Браво, теньент!

В этот вечер супруги Ноймаринен нарушили правило, заведенное ими много лет назад: не обсуждать любые дела в спальне. — Ты совершила ошибку, Гео, — заявил Рудольф, когда жена выговорилась и немного успокоилась. — Не следовало так давить на них. Тем более, что обручение со Штефаном вряд ли остановило бы Маркуса. Ноймаринены просто так не сдаются, тем более не отдают любимых женщин. — Это блажь, — упрямо заявила Георгия. — Не думаю. Наш сын — не юнец, впервые увидевший смазливую мордашку. От невнимания женщин он никогда не страдал, и если вдруг так увлекся, думаю, что дело серьезно. И дело не в том, что ему вдруг кто-то посмел отказать. — А я думаю, дело именно в этом! — Проверим, дорогая? — Рудольф присел на край кровати и поднес руку жены к губам. — Коли дело лишь в задетом самолюбии, то чувства могут быстро пройти. Стоит лишь добиться желаемого или просто поближе приглядеться к предмету страсти. — Что ты задумал? — Георгия приподнялась на подушках. — Все просто. Их надо не гнать, а пригласить сюда. Олбрехт ведь богат, не правда ли? Он занимался шерстью и у него неплохо получается? Такие люди всегда нужны. Я пошлю за ним. Скажу управляющему, пусть подберет подходящий дом, в городе всегда можно найти пристойное жилище. Помещения для лавки, шерстобитни и мастерской, думаю, Корбл ему тоже подберет. В крайнем случае, сдаст в аренду. — Маркус будет встречаться с девицей, — глаза Георгии загорелись, — и рано или поздно уложит ее в кровать. Возможно, у него было просто мало времени. Рудольф мысленно улыбнулся. Похоже, то, что девица посмела отказаться от Маркуса, жена восприняла как личное оскорбление. — Или поймет, что дочка торговца ему не пара, что весьма неплохо. Георгия улыбнулась: муж, похоже, нашел неплохое решение. Она не будет возражать против отъезда Берты. Пусть малышка возвращается домой. Когда с мороком сына будет покончено, она попросит мужа послать его к графу Одо с поручением. — Но они могли уже уехать, — заметила она. — Мои гонцы перехватят семейство по дороге. Не думаю, что столь щедрое и выгодное предложение встретит отказ. Рудольф прилег на край кровати и приобнял жену. — Давай спать. Все наладится. *** К особняку графа Валмона, считавшегося одним из самых влиятельных вельмож Талига, Эйвон Ларак подъехал, когда на улице почти стемнело. Слуги, ожидавшие гостя у ворот, провели его к хозяину через черный ход. И хотя в первую очередь это было вызвано соображениями безопасности, все равно выглядело оскорбительно, демонстрируя истинные чувства его партнера, а скорее господина. Тот принял гостя в кабинете, освещенном лишь парой свечей, причем они были расположены так, что лицо гостя было на свету, а вот хозяина — оставалось в тени. Когда граф переступил порог и сухо поклонился, хозяин ответил не сразу. Несколько долгих мгновений он рассматривал вошедшего в упор, и лишь после этого небрежным кивком указал ему на кресло, стоящее посреди комнаты. «Как на допросе», — пронеслось в голове у Эйвона, но ослушаться, как всегда, он не посмел. — Приветствую вас в Олларии, граф Ларак, — чуть насмешливо произнес Бертрам Валмон. — Или мне следует именовать вас уже Гориком? — Титул Горик принял мой сын! — вскинул подбородок Эйвон. — Что ж, разумно, вполне разумно. Титул наследника ему пойдет. Вы сами, как я понимаю, будете ждать герцогской цепи? Вот с этим могут возникнуть проблемы. Многим не понравилось решение короля, у вас были сильные соперники. Правда вам удалось их обойти. Эйвон нахмурился и нервно стиснул пальцы. — И можно было бы поздравить вас с победой, но, увы. Фердинанд излишне подвержен чужому влиянию. Не хочу вас огорчать, но он может и передумать. — Я имею неоспоримые права и преимущества перед всеми претендентами! — Несомненно, мой дорогой. Права — неоспоримая вещь. Но не всегда соблюдаемая. Ни у Франциска Оллара на Талиг, ни у Гвидо Ларака на Надор не было никаких прав, но это им не помешало. Потомки, правда, измельчали. Но вы, как вижу, решили восстановить историческую справедливость? — Раймонд Ларак не смел кидать к ногам мальчишки наследие отцов ради смазливой мордашки! — Смел или не смел, теперь судить трудно. И к тому же графиня Горик не была такой уж необыкновенной красавицей, чтобы ради нее отказываться от земель. Все проще. Лишь Гвидо смог держать в руках край. У остальных это получалось хуже. Неожиданные смерти, обвалы, землетрясения. Лараки вскоре стали это понимать. Но решиться все же не могли. Думаю, они в душе проклинали Люсьена Ларака, так и не сумевшего вернуть сводному брату мятежное наследство. Раймонд выжил, один из двенадцати детей, рожденных его матерью. После смерти последнего брата, споткнувшегося на дороге и разбившего себе голову о валун, он и решился. Правильное решение, на мой взгляд. Живой граф лучше мертвого герцога. Но все это в прошлом, мой дорогой Ларак. Возможно, вы будете удачливее. — От вас не было ни строчки все эти годы! А когда я приезжал в Олларию, вы делали вид, что едва знакомы со мной. Так не могло продолжаться! Король послушался Алву и взял Надор под свою руку, но срок истек. Или вы думаете, что край будет рад новому неизвестному господину? — Не знаю, как край, но вы-то точно не будете. Что до остального… Знаете, я брезглив и совсем не хочу якшаться с убийцей. Вы же не будете этого отрицать? — Я не хотел, — Эйвон угрюмо посмотрел на хозяина дома. — Кто ж знал? — Вы, — последовал жесткий ответ. — Вы! Ваше отродье упустило управляющего. Его надо было бы сразу убить, и тогда все обошлось бы малой кровью! Окделлам на земле более не место, они опасны, как их гербовой зверь. А последние два поколения не просто опасны, они гибельны для Талига! А значит, и для меня. Все, что мешает Талигу, мешает и мне. Но ваши действия превзошли все возможное! Убить ни в чем не повинных людей, герцогиню, ее дочерей! — А в чем был повинен Ричард Окделл? — ядовито осведомился Ларак. — Или в свои неполные двенадцать он успел согрешить? — Он был сыном своего отца. Этого вполне достаточно. — Вам не жаль людей. Вам жаль, что мертвы девочки и теперь трудно подобраться к Надору. Через брачный браслет это было бы легче, не правда ли? — Мой сын, думаю, стал бы прекрасным мужем для одной из юных герцогинь. Но ваши бездарные действия все загубили. Или, возможно, я ошибаюсь, и вы это задумали заранее? — Прекратите меня унижать, — огрызнулся Ларак. — Вы ничем не лучше! — Я предложил принести лишь одну жертву для блага Талига и самого Надора. А вы залили Надор кровью, и правительство до сих пор не может отмыться от этих смертей. — Управляющий мог увидеть меня! — Следовало больше доверять своим людям, граф, и ждать результатов в собственном замке. Или у вас совсем нет верных слуг? Печально для того, кто хочет стать властителем края. Следовало выяснить сначала, что и кому он рассказал. Ваше слово против его. Кому бы поверили? А так, сколько ошибок! Скажите спасибо, что я ухитрился подчистить все за вами! Комар носа не подточил. — Еще бы! Вы были в этом кровно заинтересованы! Следы могли вывести и на вас! — Разве я начинал тогда службу в тессории у Генриха Гантрама? Виконт Лар, ах простите, граф Горик, разумеется, был тогда мелкой и абсолютно незаметной сошкой… Кстати, и в дом Гюстава Форте он был вхож. Помните, перезрелая младшая дочь?.. — Не смейте его трогать, вам более чем кому-либо известно, что Наль здесь абсолютно ни при чем, он и не подозревал! — Это известно мне, а вот остальные, если вдруг вспомнят о таких пикантных подробностях, явно задумаются. Вы даже представить себе не можете, чего мне стоило, чтобы следствие не увидело сих фактов! — Не трогайте моего мальчика! — в голосе Ларака прозвучала угроза. — Хорошо, что Эгмонт в Закате. Как вы думаете, что бы он сказал или, вернее, сделал, если б узнал, что вы тронули его сына? По губам Ларака пробежала злая ухмылка, и он торопливо опустил голову. — Думаю, нам не стоит ссориться, Эйвон, — мягко произнес Валмон. — Что сделано, то сделано. К тому же вы оказали мне ценнейшую услугу, выбив самую крупную карту из игры. Остальные такой угрозы не представляют. «Ты не представляешь, с какой стороны может прийти угроза, — подумал Ларак. — Интересно, знай ты правду, был бы так же спокоен?» *** После ухода гостя Валмон позвонил в колокольчик и приказал вбежавшему слуге пригласить к нему виконта Валме, когда бы тот ни явился домой. Ларак спутал карты, и с этим надо было что-то делать. Бертрам не сомневался, что Эйвон Ларак решился на обращение к королю не сам. После сотворенного им в Надоре он сидел на своем севере очень тихо, боясь собственной тени. И вдруг такое! Чем, интересно, взял его Штанцлер? Бертрам готов был биться об заклад, что именно этот дриксенский гусь убедил Ларака попытаться вернуть владения предков. Уж больно тщательно тот изображал неведение на Совете. К тому же Ларак в качестве замены Эгмонту выгоден только ему. Зря тогда он сам списал этого труса со счетов: крыса, почуяв угрозу своему благополучию, становится агрессивной. Переход герцогства в чьи-то руки серьезно ударил бы и по амбициям Ларака, почувствовавшего себя там хозяином, и по его доходам. Новый хозяин Надора наверняка отправил бы любезного графа в его владения и уж точно не потерпел бы от последнего мелкого воровства в виде присвоения доли дохода провинции. Бертрам вновь позвонил в колокольчик. Слуги, явившиеся на зов, мгновенно расстелили салфетку и расставили столовые приборы. От внесенных ими кушаний шел аромат пряных трав и специй. Конечно, лекари запрещают ему есть так много жирного и острого, но какой нормальный человек протянет долго на овсяной каше? Разве что Ларак. Но, насколько ему известно, поедание сей, несомненно, полезной пищи не способствовало поправке здоровья надорского сидельца, так и продолжавшего маяться желудком. Так что уж лучше жить в свое удовольствие, пока можешь жить. Бертрам неторопливо отправил в рот кусок жаркого и задумался. Ларака он упустил, тут уж ничего не попишешь. Но кто сказал, что только из Ларака можно сделать покладистого герцога? В Олларии, кажется, появился тот, кто сможет стать таковым для него, графа Бертрама Валмона. Юноша без имени и состояния, но наверняка с амбициями. Самолюбив и горд, раз не позволил мешать свое имя с грязью родственнику Приддов. Волею судьбы взят на службу Первым маршалом. Подходящая кандидатура, по крайней мере, на первый взгляд. А дальше будет видно. Он уже заканчивал трапезу, когда на пороге возник Марсель. Вид у наследника был встревоженный: отец не часто требовал явиться к нему среди ночи. — Проходите, сын мой, — благодушно произнес Бертрам и махнул рукой в сторону небольшой козетки в углу. — Вам не надоела Оллария? — Батюшка? — в голосе сына прозвучали недоуменные нотки. — Ваша пассия хороша, Марсель, но мужчине не стоит все свое время тратить на созерцание женских прелестей и карточные игры. Вы — Валмон, сын мой. — Я слушаю вас, батюшка, — взгляд у Марселя стал цепким. — Мой наследник — не дамский угодник. Вам следует заняться делом. — Вы хотите поручить мне управление имением? — в голосе сына прозвучала такая тоска, что граф невольно улыбнулся. Молодость. Где тут понять прелесть и логику цифр. — Нет, до этого вы еще не доросли. Я предлагаю вам попутешествовать и развеяться. — Куда надо ехать? — в голосе сына послышалось облегчение. — На войну, сын мой. — Но мы ни с кем не воюем! — Сегодня — да. Но через пару дней начнем. Пока это еще государственный секрет, но я вам его открою. Первый маршал отправляется в Фельп, на помощь дуксии в борьбе с Бордоном. Вы присоединитесь к Рокэ Алве. Надеюсь, это не покажется вам сложной задачей? — Нет, не покажется. — Вот и прекрасно. Я с нетерпением буду ждать ваших писем обо всем, что там происходит. Увы, болезнь лишила меня многих радостей бытия, но обострила чувство любопытства ко всему, что творится вокруг. Надеюсь, вы будете снисходительны к этой моей слабости и порадуете подробнейшими сообщениями о том, что происходит с вами и вокруг вас. Бертрам улыбнулся. — Меня будет интересовать все, сын мой, так что не скупитесь на подробности о своем быте, о людях, что будут с вами рядом, о погоде. Марсель почтительно склонил голову, и Бертрам снова благодушно кивнул, отпуская его. У него умный и цепкий мальчик, он справится. Ну, а после этой кампании, которую, будем надеяться, Рокэ Алва проведет, как всегда, достаточно стремительно, можно будет решать, подходит ли Артур Ланфорд для его целей или нет. *** На улице граф Ларак поплотнее закутался в плащ. Слуга, терпеливо дожидавшийся его все это время, подвел лошадь и помог забраться в седло. Эйвон вздохнул. Остановился он у Рокслеев, и теперь предстояло ехать через весь город. Впрочем, в этом случае долгая дорога была кстати: ему было о чем подумать. Безусловно, он был на крючке, но знания, коими он обладал, давали ему шанс попробовать сорваться или, на крайний случай, потрепыхаться, выговаривая более выгодные условия. О том, что наследник Надора и его младшая сестра живы, знал только он. Сначала, когда не были найдены тела Ричарда и Дейдри, он испугался до одури. Но потом сумел взять себя в руки и даже приказал найти среди мертвых подходящих детишек и переодеть в герцогское платье. Лица пришлось изуродовать, ну да мертвым все равно. А вот живым — нет. Куда делись Ричард и Дейдри? Что они видели перед тем, как исчезли? Где их искать? Но этот ход, по его мнению, дал ему передышку. Если дети найдутся, он может сказать, что ошибся, ведь по лицу нельзя было опознать. А если нет, сгинут или побоятся объявиться, что ж, после смерти девочек у него, возможно, будут развязаны руки. Правда, он не знал, что это будет так страшно — смотреть на дело рук своих. Но зато это помогло ему быть убедительным перед полковником и его солдатами. Кто бы догадался, что он в ужасе не перед лицом потери, но перед результатом дела рук своих. Первое время Мирабелла часто приходила в его сны. Сначала он кричал от ужаса, потом привык. Иногда она сидела в его спальне до рассвета, и он даже научился спать в ее присутствии. Она не забрала его с собой, значит, ему позволено жить дальше. И он стал жить. В свое время его предок Гвидо переступил через кровь и смерть, и Надор подчинился ему. Он тоже сумеет, тем более судьба за него, Эйвона Ларака! Три года пролетят быстро, и он получит владения предков. И никто, никто не посмеет ему помешать. — Господин граф! — тихо позвал слуга Эйвон поднял голову и огляделся. Улица была пустынна, но из-за угла слышался смех, голоса и перестук копыт. Человек пять, определил Эйвон. — Может, свернуть? — поинтересовался слуга. — Мало ли! — Еще светло, и вряд ли люди, замыслившие недоброе, стали бы так шуметь. Скорее всего, молодежь веселится. Из-за угла выехала группа всадников. Двое в черно-белых мундирах и трое — в цветах Дома Ветра. Молодые офицеры ехали впереди. Один из них, с длинными белокурыми волосами, разметавшимися по плечам, что-то задорно говорил своему спутнику, с легкой улыбкой слушающему его. Эйвон хотел было уже двинуться им навстречу, как вдруг второй офицер фыркнул и насмешливо произнес: — Бедная твоя будущая жена, Арно! — Нисколько! Я не наследник титула и могу жениться по любви! — Твоя любовь коротка, как весна в горах, и непостоянна, как северное сияние. Вот только церковь не позволит тебе жениться каждый раз, когда ты влюбишься. Эйвон вздрогнул и уставился на говорившего. Нет! Этого не может быть, не может вот так, из ниоткуда, появиться человек, которого он привык считать мертвым. Просто сегодняшняя встреча напомнила о погибших. — Я уеду в Багряные земли и заведу гарем! — произнес белокурый. — В Багряных землях жену принято содержать богато, иначе ее родичи сочтут себя оскорбленными. Эйвон застыл. Этот голос он не спутает ни с кем. Между тем молодые люди заметили, что за ними наблюдают. — Вам что-то угодно? — спросил белокурый, а его спутник окинул его пристальным, в упор, взглядом. Серые глаза смотрели холодно и надменно, и граф Ларак поежился. — Простите, я обознался. — Бывает, — медленно произнес сероглазый офицер и отвернулся, словно не желая, чтобы его рассматривали. Но Эйвону было достаточно и того, что он видел. — Простите, молодые люди, спешу, — пробормотал он и торопливо поехал прочь, еле удерживаясь от того, чтобы не обернуться. «Жив!» — с ужасом и одновременно с облегчением думал он. Ричард выжил. Он служит, и явно под чужим именем. Вот только почему? Наверное, боится, что с ним расправятся, как и с остальными. Что ж, это неплохо. Страх помешает ему объявиться, ведь ему-то точно известно, как погибла его семья. Или, может быть… Ларак зябко поежился. Может, он задумал отомстить за родных? До сих пор в гибели родных Эгмонта многие шепотом винят Фердинанда и его окружение. От этих мыслей стало неуютно. Приехав в особняк Рокслеев, Эйвон сразу поднялся в отведенные ему комнаты и попросил слугу принести разогретого вина: его трясло, как в лихорадке. Выпив бокал и ощутив, как приятное тепло разливается по телу, он немного пришел в себя и задумался. Чего ему бояться? Концы спрятаны, свидетелей нет. Если вдруг Ричард приехал, чтобы объявить о своих правах, то можно будет предстать чуть ли не благодетелем: не выдал сына мятежника, хотя знал, что тот выжил. А можно… Никто не сумеет сказать, кто перед ними — законный герцог Окделл или самозванец. Только он, Эйвон Ларак. А он может и не признать. Нет шрама на спине, родинки на локте… Мало ли что можно придумать. Эгмонт не брезговал спать со служанками и лесничихами, вот вам и объяснение тому, почему самозванец так хорошо осведомлен о жизни замка. А может — сказать? И проблема будет решена так же, как с несчастными Гантрамом и Форте? Хотя нет. Должен же он иметь хотя бы один козырь в рукаве. Раз затаился Ричард Окделл, затаится и он. И будет ждать, ударить успеется. Приняв решение, Эйвон начал неторопливо раздеваться. Все-таки его продолжало слегка лихорадить и следовало поскорее забраться под теплое одеяло и попросить положить себе в ноги нагретый кирпич.