Двое против мира

Мальчик развивался все еще слишком медленно. Его слабое тело не могло осилить ежедневные тренировки, которые Кодзюро разработал для него. По меньшей мере, это влекло за собой разочарование, мальчику же мешала собственная неуверенность. Его лицо всегда выражало страх, закрывающий, подобно облаку, все его способности. Он мог стать намного лучше. Он обязан стать намного лучше. Единственной преградой на его пути был больной глаз. Кодзюро видел его неприкрытым, и знал, сколь ужасно он выглядит. Бонтенмару больше не видел им, глаз остался клеймом всего того, во что мальчик мог бы превратиться. Кодзюро возненавидел этот глаз так же, как и Ёси-химе. Но он испытывал любовь к мальчику, своему хозяину, и не мог позволить этому продолжаться. Это ради его же пользы, продолжал он твердить себе, в то время как его руки умело протирали нож. Лезвие было острым и просто созданным для идеальных разрезов, что должно было помочь. Сама же по себе мысль продолжала внушать ужас, но он уже убедил себя в том, что это был единственный выход. Он обязан был сделать мальчика правителем. - Будет очень больно? - спросил Бонтенмару в ту ночь, реагируя, пожалуй, слишком быстро на предложение Кодзюро. Он ожидал, что Бонтенмару будет протестовать и убегать при виде лезвия, но вместо этого мальчик поразил его непривычным пониманием ситуации. Он, возможно, больше всего и хотел, чтобы глаз был удален. - Да, - признался Кодзюро, отказываясь скрашивать очевидное. Мальчику будет очень больно, и ему потребуется много времени, чтобы восстановиться. Раз уж он и так больше не может видеть этим глазом, ношение повязки не будет для него проблемой. А когда он выздоровеет, можно будет продолжить тренировки. Не важно, как просто выглядело это в воображении, в сравнении с реальностью это было ничто, когда держишь лезвие у лица Бонтенмару и наблюдаешь, как мальчик дрожит всем телом. Во рту у него был сложенный в несколько раз лоскут ткани, чтобы не перепугать весь дом своими криками, а пальчики комкали юкату, пытаясь побороть рефлекс и не отпихнуть нож. - Прошу вас, потерпите. Я постараюсь сделать все быстро. Бонтенмару громко сглотнул и кивнул, костяшки его пальцев побелели от напряжения, так сильно он стиснул юкату. Кончик ножа вошел в кожу с тошнотворным звуком, от которого желудок Кодзюро едва не вывернулся наизнанку. Бонтенмару закричал сквозь кляп во рту, этот звук настоящей агонии едва не заставил Кодзюро остановиться и прижать плачущего мальчика к груди. Он не сделал этого. Он продолжил вырезать глазное яблоко из глазницы и игнорировать боль мальчика, пока не закончил. Позже, Бонтенмару дрожал и утирал слезы, бледный, как простыня, а кровь непрерывными потоками лилась из теперь пустой глазницы. Это было просто страшно. Кодзюро не мог заставить себя смотреть прямо на мальчика, даже когда отнес его в ванну и вымыл. Он не отходил от него всю ночь, накрыв собственным футоном и наблюдая, в то время как тоска поедала его изнутри за причинение стольких страданий своему господину. - Это было его собственное желание, - повторял он про себя, но слова теряли свое значение каждый раз, когда он слышал всхлип, доносящийся от комочка под футоном. Когда он все же начал впадать в беспокойную дремоту, то ощутил, как холодные пальчики внезапно коснулись его ладони и услышал слова благодарности, произнесенные таким слабым голоском, что ему еще долго пришлось убеждать себя в их реальности.