Или хорошо, или ничего.

Никто не оплакивал Кассандру. Никто 10к слова не сказал в укор. Когда Мерфи вернулся без ребенка, облегчение разве что ножом нельзя было резать. Злорадное облегчение от того, что Мерфи снова остался один, ведь за словами вежливой заботы и в озвученной тревоге за Люси крылся страх перед крепким союзом молчаливых существ с глазами, отлитыми из голода. Увидев аккуратный могильный холм, на который Док символично положил простреленный цилиндр, снятый с зомби-Линкольна, Мерфи зарычал, как зверь. Не желая услышать оправдания 10к, равно звучащие, как обвинения, ослепленный ненавистью к парню, он пер на него через Роберту, видя перед собой только наглые черные глаза и вызов в изгибе губ. Бессердечный убийца даже не дернулся. Стоял и равнодушно смотрел, как мечется дважды осиротевший Мерфи в захвате Уоррен. Мерфи отзеркалил его поведение и успокоился. Быстро и окончательно, одним ударом, как на пике ярости умерла Кассандра. Изнутри и снаружи. Нет скорби, нет переживаний. Нет даже пустоты. Выпущенный Робертой, он брел мимо 10к, мимо свежей могилы, сквозь сухие деревья, хотя больше ему некуда было идти. И некого вести за собой. Он снова стал "Карго" на невидимой цепи, некому было дарить ему иллюзию разомкнутых звеньев, одиночество захлестнуло под самое горло. У 10к в груди пылало столько слов, но он не мог их произнести, тело одеревенело, покрылись коркой губы, застыло презрение на влажных ресницах. Иначе ему было не выстоять под взглядом Мерфи, на ногах его держала только собственная правда. Но когда Мерфи уже не мог его видеть, 10к перестал бодриться. Дерзость сменилась безграничной тоской, он до крови кусал губы и искал внутри себя слова поддержки. Те, от которых сам он отказался в пользу вины. Те, которых Мерфи никогда бы от него не принял.