Печальный оптимизм

Чонгук еле сдерживается, чтобы не наброситься на Чимина прямо в лифте. «Печальный оптимизм», — всплывает в рыжей голове. Он никогда не сможет понять тех мазков. «Возьми мою руку». «Замолчи. Замолчи. Замолчи». С ноги открытая, затем хлопком закрытая Чонгуком дверь остается позади. Отдается небольшим эхом в и без того болящей голове Чимина. Пак даже не помнит, как они доходят до кровати. Когда Чонгук успевает стянуть с себя кофту? Он обводит взглядом подтянутое красивое тело, скользит пальцами по прессу на его животе. Чон тянет с него толстовку. Расстегивает ремень на его штанах. Целует, не отрываясь, кажется, ни на секунду. А Пак не находит планеты. Он не может их соединить. Потолок все такой же. На нем ни звезд, ни знаков, как и всегда. «Нравишься», — повторяет Чонгук в голове. Стягивает с него брюки, нетерпеливо тянет белье. Гладит руками по бедрам. Смотрит оценивающим взглядом, сидя на коленях у его согнутых ног. Улыбается довольно, расстегивает ремень и на своих брюках. Приспускает штаны, не снимая их до конца. Затем вновь склоняется. Вновь целует. Соприкасается своим возбуждением с его. Немного трется об него. — Вы с ним уже переспали? — спрашивает Чон, кусая за шею. А Чимин поджимает губы и смотрит в потолок. — Нет. Чонгук счастлив. Он счастлив. Его чувства искренние. А Тэхен. А Тэхен? Чонгук вновь отстраняется, достает из кармана брюк презерватив. Разрывает упаковку зубами, вроде говорит что-то, о каком-то ментоловом эффекте, что прямо как леденцы от кашля, и это принесет им больше удовольствия. Пак его почти не слышит. Он все так же не видит планет и думает, что ведь только недавно вроде они смотрели на этой кровати фильм с ноутбука Чонгука. Ели попкорн и смеялись. И не было никакого поцелуя. И не было никаких «нравишься». И Тэхен. Тэхен тогда был просто странным парнем, сидящим в первом ряду. Пак с Чоном были просто друзьями. Нет, не просто, лучшими друзьями. А сейчас Чон натягивает презерватив на свой ствол, словно не верит в то, что Пак чист. Будто Чимин какая-то шлюха. И собирается трахать его. Вот тебе и дружба. «Ты не умеешь дружить», — усмехается Ким в голове. «Не умею», — признается Пак. Чонгук не спрашивает, готов он или нет. Он не говорит ему о жизни. И медуз над сердцем у него нет. А ещё Чонгук не особо любит искусство. И пальцы у него не такие длинные. Они заполняют Чимина один за другим. Не так совсем, как Тэхен. Чонгук, словно торопится куда-то, и ему на самом деле нет теперь дела до того, что там чувствует Пак. Чимин ощущает его пальцы, их внутри него уже три, и он ещё не задел той точки, от которой в прошлый раз было так хорошо. Пак снова улавливает посторонний звук, там, под кроватью, крысы скребут когтями по полу. Визжат, похоже, их там целая куча. Чонгук убирает свои пальцы, подтягивает Чимина так, чтобы было как можно удобнее вколачиваться в него. Подводит свой член к разработанному анусу и входит в Пака. Проталкивает свой орган в него потихоньку. А крысы под кроватью визжат, и Чимин слышит, как нечто трещит в голове, напоминая сжёванную магнитофоном старую кассету. Паку дико больно и неприятно. Он сжимает кулаки до белых костяшек. Чон успокаивает его, говорит, что скоро станет лучше. Гладит по животу. Ускоряется, от чего становится лишь хуже. Затем чуть легче, когда он наконец касается той точки. Причудливые пятна оживают, но вместе с ними из глаз текут слезы. «Возьми мою руку, — улыбается ему Тэхен, — и никогда не отпускай». Слезы идут из глаз все сильнее. Что же он делает? Чонгук вколачивается в него все быстрее. Пак стонет, но самому ему кажется, что звуки эти издает вовсе не он. А если и он, то это скорее стон боли, а не удовольствия. Чонгук не заботится о его возбуждении, Пак помогает себе сам, пытается подстроиться под толчки брюнета в себе. Но они, черт побери, такие быстрые. И это так больно, даже несмотря на некий охлаждающий эффект от презерватива. Член двигается в нем вместе с кровью. Пак знает, с тем рвением Чон в нем что-то разрывает. Ему неприятно, но Чонгук… Он ведь счастлив? Он ведь рядом и всегда был рядом. Всегда? Это сколько? «Я хочу быть здесь», — говорит Тэхен, указывая на линию жизни. Боже, что же он творит? Чонгук говорит что-то о том, что им надо бы сменить позу. А Пак про себя умоляет, чтобы тот поскорее закончил. Потому что силы уже на пределе. Потому что Тэхен… Улыбающийся, странный Тэхен в его голове не затыкается, и от этого ещё больнее. «И никогда не отпускай». Пак чувствует, как член в нем пульсирует. Понимает, что Чонгук наконец готов кончить. Он и сам не замечает, когда успел развести белесые разводы у себя на животе. Брюнет замедляется и изливается, хорошо хоть, что не в него, размазываясь по внутренностям, а в резинку. Чон удовлетворенно вздыхает, снимает презерватив и отбрасывает его куда-то в сторону. Валится рядом с тяжело дышащим Паком. Целует того в щеку, развернувшись к нему лицом, и гладит по бокам. «Нравишься», — оно гниет в сознании рыжего. Его едят опарыши. Внутри все горит. Видимо, Чонгук и правда способен сжечь изнутри. Чимина тошнит, и он еле держится, чтобы не зарыдать вслух. Чтобы не выдать своего раздавленного состояния. Того, что он сам позволил с собой сделать. Этого омерзения к самому себе, переполняющего его через край. Но ведь Чонгук-то счастлив? Счастлив. Теперь он больше не будет грустить и игнорировать его. «Теперь ты рад?» — усмехается голос в голове. Ком в горле лишь нарастает. А глаза снова влажные, но Пак не дает слезам сорваться. Давит в себе, как когда-то давно давил тараканов на кухне. Чонгук приподнимается, он словно и не замечает состояния Чимина. Или, скорее, понимает его по-своему? Пак не знает, почему вдруг тот ничего не видит. Почему он такой? Чон встает, кидает ещё один оценивающий взгляд на Пака и сообщает, что ему стоит прикрыться, а то он снова возбуждается. Говорит, что первый в душ, а Чимину пока лучше полежать, и уходит. Не протягивает ему руку. Не является планетой. Пак переворачивается на бок и чуть не кричит от боли ниже поясницы. Да и не только от неё. Прокусывает губу до крови. «Никогда не отпускай», — улыбается Тэхен и сжимает его руку в своей. Такой теплой. Пак наконец дает выход слезам под шум стекающей в ванне воды. Он плачет взахлеб. Он идиот. Какой же он идиот. Крысы скребут под кроватью все сильнее и сильнее, они уже даже громче, чем те голоса на повышенных тонах. Те, что дома. Боже, да какого дома? Какой это дом? Когда он, блять, был? «Жизнь – это затяжной прыжок из пизды в могилу». Чимин усмехается. И правда. «Да что тебе вообще нужно для счастья?» Пак еле приподнимается и садится на кровати. Морщится, кусает и без того покусанные губы. Небольшие разводы крови под ним говорят, что он все-таки был прав и Чон что-то там порвал. Или в первый раз оно, как у девчонок, так и должно быть? Господи, что за чушь. Какая же всё это дурость. «Зато, вон, Чонгук счастлив», — смеется над ним голос в голове. Пак, почти воя от боли, встает на ноги и чуть снова не падает. Горький шоколад бьет по носу все сильнее. Им разит от него самого. Чимин собирает свои вещи, сжимая челюсти до боли, когда приходится опускаться за ними на пол. Кое-как одевается, хватаясь то за кровать, то за стену. Шум воды в душе не останавливается. И Чонгук вроде даже что-то поет. Пак надеется, что успеет уйти прежде, чем тот выйдет. Что его все же не стошнит на пол. Каждый шаг отдается такой болью, будто его режут без наркоза. Почему ему так больно? Пак никак не ожидал, что его первый раз будет настолько болезненным. Что он будет таким. Что будет с Чонгуком. Что он вообще, в конце концов, будет под парнем. «У медуз нет сердца, нет мозга, нет костей», — похоже, это точно про него, не считая последнего. Похоже, Тэхен не зря ему это говорил. Не зря, вырезал тогда медуз из бумаги. Не просто так у него медуза над сердцем. «Не ищи меня», — пишет Чимин на кусочке бумаги и выходит из чужой квартиры. Закрывает дверь за собой как можно тише. Его все же выворачивает, и не раз. Быть может, он еще и отравился. Пак присаживается почти на каждую попадающуюся по дороге скамейку. И, если вспомнить лица людей, встречающихся ему на пути, выглядит он жутко. Чимин останавливается у очередной скамейки, у той самой, что напротив детской площадки, на которой он сидел вместе с Тэхеном, и снова плачет. Слезы просто текут из его глаз, и у него никак не получается их остановить. С той горки впереди скатывается уже знакомая ему девчушка с красными ленточками в волосах, она тоже замечает Чимина. Смотрит с удивлением. Наверное, ее пугает его вид. Почему-то теперь все начинают его замечать. Неужели он и правда так устрашающе выглядит? Пак отводит взгляд, и пытается стереть слезы с глаз. Но они подступают вновь. Чимин шмыгает носом, и видит, что уже не один. Та девчушка подходит к нему, и разглядывает с неким волнением. Протягивает ему какую-то конфетку и улыбается. — Не плачьте. Все будет хорошо. У Пака от ее слов, слезы из глаз идут лишь сильнее. Он сжимает конфетку в ладонях и пытается спрятать в них и свое лицо заодно. Девочка не уходит, садится рядом с ним на скамейку и тихонько хлопает его своей маленькой ручкой по спине. — Вы поссорились с другом? — интересуется она. Пак машет головой в отрицании. Слова не идут, и единственные звуки, что сейчас отчетливо доносятся от него, – это шмыганье носом. — У Вас хороший друг, — продолжает девочка, — он недавно помог мне найти мои ленточки. У меня они того же цвета, что и его волосы. А ведь когда я видела вас раньше, у него был другой цвет волос. Дядя так часто перекрашивается, — теребя косички, делится своими наблюдениями девчушка. А Чимину от понимания, о ком идет речь, ещё хуже. Его снова мутит, и лучше отойти подальше и не пугать неприятной глазу сценой этого доброго ребенка. Он кое-как стирает новый поток слез, катящихся по щекам, и встает со скамейки, пытаясь не морщиться. Жмет девочке руку, поблагодарив за конфетку и доброту, и идет дальше. Чимин видит, как девочка машет ему вплоть до тех пор, пока он совсем не скрывается с глаз. Мир звенит в ушах противным звоном. Повышенной до ультразвука тональностью и белым шумом от вечно неработающего телевизора. В кои-то веки его замечают. А лучше бы не видели. — О, явился не запылился. А ты чего это такой весь затраханный? Подстать личику работу, что ли, себе нашел? Что же, большего я от тебя и не ожидала. — Да оставь его уже в покое, стерва, вон, смотри свой телик. Настроил я твой сериал. — Ты кого стервой назвал? А… Чимин закрывает дверцу ванны на замок и закрывает уши. Затем открывает и снова закрывает. Кое-как раздевается и включает душ. Пытается смыть себя это омерзение. Но куда там. Дохлая попытка. Мерзкое чувство никуда не исчезает. Напор воды, оставляет лишь пятна на коже, но Пак этого даже не чувствует. Внутри намного большее. «Ты не умеешь дружить». Да уж, вот тебе и дружба. Вот тебе и выбор. Чимин и представления не имеет, как теперь смотреть в глаза Тэхену. И смотреть ли в них вообще? Как разговаривать теперь с Чонгуком? И самое главное, где ему раздобыть тот пистолет с одной пулей, чтобы пустить её себе в висок? «Никогда не отпускай». Пак даже не просто отпустил. Нет. Он ещё и раскаленным железом по тем рукам провел. И понятия теперь не имеет, как избавиться от оставшихся шрамов, этой боли и жжения. Как сделать так, чтобы Тэхен не смог этого разглядеть, чтобы продолжал улыбаться ему? Чтобы Чонгук не говорил больше то «нравишься»? Как вернуть все обратно, и не допускать той ошибки? «Какой из них?» — издевается некто в сознании. Какой? «Ты нужен мне».