Печальный оптимизм

На потолке по-прежнему пусто. Ни звезд, ни знаков, вообще ничего. Пак протягивает руку к потолку и шевелит пальцами. Где-то сбоку через окно пробивается свет, Пак знает: по времени еще рано, очень рано. Посмотреть на часы, чтобы уточнить сколько времени, нет сил. Вся боль и воспоминания возвращаются с удвоенной силой, протаптываются по измученным клеткам и давят на мозг. Впрочем, в наличии у себя последнего он теперь начинает сомневаться. Крысы тихо шуршат под его кроватью и дерут тусклую краску с деревянного пола. Их там целая куча, Пак это тоже знает, от них уже скорее всего не спастись. «Не ищи меня», — всплывает в уме оставленное для Чонгука письмо. Жалкий клочок бумаги точно такой же, как и Чимин в тот момент. Так Чон его и послушается, конечно. «Ты не умеешь дружить», — встревает вдруг голос Тэхена в те же размышления, он, как кусок еды, застрявший в зубах. Чимин закрывает глаза и опускает руку, лежит так, сложив ладони на животе, словно мертвец в гробу. Но это всё еще кровать, а не гроб под землей в соседстве с червями; под ним визги крыс, и порой ему кажется, что те становятся всё более дикими и раздирают друг друга на части. За стеной доносятся недовольные вскрики и тональность голосов бьёт по голове еще одной волной боли. Пульсирует затиханием и резким скачком. Они никогда не замолчат, и это тоже уже давно не открытие. Парень сжимает пальцы и переворачивается лицом к стене. Тело все еще ноет, и не совсем ясно, из-за чего же точно. Из-за случившегося. Из-за отравления. Или из-за собственной тупости, которая дополняет этот котёл? Из-за диких визгов из-под кровати? Два дня выходных проходят под шум льющейся из душа воды. Крики матери, орущей, чтобы он не тратил эту самую воду зря. И под собственные слёзы, утекающие в канализацию с самобичеванием и вопросами: что дальше, как всё вернуть, стоит ли шевелиться? Или забить на всё и спустить себя в канализацию со всем остальным дерьмом? «А что тебе вообще нужно для счастья?» — этот голос в голове становится все громче. И вопросы у него жестокие. «Я не знаю». «Было бы неплохо пустить себе пулю в лоб», — додумывает тут же. На улице всё прохладнее, зеленых листьев на деревьях становится всё меньше, и теперь половина из них валяется на траве, по асфальту, пожелтев, посерев, сворачивается в ломкую трубочку, ожидая полного разложения. Или сожжения в общей куче со всеми остальными. Как только Чимин оказывается на свежем воздухе, он натягивает шапку пониже, а лицо прячет в горловине растянутой кофты. Ветер злобно дует ему в лицо и стягивает лямку рюкзака с плеча. Пак направляется вовсе не в училище, он неторопливо шагает на знакомую игровую площадку. Ветер усиливается и бьёт его по щекам, в какой-то момент срывает слёзы с его глаз. Чимин не плачет, нет, это ветер заставляет глаза слезиться. Парень доходит до скамейки, осторожно оглядывается и присаживается на ту, что лучше остальных скрыта под деревьями, наполовину уже раздетыми осенью. На горке впереди ни души, что и немудрено: в школе занятия еще только начались. Наверняка, вся ребятня на уроках да в садиках. — Вы подружились с другом? — вдруг испугав его неожиданностью, выдает детский голосок. Девочка присаживается рядом с ним, подойдя со спины. Ее красные, наполовину развязанные ленточки, удерживающие колосья косичек, взмывают воздух, пытаясь, похоже, улететь. Забывают, что привязаны крепко. Ее сиреневая курточка кажется Паку слишком тонкой, и он хочет спросить её о шапке, но вдруг прикусывает губу, натыкаясь на ее внимательный взгляд. Похоже, она ищет слёзы в его глазах, но их там больше нет. Пока. Парень прячет руку в карман, вытаскивает оттуда жевательных конфет и протягивает удивленно следящему за ним ребенку. — Твои конфетки, конечно, были вкуснее, но я не нашёл таких же, так что возьми эти, они тоже ничего, — конфетки заполняют ее небольшую ладошку горкой, она, улыбаясь, благодарит его и пытается спрятать всё в свои небольшие карманы. Над ними вдруг с хрустом ломается ветка. Ветер что-то совсем разбушевался. Чимин вдруг чувствует себя жутко странно, он ёжится, но вовсе не от холода. Тревожное чувство бьёт по нервным окончаниям и заставляет задуматься о третьей на сегодня таблетке от головной боли. Всё происходит слишком быстро. Его мутит. Хруст снова повторяется, а вместе с ним приходит и визг. Протяжный и противный, он врывается в него, как вода, хлынувшая из прорванной дамбы. Крысы скребут и роют, они пищат и смеются. Они дичают и сходят с ума. Может, от голода? А чем же они кормились всё это время? «Что же ты сидишь тут бедненький, — вдобавок издеваются вдруг голоса в голове, — иди скорее, наверняка, есть еще много желающих счастья. Теперь-то ты знаешь, как им это дать» Чимин прикрывает уши и мотает головой. До его руки неуверенно дотрагиваются. — У вас болит голова? — этот заботливый ребенок продолжает его удивлять. И кто только вырастил такое сокровище? Наверняка, родители гордятся её воспитанием. Крысы визжат, словно их зажали дверью и подожгли хвосты. Парень смотрит на девочку, видит, как она шевелит губами, но в следующую минуту не слышит ни слова. Он похлопывает себя по ушам. В последние пару дней Чимин почти не вылезал из ванны, и, возможно, туда забилась вода. Рыжий наклоняет голову и хлопает ещё пару раз. Завывания ветра возвращаются, крысиный визг ненадолго смолкает, Пак поворачивает голову к девочке, но не находит её рядом. Возможно, он испугал её своим поведением и она ушла. Или ее позвали родители, пока он был глух. Вообще, странно, что она в будний день не была на занятиях в школе, да и одета была совсем не так, как если бы туда собиралась. Впрочем, у всего свои причины. Лишь бы не заболела, а то одевается как-то слишком легко. Пак слоняется по улицам, как какой-то бездомный, ищущий ночлега. Отчасти так оно и есть. Он бездомный, то место, где Пак существует, нельзя назвать домом. Это крысиная конура. А он сам получается... Додумать Пак не успевает. Он тормозит посреди дороги и испуганно застывает на месте. На противоположной стороне, на остановке, сидит босой Тэхен. Хотя ботинки тоже имеются, они валяются рядом на асфальте. Он размахивает ногами, как нетерпеливый ребенок и, похоже, ждет автобуса. А может и не его. Чимин чувствует тошноту. И это совсем не признак отравления во всем известном понимании. Это иная желчь с отвращением рвётся наружу и царапает слизистую изнутри. Красные волосы Кима разлетаются на ветру и вызывают неправильные ассоциации. Одет он легко, хочется подойти и застегнуть орехового цвета пальто, но Пак стоит на месте. Из ушей парня торчат провода, знакомые белые наушники, Чимин догадывается, что в них играет на повторе. Он боится вглядываться в его лицо, но приходится. И то, что видит, он не понимает. Опять. Тэхен – человек искусства, он ведь как абстрактное пятно, нанесенное под влиянием психической импровизации. Он – планета, на которой Пак думал остановиться. Он – носитель медузы под сердцем, до которой Пак ещё не раз желал дотронуться. А теперь? Не может ни подойти к нему, ни развернуться и уйти в свою убогую конуру. Пак прислушивается. Он слышит звук проезжающей машины, переговоры проходящих мимо людей, завывание ветра. Он слышит мир и его отсутствие и не улавливает недавних визгов. Рыжий возвращает взгляд на остановку и не находит там Кима. Похоже, уехал. Ботинок на земле тоже не оказывается, и Пак надеется, что Тэхен обул их в автобусе. * * * Если он пропустит еще пару дней, то скорее всего ему придется очень туго к концу года. Тем не менее Пак занимается, он заходит в старую библиотеку и сидит там часами над учебниками. На занятиях в институте только не появляется пока. Работающий тут постоянно Намджун, хороший человек, никогда не задающий лишних вопросов и разрешающий ему брать любую книгу, не имеющий ничего против его засиживаний даже после закрытия, иногда даже приносит ему чай и улыбается, как улыбался бы понимающий отец, или брат, если бы был таковой у Чимина. Намджун на самом деле не намного старше него, но вызывает бескрайнее уважение. Его хочется послушать, прислушаться к советам относительно той или иной книги. Пак даже ловит себя как-то на мысли, что, если бы мог, пожелал бы в следующей жизни переродиться в сына этого человека или его младшего брата. Намджун ко всему прочему, ещё и очень внимательный, он знает, когда стоит говорить, а когда – помалкивать. Он поглядывает на Пака и опускает взгляд на стопку книг напротив него. Парень уже пару дней не ходит на учебу, и Намджун понимает, что это не его дело, но Чимин – парень хороший. Джун сказал бы даже, местами слишком хороший. То, что тот засиживается допоздна в библиотеке, иногда дергается от чего-то, хотя вокруг лишь изредка шуршат переворачиваемые страницы, тоже кое-что да говорит. Проблемы есть у всех. Но, кажется, у этого парня их сейчас немного больше, чем у остальных. За окном стремительно темнеет, и солнце заменяет луна. Пак хрустит суставами в фалангах, массирует плечи и думает о далеких планетах, и о тех что бродят по земле в человеческом обличье. Интересно, чем они сейчас заняты? И чем заняты те, кто эти планеты называет ненормальными? Перед ним возникает очередная кружка с чаем, и Пак благодарно улыбается Намджуну. Тот не спешит по обыкновению кивнуть и вернуться к своим делам. Он присаживается напротив, сложив руки на столе. Пак кидает взгляд на часы, он снова засиделся, возможно, Джун собирается поговорить с ним об этом. Наверное, ему надоело закрывать библиотеку позднее установленного времени. Чимин закрывает свою тетрадь и ждёт приговора. Чего-то вроде выговора. Или, может, всего-лишь совета, который ему бы сейчас совсем не помешал. — Медузы? — вместо всего этого, спрашивает Джун. Чимин вздрагивает, а парень указывает на лежащую рядом бумагу для заметок, на ней и правда синей ручкой нарисованы медузы. Нарисованы Чимином в бессознательном состоянии, как, например, когда человек, разговаривая по телефону, вдруг начинает водить по столешнице или перекладывать вещи, что-то черкать на валяющейся рядом бумаге, так и Пак, возможно, обдумывая что-то по теме книг, бессознательно нарисовал в заметках медуз. — У них нет сердца, нет мозга и нет скелета, — будто так и надо, выдаёт вдобавок рыжий. Проводит по рисунку пальцем. — Но они удивляют своей красотой, — продолжает Намджун. Пак поднимает на него слегка озадаченный взгляд. — Тебе они тоже нравятся? — У меня есть один знакомый, он их большой поклонник, а я так, скорее, просто попавший под влияние, — улыбается Джун и на его щеках появляются ямочки. Пак думает: может ли быть такое, что тот знакомый Намджуна – это Тэхен? Может ли быть такое, что та планета и его захватила под свое влияние? Бывают ли такие совпадения? — Мне пора идти, — быстро сменив тему, начинает собираться Пак, а по ножке стула под ним скребут коготки. Он ударяет по ней ногой, но они его не боятся. Совсем. Визжат, но уже вдруг под стулом Намджуна, Пак кидает в ту сторону недоуменный взгляд, ловит обеспокоенный – Джуна и сгребает карандаши со стола. Вырывает листок из заметок, мнет его, погребая медуз в изгибах бумаги, и кидает в мусор. По телу проходит мелкая вибрация, Пак понятия не имеет, с чем это связано. — Если тебя что-то беспокоит, ты всегда можешь поговорить об этом со мной, — Намджун тоже поднимается и задвигает стул под стол. «Почему.? — думает Пак. — Почему он говорит это сейчас? Сегодня?» Неужели он так жалко выглядит? Неужели на его лице написано: «Спаси меня»? Нет же? В воздухе, помимо старых книг и древесины, вдруг отголосками улавливается ваниль. Свет чуть режет глаза, когда Пак ненароком задерживает взгляд на одной из лампочек. Он застегивает рюкзак и набрасывает его на плечи. Вспоминается кофейня и ванильный коктейль на витрине под стеклом. Еле наскребенная мелочь, радостное чувство, что он наконец-то его попробует, и закрытая дверь. Этот аромат стоит у дверей еще какое-то время, и Пак все питает надежду на то, что они откроются. А позже название сменяется, выветривается аромат и вместо коктейлей за стеклом появляется сырое мясо. Одна добродушная тётушка даже как-то спрашивает мальчика, поправляя свой разноцветный фартук, невяжущийся с тем, что она продаёт, чего же он ждет. Пак тогда долго всматривается в её лицо, отмечает морщинки, глядит на мясо за витриной и убегает домой, не ответив ни слова. Чего он ждет? На что надеется? И сам уже не знает. — Чимин? — отвлекает голос Джуна. Пак вдыхает глубже. Показалось. — Все в порядке, задумался, — улыбается он, благодарит за чай, извиняется, что вечно задерживается, и поспешно покидает библиотеку, более не поднимая на старшего взгляда. Словно опасаясь, что сейчас Джун может спросить или сказать ему что-то такое, чего не стоит произносить вслух. Что, возможно, он что-то знает о них.