Путь Травницы

Мой сон действительно выдался тревожным, и в нем присутствовали пауки. Большие и мохнатые, они сидели в своих паутинах, игриво поглядывая на меня. Некоторые даже лапками помахивали, словно бы приглашая в свои cети. Я же пыталась бежать от них. Падала, скользя по болоту, путалась в паутине, стараясь не смотреть по сторонам. И все же сбежать не смогла, угодив в самую большую паутину. Сердце мое екнуло от еле сдерживаемого ужаса. Забившись в белоснежных путах, я невольно почувствовала себя бабочкой — беззащитной и глупой добычей. Владелец этой паутины ждать себя долго не заставил. При виде его остальные пауки как-то разом все притихли, попрятались кто куда, оставляя меня наедине с моим самым жутким кошмаром, а также представителем расы демиургов нашего мира — Прядильщиком. Одним из монстров, ткущих нить человеческих судеб. Обладающий человеческим торсом и паучьим брюхом он заставил меня обмереть от ужаса и удивления. Я смотрела не в силах отвести взора от его лица — непропорционального, отталкивающего, но все равно такого манящего. Вглядывалась, трепеща от ужаса в его острые, звериные черты лица, холодея под взглядом его алых, голодных глаз, и трепеща от его многообещающей, паучьей улыбки. Прядильщик уверенно, но неспешно двинулся ко мне, перебирая черными, мохнатыми лапами. Одной из них он потянулся к моей щеке, а я впервые смогла заорать. В кои-то веки моя непомерно разросшаяся арахнофобия вновь подняла голову, заставив замереть паука. Она же и спасла меня, вытащив из мира дрем в реальность. Подскочив на кровати, я больно стукнулась лбом о лоб прибежавшей на мой крик бабули. Лесавка, чертыхнувшись, упала в креслице подле моей кровати, а я так и замерла, открыв рот, все еще перед внутренним взором видя Прядильщика… — Ты что разоралась, дура? — осадила меня бабушка. — Так кричала, что я чуть не поседела… Я же в тот момент, словно бы вынырнув из дремы, невольно покосилась на свою старуху, ахнув. Передо мной сидел совсем другой человек, в котором не было ни намека на нечистую кровь. Некогда неестественно-зеленые глаза бабули поблекли, кожа покрылась сетью глубоких морщин, став дряблой, старушечьей, а некогда густые с зеленоватым отливом косы истончились, потемнели. В них удалось заметить мне и серебряные пряди. — Бабушка… — я похолодела, вспоминая свою фатальную встречу с магом. — Бабушка, что же ты…  Женщина как-то замялась, поспешив отвернуться. Даже ругаться не стала. Между нами повисла неловкая пауза. Бабуля не спешила что-либо говорить, а я мысленно холодела, вспоминая, в какую переделку угодила по собственной глупости. Вспомнились мне и туманные угрозы головы, и категоричный отказ бабули отпускать меня в столицу. И злосчастные сто злотней штрафа, коих у меня не было, и быть не могло. Я прикрыла глаза, нервно кусая губу. В душе было пусто, холодно. Лишившись дара, я осознала, что даже видеть хуже стала. Мир подернулся перед моими глазами какой-то дымкой туманною, и не слышала я более голоса Матери-Земли. Сжав кулаки от бессильной злости, я выдохнула, еле сдерживаясь от слез. И что стоило мне в том году не слушать бабку, и поехать в столицу учиться в ту академию?! Научить-то они меня вряд ли чему-то новому смогли бы, зато документ предоставили бы. А я дура уверилась в собственной незаменимости, подумала, что коль одна оказалась колдовской крови в этом районе, то и князь мне не указ! И как теперь возвращать мне силу? Как штраф выплачивать? И самое главное — что случилось с бабулей? С моей вечно молодой лесавкой, что ранее выглядела порою даже моложе меня… — Что с тобой? — спросила я, решившись все-таки нарушить тишину. — Это не важно, — резко осадила меня бабушка. Она поднялась, всем своим видом показывая, что не желает говорить со мной. А меня же от такого отношения захлестнула обида. Вскочив с кровати, я преградила ей дорогу, невольно пошатнувшись. Предательская слабость змеями овила тело, мешая двигаться. Однако мое негодование было все же сильнее. — Это важно! Ответь мне! — попросила я, глядя ей прямо в глаза. — Вольга, ложись. Тебе полежать надо. Я принесу валерианы… Попьешь, успокоишься. Во сне-то сила к человеку приходит… — бабуля разом стушевалась, пряча взор. И этот ее ответ, такой неожиданно молящий заставил меня похолодеть. Прежняя лесавка, гордая и могущественная никогда не опускалась до просьб. Могла голодать, жить в древней хибаре, но никогда бы не отводила взгляд при беседе… — Не надо мне настоечки, — возразила зло я. — Скажи, что ты сделала? — Тебя это не касается! — бабушка начала злиться. Попыталась пройти мимо, но я не пропустила, загородив ей путь. Лесавка только фыркнула сердито, пытаясь обойти меня. — Вольга, что ты как ребенок! Ложись, давай, тебе отдыхать надо! — пробормотала она, пытаясь обойти меня. — Да что же это такое, бабуль! — отчаяние и обида придала мне сил и вдохновения. Я не отошла, чувствуя, как по щеке покатилась одинокая слезинка. — Неужели ты совсем не считаешься со мной, ба? Почему молчишь? Что ты с собой сделала? Старуха упрямо отвела взор. Меня же пронзила внезапная, страшная догадка. — Неужели это он? Маг? — я ахнула, и в глазах у меня потемнело от гнева. Ноги категорически отказывались держать меня, и я начала медленно оседать на пол. — Нет, это не так! Ох ты ж, духи лесные, говорила же, что не надо тебе сейчас напрягаться… — поспешно ответила бабуля, помогая мне подняться. Из кармана ее юбки вывалился кусок пергамента. Мы заметили его одновременно. Бабуля попыталась подхватить его, но я поспела раньше, буквально вырвав у нее из рук свиток. — Вольга, отдай! — бабуля потемнела лицом. Ее глаза сверкнули недобро, зеленея. Но я не почувствовала страха. Мне было важно узнать ответы на свои вопросы. И ради них я была готова пойти против воли своей старухи. Отойдя к кровати, я развернула пергамент, жадно вчитываясь в его строки. Прочитанное заставило мое сердце больно бухнуться о ребра в предчувствии грозящей неминуемой беды. — Бабушка… — мой голос сорвался, а я, все-таки, не удержавшись на ногах упала прямо на пол, во все глаза таращась на текст договора с Прядильщиком. — Вольга, вот несносное дитя! — бабушка подошла ко мне, попытавшись забрать договор. — Я же сказала, что это не твое дело! — Как раз таки мое! — пергамент я из рук не выпускала, словно зачарованная рассматривая побуревшую кровяную роспись бабули. В тот момент я почувствовала острый укол совести. Бабушка, боясь за меня, рискнула пойти на самые крайние меры, заключив сделку с Прядильщиком. В обмен на сто золотых она отдала ему пятьсот лет своей жизни. Из документа же значилось, что жить ей оставалось не более десяти лет… — Вольга, это был мой выбор, ясно! — голос бабули зазвенел от напряжения. Она вновь попыталась вырвать договор. Но я не позволила, сжимая с отчаянием безумца грамоту. — И ты вправду посчитала, что эти сто золотых стоят твоей жизни? — я подскочила, мелко задрожав. Будь у меня сейчас сила — дому бы точно не поздоровилось. — И ты подумала, что я не узнаю? Не поинтересуюсь? Да за кого ты меня принимаешь, бабушка?! Под конец я сорвалась на крик, заплакав. Бабушка всегда была для меня строгой наставницей и критиком. Она была единственным родным мне человеком, заменившим и мать и отца. Она растила меня в гордом одиночестве, отказавшись от своей сути лесавки, она учила и оберегала меня все эти годы, радовалась моим победам и горевала вместе над проигрышами. Она была центром моего маленького мирка. И терять ее через десять лет я была не готова. Только не такой ценой. С силой я царапнула себя ногтями по коже, прижав появившуюся каплю крови к пергаменту, глядя на засветившуюся бумагу, образующую портал. По давней традиции я как родственница могла оспорить контракт, заключенный с Прядильщиком, или же заключить новый, на других основаниях. — Стой, Вольга! — донесся до меня словно из-за стены глухой бабушкин голос. Однако вскоре затих и он, а я… оказалась в паутине. Шумно сглотнув, я огляделась по сторонам, замечая другие ловчие сети, а также странное, розоватое небо, голубоватые кроны деревьев, блистающих вдали и черный диск нереального солнца. Это была Изнанка — легендарная земля Прядильщиков, о которой ранее я читала только в старых книжках. Это была истинная родина наших демиургов. Мир, в котором все было поставлено с ног на голову. Где черное становилось белым, где светило черное солнце, где пели на иллюзорном ветру алмазные паутины, где пауку суждено было приобрести человеческие черты… — Эй, есть тут кто? — неуверенно пискнула я, потрогав босой пяткой паутину. Последняя натянулось, тихонько звякнув. Удивительно, вроде бы и эластичная, она больше напоминала собой по прочности и прозрачности стекло. Поначалу ничего не происходило. Только ветер продолжал трепать мои волосы, путаясь в нитях паутины, заставляя ее тихонько позвякивать. И я уж было подумала, что и вовсе ошиблась адресом, как тут из-за ближайшего насыщенно синего листа гигантского куста показался Прядильщик. Словно бы вышедший из моих снов, он уверенно двинулся к паутине, рассматривая меня своими алыми, холодными глазами. — Вольга Кветковна, я прав? — прошипел он, приближаясь. Хоть и наполовину человек, Прядильщик все равно заставил меня покрыться липким потом от ужаса. Моя фобия вновь дала о себе знать, и я не смогла вымолвить и слова, разглядывая во все глаза этого демиурга. Тот в свою очередь смотрел на меня. Усмехался, чуть шевеля задними лапками. — Вы что, немы? — прозвучал его вежливый вопрос. Я неуверенно мотнула головой. Прядильщик засмеялся. — Ваш страх мне льстит, признаюсь, — отсмеявшись, заговорил он. — Столько дармовой энергии! Поумерьте свой пыл, не дразните ни меня, ни моих братьев! Я вновь огляделась, подмечая наблюдавших за нашим диалогом пауков. Высокие и статные, уродливые в своей нечеловеческой красоте они смотрели на меня голодно, предвкушающе. В тот момент я искренне пожелала просто упасть в обморок, и забыть это место и этих тварей. Однако хозяева Изнанки не пожелали отпускать меня. — Вижу, вы совсем дар речи от страха потеряли, — Прядильщик вновь заговорил. — Что ж, я хоть и паук, но чувство такта мне не чуждо. Чувствую, вы не просто так пришли ко мне. И раз так, то я готов немного вам подыграть. Паук прихлопнул в ладоши, на глазах преображаясь. Куда только делось его мерзкое паучье брюхо? Пропало, будто бы и не было его. Остался только человек. Неприятный с виду, но все же привычный глазу. Его облик не портили даже длинные, оттопыренные уши. — Благодарю, — прошелестела я, обессиленно падая на паутину. — Желания клиентов надо учитывать, — туманно ответил Прядильщик, тоже присаживаясь. И в отличие от меня делал он это не в пример изящнее. — Итак, зачем вы пришли ко мне? — Я пришла заключить с вами договор. Моя бабуля несколько… погорячилась. Я хочу вернуть ваши деньги и ее жизнь. Прядильщик недоуменно приподнял брови. Кажется, он был действительно удивлен моей просьбой. — Знаете, я полагал, выбор вашей бабушки был вполне обоснован… и взвешен, — наконец, заговорил он, как-то странно разглядывая меня. — Впрочем, мы, Прядильщики всегда снисходительно относились к людям. Я согласен вернуть твоей бабушке силу и жизнь, но взамен попрошу не сто, а сто пятьдесят золотых. Как мне стало известно, твоя бабуля уже погасила штраф, а, следовательно, тебе потребуется фора. А беспроцентными кредиты не бывают. Только не у нас. Но все же, из милосердия, я согласен подождать год. Однако если ты не выплатишь деньги за этот год, я заберу твою душу. Согласна? Я невольно отодвинулась подальше от паука. Его улыбка не предвещала ничего хорошего. Невольно, у меня даже возникла мысль, что он не станет ждать целый год. Ежели мне сто золотых не удалось бы заработать, то, как я верну ему эти сто пятьдесят? Уж кому как не пауку об этом знать! Тогда к чему эта фора? Все же сократить себе жизнь — это одно. Но вот добровольно отдавать душу — совсем другое. Это значило прийти к пауку и предоставить себя в виде жертвы, и добровольно отказаться от права перерождения. В нашем мире все же было то, что оказалось чуждо демиургам. Эмоции и воспоминания, чувства и привязанности — все то, что составляло костяк человеческой души, было недоступно Прядильщикам, а потому так дорого ими ценилось. Наверное, именно поэтому многие из ныне живущих называли Прядильщиков отнюдь не богами-создателями, но гнусными демонами-паразитами. Так ли это было? Не знаю. Подобные рассуждения не для простой сельской травницы… И все же плата была слишком велика. Непосильна для безродной, бедной травницы с запечатанным даром. Однако жизнь бабушки я ценила выше собственной. Она была для меня всем, и без нее своей жизни я не видела, ответив безоговорочное: — Согласна! — Тогда по рукам. И пусть тебе поможет провидение! — хохотнул паук поднимаясь. Черты его лица смазались, он вновь принимал привычный ему облик. — Но помни, у тебя есть только год. Умрешь раньше — не мои проблемы… Слова Прядильщика врезались в мою память яркой вспышкой перед тем, как меня вновь выплюнуло в реальный мир. — Вольга! Вольга, что же ты наделала?! — оглушила меня бабуля, вырывая из рук обновленный договор. Пройдясь глазами по тексту, она вздохнула, выронив бумажку, прошептав: — Все же, упорностью ты пошла в меня… Я же в ответ только улыбнулась. Время пошло. Бабочка уже запуталась в ловчей сети и у нее лишь год, чтобы вырваться из цепких паучьих лап…