Браво, теньент!

Кортеж герцогини Георгии Ноймаринен, урожденной принцессы Оллар, медленно двигался в сторону Вайзтанне. Лицо герцогини было невозмутимым, но баронесса Тренем и Герда фок Швенер, придворные дамы, знавшие ее долгие годы, не сомневались — случилось что-то необычное. Конечно, жена Проэмперадора Севера не сидела в замке. Она посещала подвластные земли, много занималась благотворительностью, часто сама решала вопросы, не требующие прямого вмешательства мужа, так что в поездке не было ничего удивительного. Но в Вайзтанне! Что потребовалось ей в приграничном городе, который не обделяли вниманием ни сам герцог, ни его старший сын, маркиз Ноймар? Спросить об этом Георгию, выглядевшую так, будто решает в уме сложную арифметическую задачу, они, конечно, не осмелились, лишь исподтишка поглядывали на свою госпожу. А Георгия и в самом деле решала сложнейшую задачу, не имевшую, правда, ничего общего с математикой. Так уж сложилось, что из всех ее сыновей один Маркус походил на нее, унаследовав и материнские глаза, и чуть вьющиеся белокурые волосы, и родинку над правой бровью. И хотя он считался самым красивым среди братьев, любила она его именно за то, что в нем было много от нее самой, талигойской принцессы, ставшей волею судьбы северной герцогиней. И если в глубине души больше всех она любила Людвига, старшего, то в Маркусе всегда видела в первую очередь не Ноймаринена, а потомка правителей Талига, пусть и по женской линии. Кто же мог предположить, что он преподнесет такой сюрприз? Маркус вернулся несколько позднее, чем его ждали, отговорившись непредвиденными обстоятельствами. Она сразу поняла, что сын чем-то расстроен, и поэтому сразу поведала о сюрпризе — в Ноймар приехала погостить Берта Вэртен, дочь графа Одо. Несколько месяцев назад Маркус с увлечением говорил ей, как выросла и похорошела дочь его бывшего эра, встреченная им в Агмштадте, у Фриды, куда юная графиня приехала на свадьбу старшей сестры. Герцогиня сочла, что союз с одним из богатейших и влиятельнейших вельмож края будет весьма выгоден, к тому же девушка действительно была прехорошенькой, и выбор сына ей пришелся по душе. К сожалению, известие о прибытии Берты его совсем не взволновало. И при встрече с девушкой он держался дружелюбно и почтительно, но абсолютно равнодушно, чем немало удивил и расстроил ее. Графиня явно рассчитывала на большее. Через несколько дней Георгия напрямую задала ему вопрос, как он относится к гостье, и в ответ услышала, что Берта прелестна, и он желает ей счастья, и надеется, что она встретит его в Ноймаре. — Но мне казалось, что ты испытываешь к ней нечто большее, нежели дружба, — заметила она. Маркус виновато улыбнулся: — Простите, матушка. Графиня для меня лишь дочь моего эра, не более. — Но я бы хотела, чтобы ты присмотрелся к ней. Вступая в брак, мы должны думать не только о чувствах, но и о том, чтобы принести пользу своему роду. Она достойна и любви, и уважения, и может стать прекрасной женой. А чувства приходят со временем, поверь мне. Маркус нахмурился, упрямо наклонил голову и стал в этот момент удивительно похож на Рудольфа в те редкие мгновения, когда он был с ней не согласен в чем-то или собирался ответить отказом на просьбу. — Это невозможно, матушка. Графиня Берта Вэртен не станет моей женой. Маркус сказал это тихо и просто, но так, что стало понятно: спорить или убеждать — бесполезно. Георгия взглянула на его твердо сжатые губы и решительные глаза, и ей стало все ясно. — Как же ее зовут? — поинтересовалась она. Он несколько минут молчал, словно не желая делиться своей тайной, но наконец произнес: — Дейдри. Ее зовут Дейдри. — Красивое имя. А дальше? Маркус нахмурился и посмотрел ей в лицо, глаза в глаза. — Олбрехт. Она приемная дочь торговца шерстью. — Что?! — Георгия всегда гордилась своей выдержкой, но в этот раз не сдержалась. — Виконт, вы изволите шутить? Смею вас уверить, что вы выбрали не ту тему для упражнения в остроумии. — Я не шучу, герцогиня, — отозвался Маркус. — Как можно шутить на такую тему? — Тогда ваши слова звучат как оскорбление, сын мой. Дочь торговца шерстью в нашей семье? Вы предлагаете смешать кровь Ноймариненов и Олларов с торговцами? От вас, Маркус, я такого не ждала. Ступайте и поразмыслите о своих словах. Конечно, не стоило так говорить с ним: ее мальчик давно стал взрослым, но она была слишком растеряна. В голубых глазах на мгновение мелькнула молния. Маркус склонил голову и и тихо произнес: — Мне жаль, что я расстроил вас, герцогиня. Я понимаю, что мои слова — это удар для вас. В свое оправдание могу сказать лишь то, что я не наследник титула, у моего старшего брата есть сыновья, и именно они продолжат герцогский род. — Ты отделяешь себя от семьи, сын мой? — Нет. Но я хочу, чтобы и семья постаралась меня понять. В истории бывали случаи, когда мешалась благородная и простая кровь. Наш предок Манлий — тому пример. — Осталось вспомнить безродную Октавию, — горько заметила Георгия. — Когда ты собрался объявить об этом отцу? — Я не собираюсь ничего объявлять. Во-первых, Дейдри Олбрехт всего четырнадцать лет и ей надо еще подрасти. А во-вторых, и это главное — девушка и ее приемные родители пока не расположены к сватовству. — Что?! — Георгии показалось, что она ослышалась. — Вы, сын мой, недостаточно хороши для девицы Олбрехт? — Боюсь, что так, — Маркус развел руками и улыбнулся. — Правда, отступать я не собираюсь. После его ухода Георгия тяжело опустилась в кресло. Что делать? Внешне спокойный и выдержанный Маркус был, пожалуй, самым непокорным из ее сыновей, никогда не отступающим от задуманного. А сейчас, когда Рудольф решил расширить границы своих владений и им потребуются союзники, это совсем некстати. Борьба предстоит сложная, но результат стоит того. Северным волкам стало тесно в их логове, и они хотят вырваться на простор, ну, а она, принцесса Оллар, всегда считала, что и Рудольф, и их дети достойны большего, чем имеют. По привычке, усвоенной с юности, она никогда не принимала скоропалительных решений, помня слова матери о том, надо дать чувствам остыть и лишь тогда думать, что делать. Поэтому Георгия закрыла глаза, досчитала до шестнадцати и обратно и протянула руку к подносу с письмами. С момента приезда сына она не читала почту, хотя уже много лет ввела себе в распорядок дня обязательное знакомство с письмами после обеда. Деловые бумаги она неторопливо просмотрела и отложила в сторону: среди них не было ничего, требующего срочного решения. На подносе осталось два письма. Первое, написанное витиеватым затейливым почерком, явно принадлежало маркизе Салине, матери ее невестки. На втором, голубоватом конверте, буквы были крупные, выстроившиеся в четкий ряд, как солдаты на плацу. Женщина улыбнулась. Давно не писал, паршивец! И Маркус о нем ничего не рассказал, впрочем, дружбы между ними никогда не было, а жаль. Штефан Номаль достойный человек и неплохой офицер. И она с улыбкой вскрыла конверт, предвкушая приятное чтение. Но первые же строчки заставили ее вздрогнуть. «… Вы вправе смеяться надо мной, ведь много лет назад, слушая мои юношеские мечты, которые теперь и самому мне кажутся бредом, насмешливо заметили, что любовь не спрашивает ни имен, ни титулов. Ее зовут Дейдри Олбрехт и она не графиня и не маркиза. Но именно ее я бы хотел назвать женой». Ведьма… не иначе как ведьма. Ногти Георгии впились в ладонь, и она продолжила чтение. «Отношения с ее родителями сложились неладно, и я во многом чувствую себя виноватым: я вел себя слишком напористо и самоуверенно, не сомневаясь, что получу все, что мне захочется. Но отец Дейдри указал мне на дверь. Каюсь, что я, обозленный этим, поступил, наверное, в его глазах не очень благородно, но ведь суд принял мою сторону… Да и с точки зрения закона я считаю себя правым. Он не имел права на эту землю. Наверное, господин Олбрехт подумал, что теперь я не дам им покоя, и решился на отъезд. Мне жаль, что все это происходило, когда здесь находился ваш сын, Маркус. Он, по-видимому, тоже счел, что я, движимый обидой, буду мстить. И помог господину Олбрехту и его семье перебраться в Вайзтанне, лично со своими людьми сопроводив их до нового места жительства. Теперь Дейдри от меня далеко и я боюсь потерять ее навсегда. Герцогиня, вы всегда говорили мне, что любили мою мать как сестру. Ради ее памяти, помогите мне! Девушка не любит меня сейчас, но она так юна, у меня есть время доказать ей и свою любовь, и свою преданность. Я хотел бы надеть ей на руку обручальный браслет, чтобы никто и никогда не смел покуситься на мое сокровище, и терпеливо ждать, когда она сменит гнев на милость…» Георгия перечитала письмо раз, другой, третий и вздохнула с облегчением. Древние силы берегут их дом… Иначе разве не пришло бы так вовремя это письмо? Она сделает два добрых дела сразу: поможет сыну Керстин и избавит Маркуса от этого морока. Девица и ее родичи наверняка набивали себе цену. Что ж, правильно делали. Девица Олбрехт ухватила удачу за хвост: из дочки торговца в баронессы. А если сия девица не оценит выпавшей ей чести, то ведь имеются и монастыри, где излишне гордые и непокорные девы могут поразмышлять о смирении. Ее решение навестить Вайзтанне не вызвало у Рудольфа особого удивления. Георгия не так давно пожертвовала деньги на приют для сирот и убогих при церкви святой Октавии в городе, и ее желание посмотреть на него он счел вполне обоснованным. *** Престарелый отец Георг, настоятель храма и с недавнего времени попечитель приюта, был польщен и взволнован. До этого он слал письменные отчеты о строительстве, втайне сокрушаясь, что благотворительница не оценит воочию его трудов, и — о чудо! — Создатель услышал его молитвы. Герцогиня тщательно осмотрела новое строение, обошла пока еще пустые помещения и благосклонно кивнула. — Вы подошли к делу со всем тщанием, святой отец, и потрудились на славу! Георг поклонился почтительно, но без подобострастия. — Благодарю вас, госпожа герцогиня! Но я не смею принимать на себя заслугу в этом деле: прихожане всем миром приняли участие, каждый помогал, как мог! Кто трудился со строителями, женщины кормили рабочих, многие жертвовали деньги или товары. Вот, посмотрите, видите? Котлы и кастрюли на кухню пожертвовал почтенный мастер Гоззо, а дрова на зиму закупила его жена, Гризельда. Мясник Адолис Волкер пообещал, что будет давать барана раз в три месяца. Помощник лекаря будет навещать больных по субботам. Торговец полотном дал рулон ткани нам застелить лежанки. Георгия вновь кивнула. — Неплохо, совсем неплохо. Надеюсь, что таким трудом, угодным Создателю, мы сумеем облегчить хоть в чем-то участь сирых и обездоленных. — Создатель поможет нам в этом! — убежденно произнес священник. Герцогиня улыбнулась и перешла к интересующему ее делу. — Вы ведь знаете всех прихожан, даже новых? — Это мой долг, госпожа герцогиня. Не все ходят в главный храм, но по праздникам, как правило, приходят поклониться святой покровительнице города. — А знакомо ли вам такое семейство, Олбрехты? — Конечно. Очень набожные люди. Сам господин Олбрехт сделал пожертвование на строительство, а его супруга присылала рабочим еду, собственноручно шила простыни из полотна. Она обещала пожертвовать и несколько шерстяных покрывал, ведь ее супруг открыл в городе лавку и ткацкую мастерскую. Хорошие люди! А какая госпожа Молли и ее дочка искусницы! Какой покров для алтаря вышили, сердце радуется! Если хотите… — Хочу! — отозвалась Георгия и долго внимательно рассматривала расшитое речным жемчугом полотно. — Узоры нездешние, — наконец произнесла она. — Откуда они прибыли? — Из Лаутензее. — А морозные узоры из жемчуга кладут на ткань восточнее, — пробормотала Георгия, пытаясь вспомнить, у кого видела наряд, расшитый так же изысканно. Белый жемчуг на черном фоне… — Они, видно, зарабатывают так? — Не сказал бы, — отозвался священник. — Судя по дому, который купили, люди они состоятельные. Во всяком случае не слышал, чтобы они искали заказы. Вот учителя музыки для дочки, это да. — Нашли? — безразлично поинтересовалась Георгия. — Пока нет, кажется. — Мне нравится эта работа, святой отец. И я хочу украсить свою домовую церковь такой же пеленой. Скажите им, чтобы пришли ко мне в дом, я дам заказ.