Анжелика: Игра с судьбой

Анжелика пришла в себя в каком-то странном помещении, больше похожем на маленькую деревянную каморку. Она лежала на топчане, сбитом из грубых неструганных досок, поверх которых была брошена тростниковая циновка. Превозмогая сильную мигрень и звон в ушах, она осматривала голые равнодушные стены. Пожалуй, более тесной клетушки она ещё не видела. Анжелика без труда могла дотянуться со своего скудного ложа до противоположной стены, а сам лежак был настолько мал, что не позволял выпрямиться на нём в полный рост. Других предметов мебели в комнате не было. Прямо на полу стоял небольшой таз и кувшин с водой сомнительной свежести, предназначенные, по-видимому, для умывания. Единственным источником света служило небольшое круглое окно проделанное почти под самым потолком. С трудом поднявшись с топчана и потирая онемевшие члены, Анжелика выглянула наружу и тотчас отшатнулась, словно от чумного бродяги, настолько ее поразило увиденное. Все пространство, насколько хватало глаз, заполняла бескрайняя синева моря и закатного неба, поделенная пополам ярко-красной линией горизонта. В следующее мгновение она отчетливо ощутила характерную равномерную качку, услышала стук шагов над головой, монотонные удары в барабан, вторящие стонам каторжников, щелканье кнутов и выкрики каких-то команд. Подобные звуки ей уже доводилось слышать однажды. Не оставалось никаких сомнений в том, что она находится на галере! Но на чьей галере?! Анжелика тут же бросилась к двери. Толкнув что было силы и убедившись, что та крепко заперта, она принялась яростно колотить в нее. Она долго била по грубым доскам, обдирая ладони и кричала, но на ее зов никто не откликнулся. В конце концов, оставив бесполезное занятие, она, обессиленная и подавленная, тяжело опустилась на топчан. Она не знала, сколько прошло времени, однако когда в замочной скважине повернулся ключ, солнце уже зашло за горизонт, и каюта погрузилась в кромешную тьму. Дверь распахнулась, в нее просочился слабый свет от нескольких фонарей, висящих на стенах узкого коридора, и Анжелика увидела стоящего на пороге высокого мужчину. В неясном свете пламени она отчетливо рассмотрела черты его лица. Это был Фарид. Присутствие рядом знакомого человека обрадовало Анжелику, и она с облегчением вздохнула. — Ах, Фарид, как хорошо, что ты здесь! Правда, в следующий миг ей бросилась в глаза разительная перемена, произошедшая в нем. Евнух стоял, заложив руки за спину, не проявляя ни капли той подобострастной угодливости, которую изображал по отношению к Анжелике во время пребывания в Айе-Рабии. Прямая осанка и гордо посаженная голова указывали на то, что он привык сам распоряжаться своей жизнью, а не быть слугой, пусть и высокого ранга. Несколько насторожено она спросила: — Где мы находимся? Чей это корабль? — Мы на галере «Аль-Узза», — спокойным тоном пояснил евнух. — Она принадлежит Меццо-Морте. Услышав имя алжирского адмирала — заклятого врага ее мужа, Анжелика едва заметно вздрогнула. — Как я здесь оказалась? — Я лично доставил тебя сюда по приказу моего хозяина. — Твой хозяин — Рескатор! — вскричала Анжелика. — Мой хозяин Меццо-Морте! — отчеканил Фарид. — И всегда им был! От этих слов панический ужас овладел Анжеликой. Когтистой лапой он обхватил ее, сжимая и дыша ледяным дыханием, так что она пошатнулась и, закрыв глаза, прислонилась к деревянной переборке. Она попала в капкан непримиримого противника Жоффрея, а все потому, что в ближайшем окружении оказался предатель! — Фарид! Как же это возможно?! — взмолилась она. — А что тебя удивляет? — спросил он, беспечно пожав плечами. — Рескатору служит достаточно людей, в действительности верных Меццо-Морте. Куда бы Рескатор ни отправился, что бы ни предпринимал, обо всем этом всегда становится известно моему господину. — Это ужасно… — прошептала Анжелика. — Это война! — возразил евнух. — А на войне не поступаются ничем. Тебе следовало бы хорошенько подумать об этом прежде, чем покидать Францию, — и, помолчав немного, равнодушно добавил: — Зря ты приехала. Но коль уж здесь, то послужишь нашим планам! Коротким жестом он подозвал слугу, ожидавшего снаружи на некотором отдалении, принял у него из рук поднос, на котором стояла тарелка с лепешками и финиками, а также небольшой серебряный кофейник, и поставил его на топчан, сказав, что Анжелика может поесть. Подобное снисходительное дозволение подействовало на нее, словно удар кнута, и ее страх тотчас сменился яростью. Она схватила поднос и с остервенением швырнула к ногам Фарида. — Я лучше умру, чем позволю использовать себя в ваших коварных планах! — выплюнула она прямо ему в лицо. Фарид лишь слабо усмехнулся. — Посмотрим! — сказал он. И захлопнув дверь, оставил Анжелику в темноте. *** Следующие несколько дней Анжелика провела в полном одиночестве. Никто, кроме безмолвного мальчика-слуги, который каждое утро приносил кувшин свежей воды — свежей ее можно было назвать лишь отчасти, — не приходил к ней. Подгоняемая попутным ветром, галера легко и быстро летела по волнам, и спустя три ночи они зашли в какой-то в порт. Об этом ее известили два выстрела из пушки: один — непосредственно с галеры, второй — ответный — с мола или форта того города, куда они прибыли. Затем затихли барабаны и стоны каторжников на галерных скамьях, послышался отдаленный гул восточных базаров и протяжное пение муэдзинов, призывающих правоверных мусульман к молитве Аср* . Когда Фарид вывел Анжелику на палубу и провел по узенькому мостику, расположенному между двумя рядами галерных скамей, от которых исходил смрадный запах, ей показалось, что она оказалась на импровизированной сцене театра. Под множеством флагов и вымпелов, трепещущих на ветру, среди которых преобладали зеленые с вышитым золотым полумесяцем, галера стояла на якоре в центре круглой бухты, охраняемой на молах двумя сторожевыми фортами, а вокруг нее, куда ни глянь, амфитеатром поднимался белоснежный город. Ослепительная белизна прямоугольных строений, нависавших друг над другом, подобно сверкающему алмазу, в безупречной кайме пронзительно голубого моря и безоблачного неба, нарушалась только торчащими, словно гигантские свечи, минаретами, а также пестрыми нестройными ручейками, текущими между скоплений каменных квадратных зданий. Только присмотревшись внимательно, Анжелика поняла, что это жители города. Они спускались к причалу, пытаясь рассмотреть прибывшую галеру, и восторженными криками приветствовали ее капитана — Али Хаджи, почитаемого, как известного корсара. Пытаясь перекричать орущую толпу, Анжелика спросила у Фарида: — Что это за город? — Алжир! — торжественно ответил он. Евнух дважды хлопнул в ладоши, и Анжелику тут же обступила вооруженная стража. Под бдительным и многочисленным конвоем, она спустилась по сходням на пристань, затем долго шла по узким улицам города, спотыкаясь об острые камни, и все время вокруг нее за плотной стеной охраны бесновалась орущая масса людей. Она колыхалась и бурлила, словно штормовое море, где лица арабов и турков смешивались в единую расплывчатую массу, а тюрбаны на головах белели, будто пена на волнах. Иногда среди них вспыхивали ярким блеском рубины или сапфиры, отмечая какого-нибудь важного купца или богатого сановника. Казалось, кошмар повторялся. Как совсем недавно в батистане, ее снова окружали десятки черных маслянистых глаз и темных рук со светлыми ладонями, которые тянулись к ней с намерением потрогать платье или распущенные волосы, золотым плащом обрамлявшие плечи. В бессильной попытке отрешиться от подобного зрелища, Анжелика закрыла глаза. Она не боялась споткнуться или упасть, поскольку понимала, что стражники или Фарид обязательно подхватят ее, но закричать и выдать таким образом свой страх было бы самым отвратительным унижением. Таким образом, с гордо вздернутым подбородком и опущенными веками, она добралась до дворца, стоящего на самой вершине холма, на котором и раскинулся город. Она поняла это по тому, как вдруг резко смолк гул толпы, под ногами появились ровные плиты, а из риада повеяло легкой прохладой. Анжелика открыла глаза. Но она не успела даже осмотреться. Охранники тут же увели ее в дом, и спустя пару лестничных переходов, несколько крытых галерей и длинных коридоров она оказалась на огромной залитой солнечным светом террасе, вымощенной белым мрамором и нависающей прямо над алжирской бухтой. Здесь находились несколько мужчин. С царственным видом они восседали на огромных, обшитых шелком и парчой подушках, а смуглые мальчики-пажи в желтых тюрбанах и белых шальварах непрерывно подносили им холодные напитки и сладости. Пирующие пребывали в отличном настроении. Их цветистые речи часто прерывались взрывами смеха, а глаза блестели от восторга. Оставив Анжелику на попечение стражников, Фарид вышел вперед и, приблизившись к толстому коротышке, сидящему в центре на самой большой подушке, поднес руку, как и подобало мусульманину, сначала ко лбу, затем к сердцу и склонился в низком поклоне. Только тогда толстяк заметил присутствие на террасе вновь прибывших. Небрежным жестом отбросив в сторону надкушенный персик, он воскликнул: — Ах, Фарид! Мой дорогой мальчик! Как же отрадно видеть тебя среди нас, да еще со столь приятнейшим известием! Твой триумф избавит нас наконец от тирании Рескатора! — Он оказался не таким скорым, как ты предполагал, мой господин, — покаянно заметил евнух. — Пусть не с первого раза, но дело сделано! Тем ценнее победа, коль на ее достижение потрачено так много сил! Но каков план, Сали Хасан! — воскликнул он, обращаясь к мужчине, сидящему рядом с ним в дорогом расшитом турецком кафтане. — Помнится, ты в него не верил! Ты утверждал, что те силки, которые я раскинул по всему Средиземному морю, не дадут результата! Но птичка поймана! И где? Там, где я меньше всего этого ожидал — в Айе-Рабии! — Я признаю свою неправоту, — с хитрой улыбкой ответил Сали Хасан. — Но позволь напомнить тебе, что пока осуществилась лишь половина твоего плана! Толстяк на мгновение замер. В совершенно безобидной реплике собеседника слышался умело замаскированный вызов, и он явно не желал оставлять его без ответа. Резко повернувшись, мужчина уставился прямо на Анжелику. — Стало быть, это она и есть! — произнес он и с поразительной ловкостью и легкостью для человека его комплекции вскочил на ноги. Внимательно рассмотрев ее с ног до головы взглядом опытного работорговца, он медленно приблизился к молодой женщине. — Да, надо признать, у Рескатора отменный вкус на баб! — заключил он наконец и, помолчав немного, добавил: — Я — сам Меццо-Морте! Произнося эти слова на французском с сильным итальянским акцентом, он гордо выпятил грудь под ярко-алым атласным кафтаном, усыпанным, словно пышный пирог сахарной пудрой, бесчисленным количеством рубинов и бриллиантов. Анжелика, которая уже некоторое время догадывалась, кто перед ней, присела в легком реверансе, однако в этом жесте не было ни капли покорности. Ей претила даже сама мысль склонить голову перед человеком, способным воспользоваться положением слабых и беззащитных — женщин и детей — в попытке сокрушить своего врага. Такой поступок выдавал его подлую душонку, если таковая вообще имелась у него, а также низкое происхождение. Сколько бы не тщился Меццо-Морте сделаться богатым и могущественным халифом, уязвленное самолюбие нищего калабрийского рыбака все равно проступало на поверхность из-под слоя дорогих одежд и украшений. — Позволено ли мне будет поинтересоваться, по какой причине меня доставили сюда? — спросила Анжелика, прилагая все усилия, чтобы голос звучал ровно и не выдал ее волнения, а еще больше пренебрежения. Все же она понимала, что в данную минуту ее судьба зависит от этого человека и злить его лишний раз было бы крайне опрометчиво. — Разве это не очевидно?! Чтобы сокрушить Рескатора! — ответил он. — Рескатор в силах заплатить за меня любой выкуп, какой бы вы ни назвали. Не думаю, что потеря, пусть даже крупной суммы, сможет сокрушить его. — Выкуп?! Нет, дорогуша. Мне не нужен выкуп. Тем более, что за тебя я уже получил очень приличную сумму от Османа Ферраджи. Но это не помешает мне использовать тебя в качестве приманки, — он вдруг рассмеялся. — Одним выстрелом я убью двух куропаток, кажется, так говорят французы?! Анжелику охватила тревога. Упоминание имени Османа Ферраджи в подобном контексте неприятно кольнуло сердце, но Меццо-Морте продолжал: — Какая необыкновенная удача — это превосходит все мои ожидания! Теперь Рескатор у меня в руках! Ему придется склониться передо мной и согласиться на все мои условия. Я отыскал-таки его уязвимое место. То же самое, что и у всех этих олухов, — женщина. Ах, как же он нас подмял, ах, как он забавлялся, расстраивая нашу торговлю рабами! Он уже считал себя здесь хозяином — еще бы, ведь деньги у него не иссякают никогда. Если бы не он, я бы сейчас был великим адмиралом султана всех султанов, но он очернил меня перед повелителем правоверных. Он пролезал в любые щели, раздавая золото и серебро полными пригоршнями, так что везде — от Марокко до Константинополя — все заделались его союзниками. Но теперь он будет в моей власти. Слышишь, Сали Хасан, Я УНИЧТОЖУ РЕСКАТОРА! Схватив Анжелику под локоть, он подвел ее к балюстраде. — Видишь мою галеру в самом центре причала?! — спросил он, указывая на роскошное судно, на котором Анжелику ранее доставили в Алжир. — В назначенный день, там будет стоять шебека Рескатора. Сам капитан, находясь на носу своего судна, будет НА КОЛЕНЯХ МОЛИТЬ МЕНЯ вернуть ему тебя. А я буду громко смеяться на этом самом месте. Я заставлю его унижаться! Все увидят, какой он на самом деле слабак! Поплыл из-за бабы! Ха-ха! А затем! Знаешь, что будет затем? — он хитро ухмыльнулся. — Видишь, у входа в бухту стоят два корабля? — снова обратился он к ней, указывая на вышеозначенные судна толстым пальцем. — Это брандеры* ! Когда я натешусь унижением Рескатора, я взорву их, и вход в порт окажется перекрыт! Рескатор не сможет сбежать. И тогда пушки на молах — ты видишь эти пушки?! — ударят все разом по его миленькой шебеке! Он будет погребен на дне моей бухты! Меццо-Морте снова засмеялся и широко раскинул руки, словно желая охватить ими все Средиземное море. — И тогда хозяином Mediterraneo* СТАНУ Я! Я одержу окончательную победу над моим злейшим врагом Рескатором... Над моим злейшим врагом… Он умолк. Продолжая все также стоять с раскинутыми руками, он закрыл глаза и, казалось, упивался своими грандиозными мечтами. Великий адмирал, бесстрашный полководец, коим его рисовала молва, оказался настолько мелочным и комичным в своем желании уничтожить противника, что Анжелику вдруг разобрал смех. Даже она, мало что смыслящая в мореходстве, понимала, что никакой капитан, если он наделен хоть самой малой толикой здравомыслия, никогда не поставит себя в подобное положение. Зайти в бухту, принадлежащую врагу, с узким проходом, хорошо защищенную пушками — означало подписать себе и своей команде смертный приговор. Жоффрей никогда не допустит такой оплошности! В этом она ни капли не сомневалась! Она сдерживалась изо всех сил, однако последние дни, проведенные в непрерывной тревоге, подточили ее нервы, и Анжелика расхохоталась. — Вы можете сколько угодно мечтать о том, как унизите Рескатора, но знайте — этого никогда не произойдет! Меццо-Морте, с явным недовольством прервав свои грезы, резко развернулся и вперил в Анжелику колючий взгляд маленьких черных глаз. — Почему ты так считаешь? — ехидно спросил он. — Потому что Рескатор — не глупец! Он никогда не войдет в эту бухту! — Да?! А я полагаю иначе! — заявил адмирал, и его глаза сверкнули, словно два полированных гагата, а рот открылся в свирепом, сардоническом оскале, обнажая белые зубы. Уверенность, с которой он произнес последние слова, напугала Анжелику. Смех застрял у нее в горле, и она вмиг посерьезнела. — Знаешь почему я думаю иначе? — поинтересовался Меццо-Морте и, не дожидаясь ответа, тут же продолжил: — Как бы банально не звучало, но у Рескатора оказывается та же слабость, что и у большинства мужчин. Я даже разочарован! Столько лет он не давал ни единой промашки или осечки, даже многочисленные рабыни не делали его слабым. Казалось, он и вовсе неуязвим. Но нет! Стоило появиться женщине, — признаю, особенной, не такой как все, — и он тут же обабился. Стал делать глупости одну за другой! И на этот раз он тоже совершит глупость, которая и будет стоить ему жизни! — В таком случае, я разочарую вас еще больше! Из пятнадцати лет, которые мы женаты, десять он провел на Средиземном море, совершенно не заботясь о том, как я жила во Франции. Даже ради меня он не поступился своим желанием господствовать в этих краях! Так что сильно сомневаюсь, что он вообще пойдет на какие-либо переговоры, а тем более с таким, как вы! Последние слова она буквально выплюнула с изрядной долей презрения. Её охватило нестерпимое желание стереть с его лица отвратительную усмешку превосходства, показать этому выскочке, что он не могущественнее Жоффрея и что не сможет нанести ему вред! Но она перешла границы дозволенного. Анжелика только что нанесла смертельную обиду алжирскому адмиралу, а он был не из тех, кто их прощает или забывает. Кара последовала незамедлительно. Не мешкая ни секунды, Меццо-Морте замахнулся и ударил ее по лицу так, что Анжелика негромко вскрикнула и, не удержавшись на ногах, упала на пол. — Не смей говорить со мной в подобном тоне, — грубо сказал он. — Ты — пленница, не забывай об этом! Ухватившись ладонью за пылающую от удара щеку, Анжелика не предпринимала попыток встать. Она лишь приподнялась, опираясь на вторую руку, и постаралась выпрямиться в ворохе пышных юбок, взметнувшихся вокруг нее, словно парус, наполненный попутным ветром. Она прекрасно понимала, что поплатилась за свою же оплошность, за несдержанный язык, так что пенять могла только на себя саму. Она долго не осмеливалась поднять глаза, но когда все-таки решилась, увидела, что Меццо-Морте все это время внимательно следил за ней зорким взглядом, отмечая малейшие изменения в выражении ее лица. Алжирский адмирал был неотесанный мужлан, однако небо вместе с безошибочным моряцким чутьем подарило ему еще и способность верно оценивать людей, что весьма скоро позволило ему обрести над ними власть. — Ты дерзкая гордячка, — вдруг заявил Меццо-Морте. — Я ненавижу гордость в женщинах так же, как ненавижу ее в христианах. Ни те, ни другие не имеют на нее права! С этими словами он отошел и принялся прохаживаться по террасе, явно что-то обдумывая. Анжелика не смела надеяться, что своими речами смогла хоть чуть-чуть поколебать уверенность Меццо-Морте в своей неоспоримой победе, но его озадаченный вид говорил, что скорее всего так и было. Он обратился к Фариду. Мужчины заговорили очень тихо на арабском языке, так что Анжелика улавливала лишь какие-то отдельные обрывки фраз. По всей видимости адмирал интересовался у евнуха, сказала ли она правду и насколько ее слова соответствуют действительному положению вещей. И если есть вероятность того, что Рескатор может не купиться на приманку, то следует немедленно скорректировать дальнейшие действия. Анжелика не знала, к какому выводу пришли мужчины после непродолжительного совещания. Ни по выражению их лиц, ни по тону голосов, она не могла догадаться об их мыслях или чувствах, настолько хорошо они скрывали их. Однако, когда Меццо-Морте взял с маленького стола нож для разрезания фруктов и направился прямиком к ней, она не на шутку испугалась. Судорожно оглядываясь в поисках выхода, она попыталась вскочить на ноги, но платье, слишком неудобное для подобных маневров, не позволило ей сделать это достаточно быстро, так что адмирал оказался подле молодой женщины как раз в тот момент, когда она едва успела встать на колени. — Коль уж ты полагаешь, что Рескатор не явится сюда, нам придется заставить его это сделать! — сказал Меццо-Морте с приторно елейной усмешкой. Быстрым точным движением он полоснул кинжалом возле лица Анжелики. Сначала она даже не поняла, что произошло, но в следующее мгновение острая боль прорезала правую часть головы, и капли теплой крови упали на плечо и спину. Молодая женщина в растерянности взглянула на алжирского адмирала и с ужасом осознала, что он держит в руке ее сережку, ту самую, которую ей подарил Жоффрей, а на ней болтается кусочек плоти — мочка ее уха. Меццо-Морте с пренебрежением посмотрел на женское украшение, щелкнул пальцами, и рядом с ним тут же появился мальчик-слуга с пустой шкатулкой в руках. Он бросил туда сережку, затем снова приблизился к Анжелике. Он опять протянул руку к ее лицу, и молодая женщина в страхе попятилась, но ее тут же схватили несколько стражников, не дав более сдвинуться с места ни на дюйм. Закрыв глаза и предчувствуя наихудшее, она приготовилась к новой боли, но Меццо-Морте лишь ухватил одну из золотистых прядей и отрезал ее у самого основания. Она последовала в шкатулку вслед за сережкой. — Полагаю, такое послание убедит твоего муженька поторопиться с приездом, — сказал адмирал. — В противном случае в следующей шкатулке он получит твой пальчик. Затем — твои грудки! Ну и напоследок — изумрудный глазик! И разразился громким смехом! *** Анжелику втолкнули в странное помещение. Комната, располагающаяся на последнем, третьем этаже, была небольшой, с выбеленными известью стенами и совершенно пустой — единственным предметом интерьера, который находился в ней, оказалась старая истрепанная циновка. Пожалуй, ее можно было бы принять за самую обычную комнату, если бы не одна странная особенность. Здесь отсутствовал потолок, и высокие — в два человеческих роста — каменные стены упирались прямо в голубое небо. Подивившись подобной конструкции и списав ее на восточный колорит, Анжелика уселась на циновку и, оторвав от нижней юбки длинный лоскут ткани, перевязала раненое ухо. Затем легла, свернувшись калачиком, и, будучи не в силах заснуть от волнения и тупой нудной боли, прислушивалась к шуму на улице: крикам торговцев и носильщиков, лаю собак и рокоту Средиземного моря. Так она пролежала остаток дня и всю холодную ночь. Ей не оставили ни какой-либо еды, ни даже воды, никто за это время не пришел справиться о ней. К утру ее начала мучить жажда, однако это было лишь началом той изощренной пытки, которой ее намеревался подвергнуть Меццо-Морте. Стоило солнцу немного продвинуться по небосводу, как его безжалостные лучи заглянули в комнату и не оставляли ее до позднего вечера. Только тогда Анжелика поняла истинное назначение подобного помещения. Весь день она находилась под огнедышащим солнцем и синим тяжелым небом без единого облачка. И не было в ее распоряжении никакого укрытия от зноя, кроме ветхой циновки. Уже в полдень у Анжелики начала кружиться голова, от жажды во рту распух язык. Ночь принесла живительный холод, и молодая женщина смогла забыться коротким сном, но с восходом солнца мука началась опять. Под вечер появились Меццо-Морте и Фарид. Склонившись над пленницей, они стали о чем-то негромко переговариваться, но Анжелика плохо понимала смысл слов. Их лица: одно с излишне женственными чертами, другое — круглое и одутловатое, расплывались у нее перед глазами. Двое суток в этой адской комнате, без еды и воды, под палящими лучами солнца днем и без возможности укрыться от холода ночью, окончательно лишили ее физических сил. Она не могла ни пошевелить рукой, ни сказать хоть слово протеста. На исходе был и ее моральный дух. Предательство людей, которых она считала друзьями — Фарида и особенно Османа Ферраджи, непрерывное беспокойство за Жоффрея, который мог по ее вине оказаться втянут в очень рискованную авантюру, постоянно занимали ее мысли, подтачивая стойкость. Так что, когда Фарид поднял ее на руки и перенес в обычные покои, она не сопротивлялась. Она покорилась судьбе… __________ * Обязательная послеполуденная (предвечерняя) молитва. Время наступления молитвы Аср наступает в тот момент, когда тень от объекта длиннее его в два раза. Заканчивается с наступлением вечерней молитвы (Магриб), с заходом Солнца. * Судно, нагруженное горючим или взрывчатым веществом, которое использовали в старину для поджога судов врага или затопляемое у входа в гавань для преграждения доступа в неё. * итал. Средиземное море