Заляпано

      В средней школе Ренч был уверен, что хуже орфографического словаря может быть только букет с четным количеством сиреневых бутонов. Или высокие подоконники, облокачиваться на которые было сущей болью — острые углы, покрытые внушительным слоем белесой краски, врезались в поясницу куда-то меж позвонков. Парень до мозга костей уверял самого себя, что однажды его спина треснет с пронзительным тошнотворным хлюпом и окно заляпает контрастно-алым.       Он нацарапал на обороте тетради по физике импровизированный список из 3 пунктов и выделил каждую первую букву маркером, который проступил сквозь тонкую страничку и отпечатался на внутренней части броской обложки. Лиловые разводы среди клеточек, возникшие со временем, стали четвертым пунктом ненавистных вещей.       Синее покрытие с парой полос на поверхности стола для тениса казалось слишком ярким пятном, отчего парня начинало мутить. Отполированный, он поблескивал в хололном свете тескучих энергосберегающих ламп под пыльным абажюром, совершенно не вписываясь в общую давящую атмосферу. Спустя неделю Ренч возненавидел противный, хлипкий звук стукающегося о столик едко-рыжего мячика для игры. Он напоминал звук настольных часов, только был затяжным, звонким и оставлял горькую приторность в горле. Парень так и не решил, которая из частей отвратительна более, потому следующим витиеватым пунктом стала игра в настольный тенис с противной загигулинкой на последней «с».       Список неумолимо рос, пожирая голубенькие ровные клеточки своим шершавым негативом, проступая вмятинами на других листках, когда вещи особенно яро выводили из себя. Он перекрывал пару бессмысленных формул, красующихся в потрепанных углах и был невероятно обширным. Светящиеся в темноте наклейки, отец, непонятный цветок в окне соседского дома, шелестящие целофановые упаковки, тесты по иностранному, гудение голосов за стеной, пятничные вечера с родительскими ссорами, отец, незакрытая до конца баночка туши, шаткая табуретка, легкое платье, веревка, мутные стеклянные глаза, полиция, катафалк, материнская фотография в рамке, отец.       Ренч не мог выкинуть список, даже когда размытые солоноватой влагой буквы стали нечитабельными. Он закинул потрепанную страницу в шкаф к старым зарисовкам и иногда, вынимая нужные наброски, случайно пробегался глазами по перекошенным строкам. Пару раз парень дописывал сбоку незначительные вещи простым карандашом с затупленным грифелем и сдавленно усмехался.       Едва левый глаз заволокло мутной кровавой пленкой и показалось, словно кожа стекает по щеке жидким воском, блондин, со спертым дыханием, осознал, что список-то никчемен. Он перечеркнул его, с десяток раз пересекая бумагу от угла до угла красным стержнем и вывел крупными буквами «БЫЛО». Все то, что не оставило причудливых следов, кроме эфемерных прикосновений, едва ли существенно в понимании надтреснутого сознания. На обороте листка просвечивали следы зеркальных букв, кажущиеся в полутьме шрамами среди клеток.       И Ренч подумал, что это был первый мрачно-яркий и полноценно осознанный переломный момент, делящий жизнь на стертое и задавленное багровыми синяками на шее «до» и болезненно-неизвестное «после».

***

      Ситара рвет и мечет, сжимая стопку блокнотов, так не вовремя попавшихся под руку, девушка недоуменно взмахивает руками и несколько листов мягко оседают на пыльный бетон. Она в негодовании и смазанной ярости от непонятности ситуации.       Парень уверен, что давно не видел ее в таком взбудораженном состоянии. Ренч расположился на потрепанном диванчике и, поджав под себя ноги, слушает звонкие возгласы в пол-уха. Голова тяжелеет от каждого громкого слова, боль пульсирует под кожей, постоянно меняя положение и возможность сосредотачиваться.       Над головой Ситары висит потухшая вывеска, нечитабельная, замотанная кучей разноцветных проводков, и блондин не уверен, заработают ли лампочки, если включить питание. Он видит пару букв и маленький пластиковый переключатель всего с тремя кнопками, перемотанный полосатой изолентой у основания штекера. Ренч пялится на кнопки, не воспринимая огромный поток разношерстой информации на слух, и едва шевелящиеся мысли в его голове сходятся к единой: прозрачная синяя жижа от похмелья из супер-маркета совершенно бесполезная штука.       Его легко мутит. Блондин кожей ощущает мягкий запах чужого дезодоранта на толстовке Маркуса, и надеется, что Холлоуэй просто сменил марку. Мягкая ткань шуршит, под ладонями бряцают монетки и темная шнуровка ненароком переплетается с пальцами, растирая до красноты кожу фаланг. Ситара поворачивает к другу ноутбук, взглядом указывая на экран и вырезку из утреннего выпуска новостей.       Приятный аромат начинает граничить с непонятной кислостью медного привкуса. Ренч лишь надеется на то, что металлический оттенок во рту — кровоточащая ранка на нижней губе. Блондин видит себя в окне, узнает свой замах для крепкого удара, слышит приглушенный выстрел, едва различимый. Картинка трясется — не то снимающий на камеру происходящее переминается с ноги на ногу, не то перед глазами плывет у самого Ренча. Парень боится испугаться опять и уже чувствует себя не таким сильным, каким возомнил. Его начинает знобить. Паника накатывает внезапно, и он выхватывает из рук Ситары сок с трубочкой. В неоновом полумраке ананас на упаковке презрительно ухмыляется, Ренч онемевшими пальцами давит на него, чувствуя, как покалывает подушечки. Его трясет, он задыхается.       Девушка хлопает крышкой в наклейках, обеспокоенно тараторя кому-то за спиной блондина. У одного цветочка на корпусе ноутбука выпученные глазки с забавно перекатывающимися бусинами-зрачками. Зрачки смотрят не на Ренча, и внутри все окончательно обрывается. Он чувствует запах арабики позади, но не ощущает привычного прикосновения ладони к затылку.       Реджинальд слишком сильно сдавливает раскрашенный картонный пакет, и сладкая жижа с мякотью течет по пальцам.       — Так это ты звезда утренних новостей?       Белый стаканчик опускается на подлокотник, Маркус неспешно поднимается по лестнице и все так же молча выходит прочь из помещения, оборачиваясь у самого переходя, будто специально для большей драмы. На боковине кофе маркером от руки выведено небольшое предложение: «Доброе утро» и рядом красуется неаккуратное сердечко.       Сощуренный взгляд Маркуса, не скрытый тёмный пятном солнцезащитных очков, и ощущение скрученных от ужаса органов, будто вывернули наизнанку всю сущность, давно истоптанных переходных повадок. Осознание ошпарило холодом и увиденные кадры поставили вторую галочку в мысленной сноске о втором резком жизенном развороте, внезапно всплывшем наружу. Ситара, громко распинаясь, маячит надоевшим цветным пятном из стороны в сторону. На ее фоне приходи беглая мысль, что даже будучи мертвым и гниющим, один и тот же человек повторно надламывает привычный ход событий в самую, насколько то возможно, искристо-грязную и чернеющую сторону.       Ренч вскакивает с места, и, едва не падая, шарахается веред. Он чувствует дробящий в чернильный порошок кости ужас и несется к цветастому выходу, оставляя девушку в одиночестве с проблемой потери фолловеров и обвинений ко всей их компании в хладнокровном и жестоком убийстве не невиновных.