Дорогая, я по уши в тебя влюблен

      Впервые за много лет я решился приехать сюда. Я ставлю байк и обхожу надгробия. Чем ближе я подхожу к самому родному человеку в моей жизни, тем сильнее разрывается сердце. В груди все горит, это пожар чувств и эмоций с той самой минуты, когда она погибла. Ад может быть и при жизни. Я слишком долго держался и оставался сильным. Как только я подхожу к надгробию мамы, понимаю, что здесь я не один. — Рад видеть тебя, Стайлз. — Зак держит в руках небольшой букет белых роз, тех самых, которые так любила мама. — Катись к черту. — дрожащий голос выдает мое волнение, от чего Зак только ухмыляется и подходит ближе к могиле мамы. Он осторожно кладет цветы и несколько минут смотрит вниз. В его взгляде пустота, сожаление, черт, он кажется сейчас уязвимым, я не понимаю. — Что ты здесь делаешь? — То же, что и ты. Пришел навестить дорогого мне человека. — Он поднимается и поправляет рукава черной рубашки, снова поднимая взгляд на меня. Дорогого мне человека? Да, наши отцы дружили, но я никогда не замечал особенного отношения Зака к моей матери. — Что ты имеешь в виду? — его глаза сверкают, когда я подхожу ближе и сжимаю кулаки. — Ох, Стайлз, я любил Клавдию. Это было потрясающее чувство: быть рядом с ней, смотреть, как она смеется, видеть ее слезы и собственными руками вытирать их, смотреть в ее счастливые глаза, желая погрузиться в ее мир. — мой ошарашенный взгляд вызывает у него улыбку. — Ты не мог… Не мог ее… — Любить? — он меня перебивает и запускает руку в растрепанные волосы. Я судорожно пытаюсь понять, что сейчас происходит и найти выход с этого оцепенения. — У вас был роман? — Нет, она любила твоего отца. Всегда любила и никогда ему не изменяла. — В его голосе чувствуется гнев. — Но каждый раз приходила ко мне, когда ей было плохо, грустно, как будто я был единственным, кто сможет ее понять и выслушать! Я любил ее, поэтому пользовался каждой секундой, проведенной с ней. — Мне не остается ничего кроме того, как внимательно слушать. — За день до аварии она прибежала ко мне в слезах, сказала, что поссорилась с твоим отцом и не знает, когда сможет простить его и вернуться назад. Я помню, как вытер ее слезы, обхватил ладонями ее лицо и сказал, что в ссорах нет ничего страшного, отношения без них невозможны. — Зак горько улыбается, но заставляет себя продолжить. — Как сейчас помню, она поцеловала меня в щеку и прижалась к моей груди, словно я был тем местом, где можно было спрятаться от любой бури и урагана. Я сказал, что хочу, чтобы она была счастлива, поэтому должен был уйти из ее жизни. И я осмелился, мне уже было нечего бояться. Я поцеловал ее, она понимала, что это мое последнее желание, поэтому не оттолкнула. А следующим утром она позвонила и сказала, что счастлива, что помирилась с твоим отцом и хочет счастья мне. Глупая. Я всегда был счастлив, когда она была рядом. А потом она погибла. Утром в больнице, хотя ты и сам все знаешь, верно, Стайлз?       Я помню ссоры, помню, что мамы долго не было дома, но Зак… Мама искала в нем утешения, не в папе, в его лучшем друге, это можно считать предательством? Я помню ее счастливой и веселой, у нам была прекрасная семья, но… Она знала, что разрушает жизнь Заку, но продолжала это делать. Черт, я ничего не понимаю! Я никогда не был знаком с темной стороной родителей. Что тогда было иллюзией? — Ты ненавидишь меня за то, что я убил ее, ведь так? — с каждым его словом все складывалось, все становилось на свои места и уже не казалось таким… неправильным? — Стайлз, ты убил любовь всей моей жизни. — он рассмеялся горьким, безжизненным смехом. Зак сделал несколько шагов назад и посмотрел в небо. — Тебе никогда не будет прощения. Ты захлебнешься в собственной боли и страхе потерять все, что у тебя есть. А есть ли оно на самом деле? На его губах играла улыбка, хитрая, лукавая, лишенная искренности. Еще один человек потерял все из-за меня. Как все могло так разрушиться? В один миг? Отец знал? Знал о чувствах и боли Зака? И если знал, какого черта он продолжал это все! Эту игру в счастливую семью! Пока я размышлял, Зак уже ушел. Я быстро набрал номер папы, спустя несколько гудков он ответил: — Ты знал? Знал, что Зак любил мою маму?! — голос срывался, дрожь в руках никак не прекращалась, я медленно опустился на землю. — Стайлз… — впервые я слышал неуверенность. Значит, знал. Мой дорогой папа знал и ничего не собирался с этим делать. — Какого черта ты натворил?! Зак был твоим лучшим другом, ему было больно, папа! Больно! А ты ничего не исправил, хотя мог, и ты знаешь это! — от собственного крика по телу пошли мурашки. — Я… Я говорил с ним, но Зак не хотел слшать, я пытался… — Да ни черта ты не пытался! Ты делал вид, что у нас все прекрасно, создавал иллюзию хорошей и любящей семьи, пока остальные корчились от боли! Как ты смог допустить это, папа? — я перешел на шепот. Сейчас я просто свихнусь… Слова эхом повторялись в голове, от чего снова хотелось кричать. Я не выдерживаю, правда. — Где ты?! — в его голове слышалось волнение. Да плевать я хотел на его чувства сейчас. — Уже неважно. Домой я не приду, не жди. — Я положил трубку и выключил телефон. Сегодня ночью второй бой, но я не готов к нему ни духовно, ни физически. И теперь я не знаю, где ночевать. Скотт стал жить с Элиссон и я не жажду разрушать их идиллию. Лидия… Мне будет слишком трудно объяснить ей свои ночные уходы. Они мне слишком дороги и лишняя угроза ни к чему. Еще несколько часов я ходил по пустому берегу обдумывая слова Зака и невнятные объяснения отца. Почему он так поступил? Хотя… Чтобы я сделал в этой ситуации? Да почему же так трудно! Наверное, это именно тот период моей жизни, который лучше пройти в одиночку. Я чертовски запутался и устал. Сегодня был шторм. Волны то и дело пытались разрушить все вокруг. Чайки пронзительно кричали. Когда нам больно, мы подобно чайкам начинаем кричать, ломать все вокруг, идти навстречу шторму ничего не боясь с одним только желанием быть услышанными, но ничего не происходит. Люди все понимают слишком поздно. Когда обратного пути уже нет и все мосты давно сожжены. Зак кричал о своей боли, которая разрывала ему сердце. Отец просил помощи, он подавлял в себе желание кричать, думал, что справится сам, поэтому пил, много пил, будто это было тем единственным способ забыться! И я кричал. Долго и мучительно. Пронзительный крик срывался каждый раз, когда я желал собственной смерти. Это такой предсмертный крик. Когда ты вроде хочешь умереть, но желаешь, чтобы тебя спасли. И… Это слишком долго продолжалось в моей жизни. С этой секунды крик прекратится.