Двое против мира

Зима пришла слишком быстро, и вместе с ней гнетущая тьма распространилась по всему поместью. Бонтенмару был все еще жив, а на лице начал проявляться здоровый румянец от ежедневных прогулок с Кодзюро. Но он был слишком робок, чтобы сказать более десятка слов, да и то тихим голосом, который трудно было разобрать. Порой Кодзюро задавался вопросом, насколько хорошо мальчик воспринимает окружающий мир. Его глаз, казалось бы, бодро стрелял по сторонам, но стоило спросить его мнение по любому вопросу, как он замолкал. Выражение его лица становилось безучастным, а губы оставались неподвижны. Однажды, когда они вмести совершали обход садов поместья Дате, Кодзюро внезапно почувствовал, как маленькая ручка тянет его за рукав. Он посмотрел вниз и увидел, как Бонтенмару тянется к кусочку земли, поросшему цветами, единственными пережившими зимнее проклятье. Его пальцы жадно обхватили стебельки, безжалостно выдирая их из земли. Цветы были багряно-красные, словно их лепестки пропитались кровью павших воинов. Что-то в них заставило Кодзюро почувствовать тяжесть на душе, особенно, когда они покоились между пальцев мальчика, за которого он отдал бы жизнь. Бонтенмару держал их всю дорогу назад, никак не объясняя, что он будет с ними делать. И Кодзюро без нужды потакал ему, все еще не в силах побороть тяжелое чувство. Только на следующее утро он смог найти причину этому чувству. Дверь в его комнату открылась без его на то согласия, и вошла Ёси-химе с цветами, смятыми в носовом платке. Она бросила то, что от них осталось, ему на колени с выражением брезгливости на лице. - Возьмете его на прогулку еще раз и считайте, что ваше пребывание здесь закончилось, как и ваша жизнь, - пригрозила она. Сказав это, она унеслась вихрем дорогого шелка и красочных узоров, режущих глаза, особенно в такое раннее утро. Опасаясь за свое место, Кодзюро объявил Бонтенмару, что они больше не могут выходить наружу, чем сильно расстроил мальчика. Кодзюро не мог вынести вида его потупленного лица, опущенного взгляда, крошечных пальчиков, терзающих ткань юкаты. - Ей… понравились цветы? Кодзюро с трудом подавил желание прикоснуться к смятым лепесткам, все еще лежавшим у него за пазухой. - Да, - сухо ответил он, внутренне содрогаясь от собственной лжи. Но эта ложь заставила Бонтенмару улыбнуться, чего Кодзюро никогда не видел раньше. - Я рад, - мягко проговорил мальчик и снова впал в свое характерное молчание, оставляя Кодзюро наедине с его тоской.