Кукла

      Я просыпаюсь от того, что чувствую, как моя нога немеет. Видимо, из-за неудобной позы кровь совсем не поступает в мою конечность. Что ж, я и сама знаю, что порой мои позы во сне превосходят всё воображение.       Сосредоточиваю своё внимание на теле и понимаю, что нога затекла не зря: она согнута в колене, ступня лежит едва ли не под моим задом. Одна рука лежит на уровне лица, другая — на животе, а правая нога, которой крупно повезло, просто лежит вытянутой. Голова повёрнута в сторону правой руки, что покоится на уровне лица.       Я судорожно вздыхаю, вытягиваю затёкшую ногу и ёрзаю по кровати. Мои глаза медленно открываются и первое, с чем они сталкиваются — это подозрительный браслет на моём запястье. Хмурюсь, ибо совсем не помню, чтобы в моих аксессуарах валялось что-то подобное. Легонько встряхиваю руку, браслет брякает, и тут я вижу, что от него тянется тонкая цепочка. Адреналин выбрасывается в кровь, мозг активно начинает работать, я понимаю, что эти два кольца, соединённых цепочкой — не что иное, как наручники, которыми меня приковали к кровати.       Вскакиваю и чисто автоматически ещё несколько раз подряд дёргаю рукой, пытаясь разогнать дурной сон. Всё в пустую. Приходится растерянно оглядеться и просто охренеть от окружающей обстановки.       Во-первых, твёрдо и прямо скажу, что я НЕ ДОМА. У меня ноутбук даже сотой части того, сколько здесь, не стоит. Довольно богато, даже роскошно, как пел Тимати, «тут нормально, кстати, ковры на стене». Один лишь туалетный столик стоит хренолион рублей, а если к нему добавить и два кресла да плюс ещё кровать, плюс небольшой чайный столик, плюс расшитый балахон над кроватью… Такой роскоши у нас и Путин, походу, не видел. Ха, выкуси, а я видела. Так, о чём это я?       После небольшой экскурсии по комнате я гляжу в большое окно. Там виднеется яркое солнце, которое, наверное, только восходит, обширная и густая крона дерева и пара птичек. Что ж, пейзаж здесь скудноват, тем более, что между ветками дерева я различаю лишь зелёное поле и, кажется, железную ограду? Хватаюсь руками за голову, потому что понимаю, что моя ситуация — это просто капец какой-то. Вот тут-то я и вспоминаю про того озабоченного иностранца, мать его, и про то, как сбили Колю. На душе сразу становится паршиво, затем я начинаю злиться. Угадайте, на кого? Правильно, на ту богатую «шишку», по вине которого я сейчас не пойми где. Хотя… Уж не у него ли я дома?       От такой мысли мне становится дурно. Ещё чего не хватало. Но если это правда? Сама обстановка комнаты говорит об этом. Да и память, в которой всплывают отрывки последних минут перед забытьем, заставляет меня полностью удостовериться в этом.       Что ж, я в логове маньяка. Зашибительно.       Тихонько спускаю ноги на мягкий ковёр и прислушиваюсь к звукам за дверями. Слишком тихо. Неужели озабоченный маньяк не знает того, что нужно проверять своих жертв? Интересно, а сколько я здесь уже торчу? День, два, больше? Сейчас, судя по всему, только утро, хотя я прекрасно помню, что с Тики я встретилась в обед, даже чуть позже. О, я вспомнила, как его зовут! Тики… Что ж это за имечко такое? Хотя, он иностранец, а иностранцы все странные. Но теперь я знаю, что они ещё до жути опасные и коварные.       Я тихонько дёргаю рукой, забираюсь на кровать и оглядываю металлическое колечко на моём запястье. Догадливый, козёл, знает, как пригласить в гости и как задержать у себя подольше. Однако на смех и шутки у меня нет времени, потому что Тики может в любую минуту заявиться сюда и, думаю, будет весьма не рад, что гостья так скоро покидает его. Глазами шарю по кровати, по ковру рядом с постелью, ища что-нибудь, что послужит мне отмычкой. Однако на полу ни соринки, всё блестит и искрится чистотой. Тут я вспоминаю, что у меня в кармане куртки лежит три невидимки, которыми я закалываю убранные наверх волосы, когда это нужно. Сразу же хлопаю себя по бокам.       — Блин, — шепчу, понимая, что куртки на мне нет, ровно как и шарфа. Сразу же кидаю взгляд на маленький табурет у туалетного столика и вижу на нём мою одежду. Я сгораю изнутри от злости, но какой-то частью себя благодарю аккуратного мужчину за то, что не снял с меня свитер, джинсы, носки и не переодел в ночнушку.       Я разочарованно гляжу в окно, затем ещё раз оглядываю наручники. Может, тут есть хотя бы какой-нибудь изъян, который я использую во благо себе? Нет, ни хрена тут нет.       В коридоре раздаются шаги. Я чувствую учащённое сердцебиение, бледность на своих щеках, дрожание в ногах и руках. Так, Анжелика, главное, не поддаваться панике и сохранять спокойствие. Он не причинит тебе вреда, он хороший.       — Когда спит зубами к стенке, — шепчу и сразу же падаю на кровать, притворяясь спящей. Может, так мне удастся оттянуть момент нашего разговора. Браслет давит на запястье, я пододвигаюсь ближе к краю и ложусь на бок, поворачиваясь лицом к двери. Закрываю глаза, глубоко вздыхаю, как будто дышу в последний раз. Шаги прекращаются, в замочной скважине поворачивается ключ, и дверь открывается. Я боюсь приоткрыть глаза, чтобы поглядеть на мужчину. Он же, приоткрыв дверь и, судя по звукам, постояв там секунды три, тихо заходит, также прикрывает дверь. Странно, что он не закрывает на ключ. Думает, я не сбегу? Плохо думает.       Тики медленно проходит к одному из кресел и плюхается туда, совершенно не беспокоясь о том, что я сплю. Наверное, его не интересует комфорт других, хотя, если посмотреть на мою «камеру»…       Слышится тихий шелест бумаги. Он что, читает? Вот так просто сидит и читает? Любопытство берёт надо мной вверх, я чуть-чуть приподнимаю веки и из-под густых ресниц вижу, что брюнет сидит в кресле и перелистывает страницы какой-то книги. Замечаю, что он одет в простую белую рубаху и чёрные штаны. В таком наряде он мне кого-то напоминает, я начинаю быстро соображать, перебирать всех своих знакомых в голове, пытаясь найти сравнение. Жаль, что его лицо видно лишь на половину из-за руки, которой он подпирает голову. Надо бы его заставить повернуться.       Прикрываю глаза и немного мурчу, создавая иллюзию приятного сна. Со стороны брюнета слышится негромкое «гм!», шелест страниц прекращается. Кажется, он подумал, что я просыпаюсь. Но нет. Немного подвигав ногами и почмокав губами, я снова затихаю. Тики довольно ухмыляется чему-то, затихает, и спустя минуту вновь возвращается к перелистыванию страниц.       Я вновь приоткрываю глаза и внимательно разглядываю мужчину, который теперь просто откинулся на спинку кресла и обратил всё своё внимание на книгу. Ну, хоть убейте, а кого-то он мне напоминает! И эта родинка. Она меня ещё в тот раз малость смутила, однако значения я этому, разумеется, не придала. А зря. Я же ведь знаю его, точно, но кто он такой — не могу вспомнить.       Тут Тики резко захлопывает книгу, я вздрагиваю и, вместо того, чтобы закрыть глаза, широко распахиваю их. Брюнет сидит довольный, как кот перед сметаной и смотрит на меня. Мой план раскрыт, другими словами.       — Тебе так нравится играть? — спрашивает он. Я ещё секунду смотрю на него ошарашенно, а затем хмыкаю и делаю злое лицо. Я не собираюсь так просто сдаваться.       — Ладно, не дуйся, — брюнет кладёт книгу на столик, встаёт и подходит к кровати. Я к этому времени уже приподнимаюсь на локте, сгибаю колени и во все глаза смотрю на него. Он останавливается у кровати, молча глядит на меня какое-то время и в итоге усмехается.       — Не бойся, я не такой плохой, как тебе кажется.       Ой, всё, теперь точно не боюсь! — с сарказмом мысленно отвечаю ему и делаю насмехающееся лицо. Пусть думает, что я его в ноль не ставлю, хотя, само собой разумеется, я его побаиваюсь. Психи, они везде.       Тики садится на край постели, снова пронизывая меня взглядом. Я лишь ёжусь, стараясь смотреть ему в переносицу и не краснеть. Не люблю, когда на меня пялятся, как на излюбленную картинку. А этому типу только это и нравится.       — Ты так и собираешься молчать? — задаёт он очередной вопрос. — Даже не спросишь, где ты? И сама обстановка, как я вижу, тебя тоже не волнует? Удивительно! — щурится брюнет, слащаво улыбаясь. А у меня руки чешутся, просятся, бедняги, врезать этому самовлюблённому нахалу по лицу. Я закусываю нижнюю губу, чтобы не сказануть чего-нибудь, и зло трясу рукой с браслетом. Тики смотрит на наручники, медленно моргает, а затем, довольно улыбаясь, разъясняет:       — Это для того, чтобы ты не убежала.       — Как будто я не понимаю этого, идиот! — рычу я, но сразу осекаюсь. Однако поздно молчать.       — Ой, какие мы злые хомячки, — хохочет брюнет. Вроде ничего особенного, но я улавливаю в этом смехе нотки сумасшествия. Такой поворот событий меня пугает ещё больше, я опасливо гляжу на смеющегося Тики и жмусь к подушкам. Он замечает это, перестаёт смеяться и делает то, что выбивает меня из колеи окончательно: ложится животом на кровать, кладёт руки одна на другую и опускает на них подбородок. Его ничуть не смущает, что я испепеляю его взглядом и продолжаю жаться спиной к подушке. У Тики такой расслабленный взгляд, даже немного сонливый.       — Ладно, если ты не хочешь говорить со мной, то я буду говорить с тобой, — произносит мужчина. — Во-первых, я уже давно наблюдаю за тобой, Анжелика, — моё имя вновь звучит из его уст так, словно это доставляет ему удовольствие. Но, судя по прищуренным глазам, так оно и есть. — Причин на это много, дорогая, но о них ты узнаешь чуть позже. Во-вторых, сейчас ты находишься у меня дома, поэтому попрошу меня не оскорблять и быть уважительной. Ты же хорошая девушка, верно? — этот риторический вопрос я оставляю без всякого внимания, потому что откровение мужчины меня глубоко шокирует. — Я знаю, что хорошая, хотя порой бываешь и строптивой. Но придётся тебя немного ущемить в правах, милая, иначе боюсь, что моё маленькое убежище превратится за пару дней в руины.       — Кто тебе сказал, что я останусь здесь на пару дней? Чёрта с два! Ошибся, маньячина, я сбегу отсюда ещё до того, как сядет солнце! — мой крик, наверное, слышно на улице, но мне как-то пофиг. — Отвернись только, мудак, и я сбегу отсюда и сдам тебя ментам, озабоченный! Засядешь за решётку за совращение малолетних по полной! Знаешь, что с такими на зоне делают?       Мои угрозы вызывают у брюнета лишь смех. Я, не зная — почему, расстраиваюсь и дрожащими губами добавляю:       — Ты крупно попал, сука.       Смех резко обрывается. Тики поднимает своё сердитое лицо, смотрит пару секунд снизу вверх, а затем, поднимаясь на колени, говорит:       — Кажется, я говорил о том, что негативно отношусь к оскорблениям. Анжелика, я знаю, что ты любишь играть с огнём, но я похуже всех тех твоих дружков, с которыми ты флиртовала за спиной своего ненаглядного.       — Я?.. — сглатываю. — Ты что несёшь, психопат…       — Снова оскорбление, — вздыхает мужчина и берёт меня за подбородок. — Дорогая, я буду принимать крайние меры. И, кстати, чему ты так удивлена насчёт твоих левых отношений? Я же тебе сказал, что знаю гораздо больше, чем ты сама. Хочешь, я скажу ещё что-нибудь, чтобы ты окончательно поверила?       — Н-не надо, — лепечу я, беспокойно смотря в глаза Тики. — Я верю…       Он удовлетворительно улыбается и даже поглаживает по щеке, как будто я дрессированная собачка, которой после хорошего выступления дают кусочек сахара. Это сравнение невольно проскальзывает в моей голове.       — Мо-ло-дец, — звонко произносит он по слогам и резко поднимает мою голову за подбородок, щёлкает по носу. — Я надеюсь, что и в дальнейшем ты будешь такая же послушная.       — Если привыкну, — хмурюсь я. Он лишь усмехается, глядя куда-то мне не то на нос, не то на верхнюю губу.       — Привыкнешь. У тебя вся жизнь впереди.       Я откидываюсь назад, едва сдерживаю равновесие и, воспользовавшись секундным замешательством брюнета, обрушиваю свободную руку на его щёку. Получается звонкая пощёчина, от которой мужчина немного наклоняется в сторону и отворачивает голову. Я часто и громко дышу, смотря на застилающие лицо тёмные пряди. Во мне растёт ужас, паника. Теперь меня либо изнасилуют и убьют, либо лишат такой «радости» и просто убьют.       Я не успеваю соскочить с кровати, чтобы хоть как-то избежать атаки Тики, который был сейчас явно разъярён, и оказываюсь прижата к кровати. Надо мной нависает он, его щека яро пылает, в глазах пляшут черти. Я чувствую, как правое запястье сдавливает металлический браслет, левое — цепкие пальцы брюнета.       — Это был неверный шаг, красавица, — выдыхает Тики, свободной рукой убирая от моего рта пряди, а затем резко хватая меня за горло. — Лучше тебе меня не злить, потому что я люблю не только поощрять, но и наказывать.       Я судорожно дышу, хотя кислорода в лёгкие попадает достаточно. Мне страшно за мою дальнейшую судьбу, и этот страх выходит из меня в виде слёз. Я снова плачу. Господи, этот кретин заставляет меня плакать! Сколько ещё раз это будет повторяться?       — Слезь с меня, — я знаю, что наша поза двусмысленна, а от этого мне становится тошно. — Я боюсь тебя.       Тики отпускает моё горло, руку. Я сразу же хватаюсь за свою шею, проверяя её. Теперь синяки мне обеспечены, сто пудов.       — Ты не должна бояться меня. Ты можешь обратиться ко мне с любой просьбой, любым желанием. Я всё сделаю. Просто не делай того, чего не стоит делать, и будь вежлива. — Он сидит на мне, в прямом смысле слова, и говорит всё это с такой заботой, что у меня складывается впечатление, будто он сам верит в это. Однако я вспоминаю, что он сделал и шепчу сквозь зубы «тяжёлый, свинья», но, перехватив посерьёзневший взгляд Тики, тихо прошу:       — Я хотела бы поесть. П-пожалуйста, — выдавливаю из себя слова. — Пожалуйста, п-п-покорми меня…       Знаю, рискованно и опасно, но его «советы» указывают именно на такие обращения и просьбы.       — Что бы ты хотела? — с готовностью произносит молодой человек, сползая с меня и спускаясь на пол. Я облегчённо вздыхаю, чувствуя некую свободу. Дело обстоит уже немного лучше.       — Что угодно.       — Добавить в утреннее меню фужерчик с красным вином? — ухмыляется он, осматривая распластавшуюся меня. Я быстро смущаюсь и, сев, мотаю головой.       — Не пью спиртное.       — Как скажешь, — пожимает плечами он и идёт к двери. Я кидаю вслед «извращенец» и поправляю свитер. Мужчина останавливается у самой двери, поворачивает голову и хитро интересуется:       — Что ты говоришь?       — Я говорю, — краснею от неловкости. — Что молоко не пью. Не люблю. И каши тоже.       Тики вскидывает брови, но молчит. Он выходит и обязательно запирает дверь на ключ. Ясно, он всё-таки боится, что я сбегу. А боится этого лишь тогда, когда его рядом нет. Что ж, эту его самоуверенность можно использовать против него же. Надо просто его заставить показать мне домик. А для этого надо вести себя хорошо.       — Конечно, «хорошо», — фыркаю я и падаю на подушку, лицом вниз.       Вот так начался мой первый день плена.

***

      Я — человек, а человек — существо биологическое. И поэтому нет ничего удивительного, когда я, после того, как позавтракала, захотела в дамскую комнату. Тики после того, как я поела, расспросил о мелочах и ушёл. Я видела, куковала, умирала от тоски. Прошло около двух часов, как он вновь пришёл.       — Мне нужно в дамскую комнату, — заявляю я после скупого приветствия. Мне немного стыдно, но чего стыдного может быть в простой биологической потребности?       — Можешь верёвку мне на шею повязать, — предлагаю я, видя обескураженность молодого человека. — Я не сбегу.       Тики соглашается сразу же, но ещё какое-то время думает над тем, что такое сделать, чтобы я не улизнула. Наконец он что-то придумывает и освобождает мою руку от наручников. Я радостно тру запястье, вскакиваю с кровати и уже кидаюсь к выходу, как моё плечо крепко хватают.       — Куда собралась? — спрашивают на ухо. Я, запинаясь, отвечаю, что в дамскую комнату.       — А ты знаешь, где она находится? — я отрицательно мотаю головой, понимая свою глупость. Это лишь послужило тому, что в нём закрались ещё большие подозрения. — Вот, а чего бежишь? Дом большой, потеряешь в два счёта.       — Не подумала, — холодно отвечаю ему. — Давай, веди уже.       Мы выходим за пределы моей «камеры» в большой и просторный коридор. Уже судя по его стенам, можно сказать, что здесь живут богатые люди. Я замечаю пару дорогих картин прошлых веков, дорогие светильники и ковёр. Мы медленно продвигаемся дальше, я вижу окна, которые дают отличное освещение. Проходя мимо них, смотрю на улицу и округляю глаза: мы, как минимум, на третьем этаже.       Я была права, когда впервые рассматривала пейзаж со своей кровати: весь дом окружён высоченной железной оградой, по всему периметру растут деревья, а там, за ними, нет ничего. Только дорога, ведущая неизвестно куда.       Сдерживаю разочарованный стон. Маньяк очень умный и просчитывает всё наперёд. Даже если я сбегу, то прятаться здесь особо негде. Кругом голая местность, в радиусе километра, а может и больше, нет ни одной живой души. Господи, куда меня занесло? Где я?       — Вот, — указывает на дверь Тики. — Не делай глупостей, хорошо? Я не хочу тебя пугать.       Киваю и быстро захожу, тут же закрываясь. С той стороны нет ни капли недовольства. Он что, так доверяет мне? Ему же хуже.       Быстро делаю свои дела и осматриваю комнату. Небольшое окошечко начинается на уровне моей головы, и чтобы вылезти в него, мне надо на что-либо встать. Но этого «чего-либо» нет. Здесь вообще ни хрена нет!       Ладно, попытаемся так. Тихо открываю окно, и свежий воздух врывается в помещение, опьяняя меня. Я секунду стою, вдыхая полной грудью, а потом подтягиваюсь и… Ничего не получается. Я попробовала ещё раз. От моего занятия меня обрывает вопрос с той стороны:       — Анжелика, ты в порядке?       — Да, в полном, — отвечаю я, глазами ища то, чем можно подпереть дверь. — Я сейчас. Подожди.       Мои поиски не дают результатов, я плюю на всё и ещё раз подпрыгиваю. В этот раз всё получается как нельзя хуже: моя нога задевает какую-то банку с жидкостью, та опрокидывается с характерным звуком.       — Твою ма-а-ать…       — Анжелика, открой! — приказывают с той стороны. Я не отвечаю и лишь в панике начинаю подтягиваться и пытаться забраться на подоконник.       — Анжелика! — ручка начинает прыгать, я молюсь всем Богам, чтобы она выдержала. У меня уже всё получается, я не обращаю внимания на неистовые крики Тики и лишь взбираюсь на подоконник. Смотрю вниз, и голов идёт кругом: метров десять-пятнадцать, а то и больше. Мимолётом оглядываю домик снаружи и ищу на что бы встать. Ого, да здесь целый выступ длиной в кирпич! Можно спокойно встать на неё и добраться до того окна. Вот только если я сорвусь, то маньяк меня потом и по запчастям не соберёт.       Я немного колеблюсь, страшно же ведь. Наконец решаюсь, поворачиваюсь к улице попой, кидаю последний взгляд на комнату и… Вскрикиваю. Дверь закрыта наглухо, но передо мной стоит он. Я даже ничего понять не успеваю, как Тики рывком стягивает меня с подоконника, прижимает к себе. От такой наглости меня захлёстывает негодование, я начинаю извиваться, визжать, орать, даже пытаюсь кусаться. Мужчина держит меня крепко, но в итоге перекидывает через плечо и несёт к выходу. Я кричу, машу кулаками, пинаю его ногами и пытаюсь соскользнуть с плеча. Всё бессмысленно. Стены знакомого коридора пролетают передо мной, мне кажется, что мы летим. А вот и знакомая дверка, которая мне за большую часть дня остервенела. Я всё понимаю, ору пуще прежнего. И вот я чувствую, как меня неаккуратно снимают с плеча и кидают. Я с писком приземляюсь на кровать, сразу вскакиваю и слезаю с другой стороны кровати. Тики выглядит просто молодцом: на губах оскал-улыбка, глаза глядят прямо, сам он непоколебим, а на правой скуле длинной полосой запеклась кровь. Наверное, я его ногтём полоснула, пока вырывалась.       — Отпусти меня! — кричу и медленно иду в сторону.       Тики ухмыляется, следуя за мной и сокращая между нами расстояние.       — Конечно, я это сделаю, едва ты исправишься.       — Я не про комнату! Тварь, ненавижу! Я не твоя собственность, не надо делать из меня свою марионетку! Проверяй свои психопатские способности на ком-нибудь другом! — между нами остаётся пару метров, а я всё не знаю, как пробраться к двери. Если только напролом.       — Ты свободна, ты можешь делать всё, что хочешь. Только будь рядом, неужели я многого прошу? — уже серьёзно спрашивает брюнет. — Очень многого! Я хочу домой!       — Отныне это твой дом! — выходит из себя Тики и, одним прыжком оказавшись около меня, подкидывает и перевешивает через своё плечо. Я вновь ору, вновь оказываюсь скинута на постель, но в этот раз мне не даёт подняться туша молодого человека, что уже второй раз за этот день сидит на мне. Пытаюсь вырваться, но щелчок со стороны заведённой за голову руки меня отрезвляет. Я снова в наручниках. Дёргаю рукой — так и есть.       Тики падает рядом со мной на кровать и тяжело дышит. Я доставила ему столько хлопот, что он ещё ожидает атаки от меня, а потому подозрительно косится и поспешно встаёт.       — Ты мне всю щёку расцарапала, разодрала рубашку и оставила следы своих ногтей на моей груди. Я думал, с тобой будет проще…       — Петух тоже думал, но в суп попал. — огрызаюсь я, недовольно брякая наручниками и уже сидя на постели. — Пусть эти раны останутся тебе жестоким напоминанием о том, что ты сделал, ублюдок. Тронешь ещё раз меня пальцем, и я тебе не щёку — всю твою рожу расфуфыренную расцарапаю, понял?       Тики лишь посмеивается, качая головой. Он не верит в мои угрозы? Зря, Тики, зря…       — Так ты не хочешь мирно жить? — спрашивает он, повернув ко мне голову. Я вижу след своего ногтя и фыркаю. — Пойми, я тебе не хочу вредить. Я просто…       — Просто хочу изнасиловать тебя, — зло обрываю его. — Всего-то!       — Вы, девушки, все до одной, легкомысленные и постоянно думаете об одном.       — А какого хрена ты меня притащил сюда и чуть ли не в любви клялся мне здесь? Раз я такая тупая и легкомысленная, то почему ты обратил на меня своё внимание? — теперь я кричу от того, что мне обидно за такую характеристику.       — Ты не такая. Я не так выразился, — поправляется он. Я истерично хохочу в ответ.       — Господи, что ты наделал? Зачем я оказалась в лапах озабоченного идиота, который несёт какую-то хрень? За что мне это, а, Господи? — вопрошала я, безумно хохоча и смотря куда-то в потолок, как будто там находился тот, к кому я обращалась. Тики молча выслушал мой бред и, встав, направился к двери.       — Правильно, уходи! — мой смех начал превращаться в рыдания. — Не фиг смотреть на меня! Я же такая, как все, я же легкомысленная, чёрт побери! Нахрена ты вообще меня притащил? Я тебя спрашиваю! Что молчишь? Я ненавижу тебя, понятно? Запомните это хорошо, а ещё запомни то, что всем мечтам, которые ты там себе придумал, не сбыться! Будь ты последним козлом в этом мире — я никогда — никогда, слышишь? — не посмотрю на тебя так, как хочешь ты! Убирайся и забудь обо мне! Я лучше сдохну, чем стану жертвой малолетнего совратителя!       Я то плакала, то смеялась. Истерика захлёстывала меня всё новой и новой волной. Я даже не увидела, как посерьёзневший Тики налил из графина в бокал воды и безжалостно выплеснул её мне в лицо. Я задохнулась, закашлялась, начала отплёвываться и судорожно вытирать воду с лица.       — Ты… ты охренел в конец? — икая, спрашиваю я и очумевшим взглядом гляжу на брюнета. Тот лишь возвращается к столику, ещё раз наполняет бокал и ещё протягивает его мне, вместо того, чтобы вылить. Я бормочу «спасибо», но руки трясутся, держать бокал невозможно. Тогда мужчина, вздохнув, подносит бокал к моим губам, и я жадно делаю несколько глотков. Постепенно уровень воды в бокале становится мал, я успокаиваюсь, подползаю к подушкам и ложусь на них, глядя на Тики, который тем временем ещё раз наливает воду в бокал и уже залпом выпивает сам.       Уже в дверях он ещё раз оглядывает меня. Я смотрю в ответ, прекрасно вижу разодранную на груди рубаху, пару кровавых отметин у ключиц и ранку на скуле. Мне не стыдно. Мне вообще всё равно.       — Кстати, я хочу тебе сказать кое-что, что точно отобьёт у тебя всю охоту бежать домой, — говорит он неожиданно. Я лишь моргаю. — Мы в девятнадцатом веке, милая. Даже если ты сбежишь, то попасть домой не сможешь.       Брюнет уходит, а я перевариваю информацию. В девятнадцатом веке? Снова смеюсь, а затем опять плачу. Я застряла, хрен знает где. Мне не выбраться отсюда.       Я в плену.       Мне удалось немного поспать. Я проснулась в сумерках, когда солнце уже наполовину ушло за горизонт. Сейчас я сижу и жду чего-то, сама не знаю — чего.       Но вот ключ поворачивается в замочной скважине, в комнату входит Тики с подносом. Он мимолётным взглядом оценивает обстановку, слегка улыбается тому, что всё спокойно. Брюнет ставит поднос рядом со мной и присаживается неподалёку.       Я ем без аппетита и очень мало. Тики внимательно наблюдает, но ничего не говорит. Когда я заканчиваю трапезу, он молча встаёт, берёт поднос и пытливо глядит на меня. А я сижу и пялюсь в стену. Проходит минута, и я, хватая край одеяла, заваливаюсь на бок. Мне не хочется спать, но и не хочется видеть его. Он это понимает и уходит, а я продолжаю думать над тем, где же я видела его.       Первый день плена прошёл.