Мой мир

Франкенштейн беспокоится, что случившееся отразится на его самочувствии и сне. Он не знает, что Рею уже не снятся сны. Вместо них он открывает глаза в другом («Придуманном», — услужливо напоминает какая-то часть его самого) мире и продолжает жить там до утра. Читает доклады или книги, пьет чай, гуляет по ночному городу… здесь он не боится упасть. Здесь его никогда не терзает липкий, панический страх, подобный тому, из-за которого первые недели своего проживания в квартире он боялся не то что оказаться на балконе — взглянуть за окна. В особняке Кадисов такого не было — его комната находилась всего лишь на втором, господском этаже, и высокие деревья второй стеной смыкали ветви высоко-высоко над ним. Квартира же… Когда Рей впервые оказался на балконе, он долго цеплялся сведёнными судорогой пальцами за рукав Франкенштейна. Дворецкий даже предлагал уйти, но он только упрямо мотал головой: надо привыкнуть. Наконец, убедившись, что здесь ему ничего не угрожает, юноша смог отпустить своего слугу и даже кинуть взгляд за перила, на мощёный плиткой тротуар, по которому ходили туда-сюда по своим делам люди. Первой его мыслью было подтянуться ещё выше, перебросить немощное тело через ограждение и отправиться к ним в короткий полёт… этот недостойный и малодушный порыв он быстро подавил, к тому же, его живое воображение тут же нарисовало ему последствия: труп, распластавшийся под балконом в (наверняка) нелепой позе, лужа крови, ужас в глазах тех, в чьи жизни он так грубо вторгся, и ничего не понимающий Франкенштейн, который обязательно кинет взгляд в окно, услышав шум на улице, затем, так и не придя к какому-то выводу, позовёт своего подопечного, и, не дождавшись ответа, пройдёт в комнату и поймёт всё, опрометью побежит вниз, но будет уже поздно, да и потом его наверняка будет ждать как минимум выговор за то, что не уследил… да, за Франкенштейна было обиднее всего. Кадис обессиленно оттолкнул перила и откинулся назад в кресле, бессмысленным, опустошённым взглядом вперившись в далёкое неласковое небо, на котором ярко сияло, выжигая зрение, беспощадное солнце. Тогда Рей впервые закрыл глаза и погрузился в свой выдуманный мир. Тогда Рей пробудился ото сна, длившегося долгие восемьсот двадцать лет. Подчиняясь его воле, крышка гроба дрогнула и стала медленно сдвигаться. Из-за разницы атмосферы, царящей внутри этого некогда замкнутого пространства, и внешнего мира, вокруг поднялись клубы то ли дыма, то ли тумана, в окружении которых Ноблесс и поднялся на ноги. Расправив несуществующие складки на одежде, он осмотрелся: никого и ничего вокруг. Странно, ведь перед тем, как пробудиться, он отчетливо почувствовал, что… Ещё немного — и вот он на балконе, смотрит на донельзя изменившийся мир. Ноблесс решил, что ему нужно затаиться, но в то же время и побольше узнать о том, что произошло, пока он спал. А значит, с людьми в любом случае придётся вступить в контакт. Придя к таким выводам, он оценил внешний вид людей, соответствующих примерно по возрасту его облику — вечного юноши семнадцати-восемнадцати лет, нисколько не изменившемуся с тех пор, как принял свою колоссальную силу и не меньшие обязанности. Человеческие дети были одеты в некую униформу и куда-то направлялись. Что ж, раз так, то он последует за ними. Чутьё не подвело — день ещё даже не достиг середины, как он нашёл его. Того, кто невольно стал причиной пробуждения. — Франкенштейн. Встань. Уже когда все мелкие неурядицы были улажены, и Ноблесс сидел за своим рабочим столом у окна, наблюдая за жизнью человеческих детей в странном, но интересном месте под названием «школа», он ненадолго отвлёкся от того, что говорил учитель, и закрыл глаза… — Мастер? Мастер, с вами всё в порядке? — Франкенштейн был не на шутку встревожен. Такого с его подопечным ещё не случалось. — А? — Рей сфокусировался на собеседнике, отгоняя свои нелепые фантазии и возвращаясь в реальность. — Д-да, я просто немного задумался. — Вы как будто были немного не в себе, — хмыкнул дворецкий. — Не желаете ли отобедать? Потом было ещё много всего: другой обед — рамен с кимчи и деревянными палочками, — поход в компьютерный клуб и тотальное поражение, М-21, Сейра и Регис, DA-5, возвращение в Лукедонию, встреча и сражение с теми, кого он никогда не хотел бы снова повстречать… и вот теперь — драгоценные минуты затишья в обоих мирах, реальном и воображаемом. Рей скачет из мира в мир: завтракает с Франкенштейном в квартире, отправляется с юными Благородными и Шинву сотоварищи в школу, обедает с Франкенштейном, а затем и с ними, потом пару часов общается со своим дворецким и идёт с детьми после школы домой или в компьютерный клуб, где стабильно не добивается успеха, предпочитая наблюдение действию, ужинает в обоих мирах, выслушивает доклад своего контрактора о произошедшем за день, принимает ванну и ложится в постель, чтобы дать себе отдохнуть, гуляя по ночному городу или занимаясь иными приятными делами вроде чтения. И на протяжении всего дня — лекарства, лекарства по расписанию, за выполнением которого следит верный дворецкий. Это странно, но Ноблесс кажется, что его самочувствие в воображаемом мире влияет на мир реальный: по крайней мере, пробудившись после недельного сна, он чувствовал себя гораздо лучше, чем должен был, потому что исправно принимал там все препараты, которые счёл для него необходимыми воображаемый Франкенштейн. Это, конечно, та ещё чушь, но, возможно, такая закономерность и существует. А значит — он сделает всё, чтобы протянуть подольше, и в реальном мире, и в воображаемом. Придя к такому достаточно однозначному выводу на рассвете, он закрывает глаза и просыпается. Слабый ещё свет солнца подбирается к тяжёлым, плотным шторам, призванным беречь сон своего хозяина от ярчайшего нахала этой звёздной системы, немного золотит их снаружи, ищет лазейку, чтобы проникнуть в пропахшую препаратами и стерильностью комнату безнадёжно, бесконечно больного Рея, который лежит в своей кровати неподвижно, ждёт, не желая будить верного слугу раньше положенного времени. Он ведь вполне может потерпеть ещё пару часиков, которые для Франкенштейна могут показаться сейчас сладчайшими из минут, и ничего не произойдёт. Кроме, разве что, небольшой бессонницы, потому что снова заснуть не получается, да и не нужно это ему особо, в принципе. Так проходит время, и вот, наконец, дворецкий осторожно заглядывает в комнату и обнаруживает, что его подопечный уже не спит. — Доброго утра вам, Мастер. Как прошла ночь? Иногда ему кажется, что, даже несмотря на то, что тот мир выдуман, Франкенштейн всё-всё про него и самого Рейзела знает.