«Бабочка, как ты порхаешь? Горя не знаешь, не умираешь, любви не познаешь». Разбита на части, уже не своя. Прощай мотылек, я осталась одна, Навсегда без тебя, навсегда без меня. Да, сейчас я живу, но душа умерла.
***
Интересно наблюдать за соседями, бегущими на учебу и работу через холодное, запотевшее от моего дыхания окно. Интересно наблюдать, как мир вокруг оживает, у каждого своя жизнь, свои проблемы. Снова тяжелые шаги, теперь я слышу их крайне часто. «Не сиди», — бросил отец, собираясь на работу. Какое обычное утро. Для него, для других. «Я никуда не пойду». И идти мне некуда. Снова эти поучительные фразочки, снова этот наигранно беспокойный взгляд и тон. «Она бы расстроилась», — любимое его выражение, которое так глубоко запало в душу. «Не тебе об этом говорить, предатель». Как это обидно, правда? Но мне все равно. Пусть и его терзает боль, пусть он почувствует свою вину, узнает какого это, лишится сна. На его совести останется моя смерть, это лишь его вина. Такая беспомощность, я словно маленький, беззащитный ребенок. И этот ребенок один, снова. Отец знает, что наложить на себя руки — моя цель, но ничего не делает, не помогает пережить утрату. Лишь его заученные словечки и кривая улыбка на уродливом лице. Ненавижу его! Ненавижу свою жизнь и этот мир! Что я делаю? Брожу по знакомым улочкам родного квартала. Ноги подкашиваются, меня кидает из стороны в сторону. Стараясь идти прямо и выглядеть хоть немного приличнее, я выпрямляю спину, отслеживаю каждый свой шаг, но этим я привлекаю только ненужное мне внимание прохожих. Передо мной возникает старая бабка, тянет ко мне руки, приговаривая: «я знаю, что тебя гнетет, я знаю, что ты хочешь сделать». Ничего ты обо мне не знаешь, старая карга. Да, я иду к новому десятиэтажному зданию. Поднимаясь по ступенькам, сердце бешено колотится, руки дрожат, ноги не держат. Я не выдержу, упаду. Киты улетают в небо. Распахнуть свои поломанные крылья, отдаться небу… и разбиться об холодный асфальт через десять этажей. Это мое решение, только мое. «Ты торопишься», — говорит кит. Я начинаю понимать китовый язык. Волнение прошло, я забыла обо всем, все проблемы кажутся мне мелочью, недостойной моей слезинки. Я стою на пороге смерти, она тянет меня вниз, тихо шепчет на ухо, зазывает в свои адские объятья. Даже инстинктам не дано меня переубедить, отозвать назад, вернуться в свою маленькую квартирку, где с матерью провела целую вечность. Реальность возвращается, ее возвращает мужской голос. Нежный и приятный, но одновременно грубый и чуждый мне. «И что ты делаешь?». Разве не видно? Я гребаная суицидница, а он смотрит на меня своими невинными зелеными глазами, будто ничего не понимает. Кому в голову придет сидеть на крыше десятого этажа, когда за шагом десятки метров обрыва? «К тебе тот же вопрос», — говорю я, отступая на шаг от края. А ведь я так хотела ступить вниз. Он хлопком закрывает открытую примерно на середине книгу и демонстративно поднимает. «Буря». Он читает Шекспира? Еще один ненормальный, ему тоже пора учиться летать. Почему в самый решающий момент я встречаю блондина с зелеными глазами и книгой в руках? Тогда, когда я приняла решение, тогда, когда я готова расстаться с последним, что имею. Он смеется… он смеется надо мной? «Люди — глупейшие существа, а ты полная дура, раз думаешь, что это единственный выход», — сказал он, кивнув на край, — «поищи другую дяситиэтажку, я не хочу, чтобы ты приходила ко мне по ночам». Его тон меня раздражает, раздражает и его вид, абсолютно все. Эти мягкие черты лица, пронзающий, уничтожающий меня взгляд, слова, разбивающие на кусочки мою гордость. Я чувствую себя жалкой и ничтожной рядом с ним. Что еще он скажет? Говорят, что суицидники не находят покоя и после смерти. Бред. Это он глупый, это он ничего не понимает! Кто он вообще такой, забитый мальчик, умеющий только книжечки читать? Не похож. Что ему нужно? Он явно следил за мной; он не простой человечишка, слишком необычный. Это ты его послал, кит?! Что вообще происходит? Я не понимаю, кто-нибудь, объясните мне, расскажите мне. Я не знаю его имени, вижу впервые, но уже ненавижу! Ненавижу тварь, помешавшую мне свести счеты с жизнью. Почему все так сложно? Почему я не могу взмахнуть крыльями и улететь… на скалистые берега, рвущие меня на части. «Ты не сможешь прыгнуть: еще ничего не решила, а на крышу полезла». Умереть! Умереть! Умереть! Хочу ли я жить? Нет, но держусь за свое жалкое существование… «Заткнись и проваливай!». Но он дома, это я тут чужая, чужая во всем мире. Тогда почему? «Ты торопишься», — кит говорит со мной снова, — «Еще не пришло время». Действительно, может я еще полюблю свою прогнившую душеньку и никчемную жизнь… помоги мне. А пока я жду звонка в 4:20, нового задания, новой боли. Бабочки? Что за чушь… почему бабочки… 4:20, меня не нужно будить, я не сплю. Уже не сплю или еще не сплю? Я теряю ход времени. Была ли та встреча сном? Возможно. Телефон вибрирует, незатейливая мелодия нарастает. Я ненавижу эти звонки, но я их жду, каждый день, каждый час, считаю секунды, когда остаюсь одна. Боюсь ли я одиночества? Нет, я уже привыкла. Ты молчишь, кит. Лучше молчи, ничего не говори. Я не хочу слышать твой голос, по крайней мере, пока. Я не хочу снова слепо стоять на краю отчаяния, не в силах шагнуть в пустоту. Вызов завершен. Любимая гелевая ручка, старый блокнот, подаренный на день рождения… кем? Бабочки, мотыльки. Они летают, порхают. Согнутая линия справа и левее, затем слева и правее. «Не забудь про усики». Я рисую бабочку, грустного мотылька, запертого в клетке. Одна пара крыльев, еще одна, вывожу рисунок на громоздких крыльях… рисую клетку с раскрытой дверцей и выпускаю их на свободу. Летите, резвитесь. Я тоже взмахну крыльями и улечу из этой клетки, под названием жизнь. Не торопись, Ланна, все еще впереди. Киты улетают в небо, теперь я знаю: киты мечтают порхать как бабочки.