смог доказать мою причастность к серьезному преступлению, откуда у него эти доказательства? В конце-концов, какую мне избрали кару? А теперь скажи, зачем тебе пистолет и где ты его взял? Искусно усыпленный монотонным ораторским монологом старшего брата, молодой человек не был готов к такому острому завершению. Он моментально вырямился, будто его перетянули плетью по спине, и перевел лихорадочные глаза на Майкрофта: — Мои вещи. Куда ты дел их? — Перенес в наш вагон, только и всего, — прищурился Холмс. — И судя по тому, что ты вспомнил об их существовании только сейчас, моя забота не была напрасной. Только вот ты, гляжу, не очень благодарен. — Благодарен, за то, что ты снова, по своей отвратительной привычке, меня обыскал? Это новые правила этикета? — Ты снова кое-как сложил одежду. И клянусь, больше я не трогал ничего, уймись! Но мне и не надо было, верно? По одной форме свертка я без труда определил даже модель. Это так ты прятал от меня огнестрельное оружие, запрещенное протоколом безопасности? Из ноздрей юноши вырывался бешеный свист, но руки безвольно висели в своем обычном положении: никаких агрессивных или провоцирующих жестов — полная капитуляция и беспомощность. Майкрофт напротив поднял их вверх. Так они и стояли, каждый пристыженный тем, как далеко и непозволительно он зашел в собственных благих намерениях. И скрывать свои Шерлок больше не мог. Он просто съехал на пол по стене и тихо рассмеялся, обняв любимую старую скрипку. — Ох, Майки, почему ты такой? Не умея еще справиться с перепадами пьяного настроения, молодой человек уже успел по достоинству оценить всю их прелесть: только подобное состояние и могло сделать действительность достаточно ирреальной для мучившего его признания, и только оно одно владело сейчас его языком. Он гладил пальцами черный бархат и качал головой, повторяя: — Ты опять испортил мне весь сюрприз. Снова, братец. Почему ты так нетерпелив? Я сказал бы тебе рано или поздно. — Сказал что? — одними губами спросил Майкрофт. — Что я застрелил мистера М, разумеется. Юный убийца светился от самого искреннего счастья, и ни один из них не осмеливался нарушить священное молчание исповеди. Только старший брат неслышно подошел, опустился на колени и спрятал на груди младшего свое лицо, свое горе и глухие рыдания.