Riverdale

[Блоссомы непозволительно богаты и столь же непозволительно влиятельны. Генриетта мертва, Версаль постоянно достраивается, конфликт с Вильгельмом Оранским назревает все явственнее… Король нуждается в деньгах, и получить их удобнее всего будет выдав юную маркизу Блоссом за Филиппа] — Блоссомы стоят у истоков так же давно и крепко, как Бурбоны, — сурово сдвинув брови, Луи четырнадцатый, Король-Солнце, пытался донести до своего брата причины крайне скоропалительного брачного соглашения, главным героем которого стал именно Филипп. — Это прекрасная партия, брат. — Особенно для вас, сир, не так ли? — желчно усмехнулся Филипп, с внутренним содроганием представляя, как он расскажет обо всем шевалье де Лоррену. Жуткой сцены не избежать. — Если учесть, что государство — это я, — чопорно отозвался Людовик, ничуть не смутившись, — То так оно и есть, монсеньор. Нам нужны эти деньги, Филипп, и вы прекрасно знаете это. Если я окажусь в плачевном состоянии, то ваше окажется таким же. Положа руку на сердце, ответьте мне: разве не привык ваш дорогой Шевалье к роскоши и удовольствиям, разве не избалован он сверх меры, разве обрадуется он перемене привычного уклада? — Вы бьете по самому больному, Луи, — раздраженно процедил Филипп сквозь зубы. — Лишь потому, что я и сам загнан в угол, — деланно сокрушаясь, развел руками Людовик. — Это наш шанс, Филипп, и мы его не упустим. К тому же, жена не повредит вашей репутации — сами знаете, люди болтают всякое. — Они болтают правду, что же с того? — парировал Филипп прохладно. — Вы не можете жениться на Шевалье, мой дорогой брат, — усмехнулся Людовик в ответ на эти слова. — И закончим уже эту тему. Я был обходителен с вами, но ведь очевидно, что мои слова не просьба, а приказ. — Конечно, сир. Вы же чертов король, — с отвращением проговорил Филипп Орлеанский, но сколько бы он не злился на то, что вновь становится игрушкой в руках брата и паршивой разменной монетой, изменить что-либо он не мог все равно.

***

Маркиза Блоссом, свежая, как первый весенний цветок, оказалась прелестнейшим созданием. Она была очень юна, но не было в ней ни раздражающей наивности, ни излишнего жеманства, ни налета той якобы очаровательной глупости, которому старательно обучают своих дочурок придворные дамы, отчего-то уверенные в том, что мужчины обожают глупышек. Шерил, прелестное создание с прямым и дерзким взором, острая на язычок, но умеющая вовремя отступить, оказалась вовсе не ярмом на шее Филиппа Орлеанского. Напротив — маркиза заинтриговала его, подкупила своей непохожестью на других, сразила своей манерой говорить откровенно, бросая вызов опостылевшим правилам приличия. — Она тебе нравится, — укоризненно подметил Шевалье, когда Филипп вновь вознамерился оставить любовника ради того, чтобы провести ночь в спальне своей молодой жены. — Я никогда не утверждал обратного, — справедливо напомнил Филипп. — А ты желал бы, чтобы я ее ненавидел? — Та часть меня, что сгорает от ревности, именно этого и жаждет, — проворчал де Лоррен, наполняя свой бокал вином уже в четвертый раз. — Но другая часть меня так же разделяет твою симпатию, и это сбивает меня с толку. — Нам обоим, наверное, было бы легче, если бы моя новая жена была старой жабой, — согласно вздохнул Филипп. — Но выбирал ведь даже не я, помнишь? — Хотя бы поцелуй ее за меня, мерзавец, — плюхаясь в кресло и расплескивая на себя вино, с досадой воскликнул де Лоррен. Филипп теперь покидал его так часто — было странно даже не особенно винить его за это. — Монсеньор, — точеные плечики Шерил скрываются под тончайшей материей ночной рубашки, и Филиппу едва хватает выдержки не шагнуть сразу к ней и не сорвать ткань вниз, чтобы покрыть эти плечики нетерпеливыми, жаркими поцелуями. — Вы здесь, какой сюрприз… — Ну неужели вы совсем меня не ждали? — слова супруги неожиданно ранили Филиппа, он сбросил камзол с плеч и небрежным жестом оставил на софе, наблюдая, как Шерил расчесывает свои длинные, похожие на темное золото волосы, массивным гребнем. — Я не из тех девиц, которые только и делают, что изнывают без любви, без внимания, да без чего угодно, — отозвалась юная маркиза. — Я знаю свое место, монсеньор, и знаю, кем оно давно и прочно занято… Но я, признаюсь, рада видеть вас в этой спальне снова. — Позвольте мне, мадам, — Филипп приблизился и взял гребень из тонких пальчиков супруги, а затем принялся бережно расчесывать ее волосы сам, положив одну ладонь ей на шею и едва ощутимо лаская, наслаждаясь сам этими прикосновениями так, будто они были для него чем-то особенным. Но ведь так оно и было, на самом деле — до маленькой маркизы ни одной из женщин не удавалось запасть Филиппу в сердце так глубоко. Эта же не просто запала, она стала едва ли не одержимостью — и Филиппа это пугало в глубине души. Но еще больше его будоражили эти новые ощущения, почти запретные, удивительно новые для него, в своем роде скандальные… Упиваясь близостью Шерил, Филипп Орлеанский понятия не имел, испытывает ли она к нему схожие чувства, или же нет — признаться, он плохо разбирался в женщинах и их мотивах. Эти создания могли быть весьма коварны, и благосклонность далеко не всегда была равна любви… Хотел ли Филипп, чтобы Шерил любила его? О, несомненно! — Я скучал по вам весь день, — склоняясь, чтобы прикоснуться губами к ее обнаженной и такой соблазнительной шейке, Филипп терял голову. Его руки властно обхватили тонкий стан супруги, и в отражении зеркала, перед которым она сидела, Филиппу свои руки на ее груди показались едва ли не кощунством. Он не мог совладать с собою — он так ее жаждал, что сводило зубы, что шла кругом голова и впору было рычать диким зверем. — Мне нравится знать это, монсеньор, — прошептала его прелестная соблазнительница, поворачиваясь в объятиях Филиппа, чтобы обвить его шею руками и прижаться к нему так тесно, насколько это возможно. — Пусть так будет и впредь. Филипп накрыл ее губы своими в страстном поцелуе, и ничто в этом мире не было важным в тот миг кроме того, что они были вместе...