Я плохо спала ночью. От этого я сейчас чувствую себя похуже разбитого корыта, меня немного подташнивает, а голову разрывает снарядом. Видимо, новая обстановка и экстренная ситуация плохо влияют на мою и без того неустойчивую нервную систему, поэтому со сном у меня уже пошли проблемы. Или это из-за того, что я вчера поспала вечером? Возможно, хрен знает.
По туману, окутывающему практически всё, я определила примерное время. Где-то часов шесть-семь, может раньше. Спокойно разглядываю пейзаж за окном, в голове прокручивая план примерного побега. Пока ничего не выходит, и во всём виновата головная боль. Я тихо вздыхаю, кидаю расстроенный взгляд на наручники.
— Девятнадцатый век… — шепчу про себя, вспоминая вчерашние слова Тики. Как так получилось? Может, он фокусник какой или гипнотизёр? А как тогда объяснить, что он меня вырубил, всего лишь прикоснувшись пальцами к моему лбу?
Да, я вспомнила эту деталь ночью. А вот этот пейзаж за окном? Он и правда напоминает чем-то участок перед домом прошлой эпохи. Сейчас у людей уже другие вкусы, и такое увидеть — редкость. Но я не думаю, что Тики повихнут на стиле прошлых лет. Он на молодых девушках повихнут, чёртов извращенец.
Я слышу, как мой живот издаёт рёв умирающего кита. Сглатываю, чувствуя подкатившую тошноту. Если я сейчас не поем, то потом в меня хрен что засунешь.
Побег… я должна ещё раз попытаться сбежать отсюда, чего бы мне это не стоило. Я, конечно, боюсь, что моя выходка в какой-то момент выльется мне в смерть, но оставаться в лапах этого морального урода — ещё хуже. Пусть я лучше буду жестоко убита, чем не раз изнасилована.
Однако, он вчера говорил что-то о том, что не сделает мне больно… Не верю! Нет! Все так говорят.
Я бы прямо сейчас сбежала, но только вот холодный браслет не даёт мне даже сползти на пол, нечего уже и о двери говорить. У меня даже отмычки нет! Хотя, невидимка в кармане сможет её заменить, но КАК МНЕ ДОБРАТЬСЯ ДО КАРМАНА???
Я придумываю причины, по каким он мог бы отстегнуть от меня наручники. Придумать что-либо сейчас сложно, может, просто стырить ключи, пока он тут крутится у кровати? Или как-то заставить его хотя бы поближе ко мне сесть, или… О, Боже! Анжелика, о чём ты думаешь? Какой «ближе»? Ещё таким способом ты у извращенца ключи не выманивала! Чем-чем, а своим телом торговать не смей!
Вдруг среди тишины я начинаю различать тихие шаги, которые с каждой секундой становятся немного громче. Что делать? Опять притвориться спящей? А где гарантия того, что он разбудит меня не пинком в бок? Или за волосы, например, не оттаскает? Придётся просто сидеть и ждать.
Именно этим я и занимаюсь, когда с той стороны слышится стук, в скважине поворачивается ключ, и в дверях появляется его довольная рожа. На нём снова белая рубаха, снова штаны. Всё так по-простому сидит на нём, что в моей голове мелькает мысль: «его ничуть не колышет, что у него заложница. Он просто дома, а я всего лишь зверёк».
— Доброе утро, красавица. Как спалось? — спрашивает брюнет, закидывая ключ себе в карман штанов и проходя к кровати. Я молчу, сжав губы в узкую полосочку, и слежу исподлобья за каждым его движением. Тики видит это, какое-то время старается не показывать своих чувств, но в итоге смеётся.
— Ты так смотришь на меня, как будто это я вчера тебе нанёс побои, а не ты мне. — говорит он, ставя поднос на край постели. Я с секунду изучаю его скулу, где нет и намёка на царапину или шрам от неё, и демонстративно отворачиваюсь от него. Боковым зрение вижу, что Микк удивлённо смотрит на меня, выпрямившись. Кажется, он искренне удивлён, почему же я не ем.
— Ты чего? — спрашивает мужчина, опираясь на скомканное одеяло. — Дуешься на меня из-за вчерашнего?
Я ощущаю дрожь в ногах, которые тот час подтягиваю к подбородку. Если он меня коснётся, то боюсь, что истерика вновь завладеет мной. Я бываю порой неустойчива к окружающим ситуациям, поэтому иногда пью успокоительное. Однако, когда оно так нужно, его нет.
— Ан-же-ли-ка? — по слогам произносит он, касаясь своими пальцами моих волос. Вздрагиваю, как от электрического разряда, и с криком «не трогай!» отмахиваюсь. Не уклонись брюнет, я бы ему знатно съездила по роже, но фортуна отвернулась от меня… А и хер, сама справлюсь.
— Не смей прикасаться ко мне, грязное существо! — выкрикиваю и с вызовом смотрю в зелёно-карие глаза, которые немного распахнуты от удивления. Но вот Тики вновь берёт себя в руки и, посмотрев на меня более-менее спокойно, ухмыляется.
— Я сделал что-то не так? Твой вид говорит об этом.
Я молчу, лишь комкая от злости вспотевшими ладонями одеяло.
— Не надо пытаться строить из себя недотрогу. Этим ты всё равно ничего не добьёшься. Лучше поешь, потому что если ты будешь голодать, то это тоже не приведёт ни к чему хорошему. Господи, — вздыхает брюнет и, накрывая ладонью глаза, отворачивается. — Не смотри на меня так, как будто я сделал что-то ужасное! Как будто надругался над тобой, в самом деле!
— Когда ты отпустишь меня домой? — спрашиваю прямо, без лишних прелюдий. Я решила, что сегодня буду давить на него со всех сил и выбивать себе свободу. Хватит быть пленницей. Побыла — а теперь домой. Но, видимо, у Тики другие планы на меня и мою свободу, потому что он досадливо морщится и произносит:
— Давай сейчас не об этом. Поговорим позже. Лучше поешь.
— Не буду, — упрямо произношу я и кидаю мимолётный презрительный взгляд на поднос. Замечаю там тарелку сырников, которые я очень и очень люблю, но не подаю виду, вновь с вызовом начав глядеть в глазёнки психа. Однако желудок решает по-другому, и вот на всю комнату раздаётся истошный вопль кита. Я округляю глаза, краснею, смущённо отвожу взгляд в сторону, про себя матерясь, как сапожник. Тики щурится, как лис, произносит:
— Точно не хочешь? А знаешь, что врать нехорошо?
— А красть несовершеннолетних — хорошо? — сквозь зубы цежу я, сверля взглядом окошко.
— Ты делаешь из меня маньяка. Ешь, пока не остыло, — в голосе брюнета звучит досада вперемешку с серьёзностью. Он, видимо, начинает злиться на меня, вон как в зеркало смотрит. Словно зверь, которому уже надоело бегать за жертвой; зверь, который уже не играет, а взаправду намеревается убить.
— Не буду. Может, ты меня отравить хочешь или усыпить. Я сейчас съем, а потом… — что я несу, Господи? Вчера-то всё слопала, даже ухом не повела. Ещё и сама просила покормить меня, а сегодня? Нос ворочу, осторожничаю. Видимо, первый шок уже отступил, мозг начинает запускаться.
Тики же в этот момент смотрит на меня, заторможенную, словно на сбежавшую из психбольницы дуру. А потом, усмехнувшись, с улыбкой произноси то, о чём я сейчас думаю:
— А вчера ты не такая привередливая была. Злишься на меня за то, что я тебя держу здесь?
«Нет, блять!» — дёргаюсь, заслышав больную на данный момент тему.
— Не злись, не надо. Пища плохо усваивается, если слишком много нервничать. А насчёт отравы… — Тики разводит руками, словно за что-то извиняется. Я аж меняюсь в лице, сглотнув. — Извини, но мне кажется, что вкус еды чуть-чуть поменяется, если добавлю её.
— Шутник хренов! — ору я и хватаю подушку, которая в следующую секунду летит в мужчину. Тот с ироничной улыбкой на губах ловит спальную принадлежность и трепет её в руках.
— Играть потом будем, а пока — ешь. Не против, если я посижу и посмотрю, как ты будешь трапезничать?
— Ты хочешь, чтобы я подавилась и умерла? Хорошо, оставайся, — разрешаю я великодушно, подвигая к себе поднос. Чашка с кофе едва не переворачивается, пока поднос скользит по одеялу, отчего испуганно пищу, боясь за дорогую ткань. Тики лишь обречённо вздыхает и хочет что-то сказать, пока пристраивает свой зад на кресле, но я кидаю на него убийственный взгляд, и он молча садится, устраивая рядом подушку. Еда стоит передо мной, я едва заметно сглатываю, предотвращая новое урчание желудка.
Никогда не думала, что мужчины умеют вкусно готовить. И хотя Коля говорил, что мужчина-повар — это как скатерть-самобранка, — приготовит из говна конфетку, я всё равно не верила. Сам парень никогда не брался за сковородку и даже смутно представлял себе, как выглядит вафельница, но хвалил своего отца, который каждое воскресение сменял у плиты свою жену. Я мечтала попробовать еду, приготовленную его отцом или хотя бы просто мужчиной, но всё не удавалось…
Кажется, «никогда не говори „никогда“»? Так это называется?
Короче, сбылась мечта идиотки: я попробовала еду, приготовленную мужскими руками. Не спорю: вкусно, просто пальчики оближешь (этого я делать точно не буду!), но выражать свой восторг не буду, даже если он тут мне торт забабахает со взбитыми сливками. Или свадебный. Ещё хуже…
— Спасибо, — произношу я, отодвигая поднос с пустой тарелкой, и беру кофе. Носом пробую воздух и определяю, что кофе сварено. Именно СВАРЕНО!
— Едрид-Мадрид. Вот так дела, — изумлённым взглядом изучаю всю в ряби поверхность чёрного напитка. — Арабика?
— Угу, — кивает Тики, вальяжно закинув ногу на ногу и подперев рукой щёку. — Нравится?
Я в ответ молчу, лишь продолжая вдыхать запах кофе. Конечно, мне нравится, но говорить я ему не буду. Хотя, он сам видит, с каким трепетом я вдыхаю запах кофе, и наверняка рукоплескает себе в мыслях.
Тишина давит на меня слишком сильно, отчего я морщусь. Уже довольно долгое время я не общалась нормально с
нормальными людьми. Общение с этим психом не доставляет мне особого удовольствия, на любое его слово я пытаюсь ответить сарказмом, потому что в глубине своей души просто ненавижу его. Я пытаюсь уколоть его, чтобы и ему было больно, как мне. А он смеётся в ответ. Или кидается.
Точно психопат. Ему лечиться надо!
— Кхм, — робко выдавливаю из себя я и поднимаю тяжёлый взгляд на мужчину, — а… А ты не из России?
Нашла, что спросить, в самом деле. Но другой вопрос у меня просто не лёг на язык.
— Я из Португалии, — отвечает Тики с оживлением. Его реакция говорит только о том, что он давно ждал этого момента.
— Ты португалец? По тебе не скажешь… Ни акцента, ни-и…
— А тебя легко принять за иностранку. У тебя и разрез глаз не такой, как у русских, и форма лица, и цвет волос. — брюнет перечисляет все мои параметры, сопровождая речь взглядом. Он касается, щупает меня буквально всю своими зелёно-карими глазами, а я от омерзения уже в сотый раз чувствую тонны мурашек по спине.
— Не знаю, — отвечаю неопределённо, потому что чего-то стоящего придумать не могу из-за такой обстановки. — Что ты делаешь в России?
— Скажем так, путешествую.
— Путешествуешь? И во многих странах ты бывал? А города?
— Если перечислять, то уйдёт много времени. Но особенно мне запомнились Париж и Нью-Йорк. На такие города стоит поглядеть.
— А Москва? Столица России не так стоит твоего внимания?
— Почему же, — прикрывает глаза Тики, вздыхая. Держу пари, что он уже не рад, что поддержал эту тему. — Москва тоже хороша… В своём плане…
«Врёшь, собака. Врёшь и не краснеешь!»
— Понятно, — только и отвечаю я. Выпив немного кофе, раздумываю над тем, что бы ещё такого у него спросить. Вроде пока нормальный человек, образованный, воспитанный. Но готова поклясться жизнью, что у него есть вторая сторона. В научном мире это называется «раздвоение личности».
— Хочешь ещё что-то спросить? — довольно резко говорит брюнет, отчего я вздрагиваю. Неуверенно кивнув, интересуюсь:
— А сколько тебе лет? Ты выглядишь довольно молодо.
— Хех, спасибо, — он проводит рукой по волосам и так стреляет глазами, что я едва не переворачиваю чашку с кофе на кровать. Едва удерживая кружку в трясущихся руках, пытаюсь совладать с самой собой и приглушённым голосом говорю:
— А мне всего семнадцать. И я нигде, кроме своего городка, не была.
Зачем я всё это сказала — хрен знает. Но что-то буквально толкнуло меня болтануть именно это.
— Я знаю, Анжелика, — не хочу, чтобы он называл меня по имени, не хочу! — я очень много о тебе знаю.
— Например? — холодея внутри, тихо спрашиваю я. И Тики начинает говорить. От его слов у меня всё внутри переворачивает вверх дном, застывает в таком состоянии и мешает дышать, говорить, жить. Я чувствую своими похолодевшими руками ещё тёплую чашку с кофе, но уже не чувствую кровати под собой. Мой шок — мой минус.
— Например? Например, ты живёшь на улице Комиссаров, дом 261, квартира 45. Встаёшь ты каждый день в семь часов, до этого ровно восемь раз отключив будильник. Предпочитаешь не завтракать, а, быстро собравшись, сразу идти на учёбу. До института недалеко — всего двадцать минут. Постоянно идёшь по правой стороне тротуара, берёшь в киоске «Новости» какой-нибудь журнал… Нет, кроссворды чаще всего. Затем приходишь в институт и почти все пары напролёт угадываешь слова. Мне стоит продолжать о том, что ты делаешь помимо этого в высшем учебном заведении? — вопрошает брюнет, как бы не замечая моих увеличенных до максимума глаз. — Ой, забыл. Последнее время всегда и везде слушаешь музыку норвежского ди-джея, на которого «подсела» недавно. Угадал?
Я знаю, что нормальному человеку на меня сейчас и посмотреть страшно было бы, но этот… Этот улыбается. У меня на лице отражён такой испуг, что мной можно напугать всех индейцев в Африке, однако португальцу это, как горох об стену.
— Ты… т-т-ты следил за м-мной? — слова даются мне с трудом. Я начинаю паниковать, чувствую, как в груди что-то отчаянно начинает биться, просясь наружу. Это злость. Банальная злость за то, что мою автономию нарушили. Я не люблю, когда в мою личную жизнь, в моё личное пространство кто-то влезает. У нас с Колей из-за этого ссоры были, а этого парнишу я и вовсе на лоскутья для одеяла порву.
— Та-а-ак! — быстро вдыхаю, беру себя в руки. Надо успокоиться. Я не должна устраивать истерику, не должна пробуждать в Тики зверя. Всё должно быть сделано с точностью и спокойствием.
— Я, конечно, понимаю, что в институте ты ещё мог за мной понаблюдать, — дрожащими от переполняющих меня эмоций губами говорю я, сжимая кружку. —И по дороге в него — тоже. Но как, скажи мне — как? ты мог узнать, что я восемь раз отключаю чёртов будильник? А-а-а, — вдруг меня посещает догадка, — тебе Николай сказал, точно!
— Нет, — качает головой португалец, но больше ничего не произносит.
— Не ври, — угрожающим тоном произношу я, — ты не мог узнать это из ниоткуда. Только Коля мог… — замолкаю, неожиданно понимая, что про ди-джея Коля точно не знал. Это единственное, что я не говорила своему парню, потому что тот не любит всякую танцевальную зарубежку. Ему больше по душе рок, пост-грандж.
— И давно ты этим занимаешься? — спрашиваю прямо, без всяких намёков. И так понятно, какими методами он добывал обо мне информацию.
— Чем? — хмурится брюнет, не совсем понимая смысл заданного вопроса. Я несколько секунд открываю и закрываю рот, как рыба, ищу подходящие слова для описания, но, в итоге сдавшись, говорю просто:
— Подглядыванием, наблюдением, шпионажем, в конце концов. Как хочешь это называй. Хотя, зачем я тут распинаюсь? Тебе это ближе, чем мне. Кто из нас маньяк, наконец? — вот блин. Начинаю понемногу терять контроль над своими эмоциями. Звиздец. Надо как-то опять вернуться к балансу, надо взять себя в руки. Вдох-выдох, вдох-выдох… Ой, кажется, он что-то говорит!
— …Что я не маньяк. Будь я им, я бы уже давно использовал тебя
по назначению, — Тики ухмыляется. — И убил. А так я не маньяк. И вообще, зачем ты опять всё сводишь к этому? Я же просил, — Тики устало и обречённо мотает головой. Я залпом выпиваю кофе, чувствую, как всё внутри успокаивается. Уже хорошо.
— Но как-то же ведь ты узнал о проклятом будильнике? — повышаю голос я, с грохотом ставя пустую чашку на поднос. — Понимаю, на первом этаже подглядеть в окно можно, но не на шестом же! И про музыку… Ну, тут легче лёгкого, сам знаешь…
— Вы, люди, всегда мыслите только в силу ваших возможностей. Поэтому тебе и кажется, что взять и поглядеть, что творится в квартире на шестом этаже — просто невозможно. — Тики уже не глядит на меня, он смотрит в зеркало, и взгляд его насмешлив. Слова о людях немного вводят меня в заблуждение. А он что, не человек, раз говорит такое?
— А ты прям можешь, — фыркаю я, всем своим видом показывая сарказм. Его хитрый взгляд, брошенный на меня, заставляет всё моё существо сжаться. — Нет, ты монстр. Или больной на голову. Псих.
Я перевожу встревоженный взгляд на окно. Там уже потихоньку встаёт солнце, туман рассеивается, уже отчётливо виден широкий ствол дерева и его зелёная, едва движущаяся крона. Только сейчас, в свете восходящего солнца, я вижу сравнение этого дерева с той небольшой берёзкой, которая растёт около моего подъезда. Везде, где я была у нас в городе — у родственников, у подруг и друзей, у знакомых — нигде не было такого деревца. Везде однообразные, скучные, такие похожие друг на друга.
Воспоминания о дереве медленно переплыли в воспоминания о доме. Я заскучала.
— А когда ты отпустишь меня домой? — спрашиваю, всё ещё глядя в окно. Толку от того, что я задам этот вопрос, поглядев на него, не будет. Да и активность у меня поубавилась. А настроение и вовсе упало до отметки «хреново и хренее».
— Неужели тебе здесь плохо? — оживает мужчина. — Какие-то неудобства?
Я поджимаю губы и от души трясу рукой, где болтается браслет наручников. Он дурак или притворяется, я понять не могу?
— Извини, но это всего лишь необходимость. Если бы ты была паинькой…
— Ненавижу это слово, — рычу я. — Паинькой… Именно такие паиньки и вырастают шлюхами. Я не была спокойной и не буду. Поэтому заруби на носу: первое, что я сделаю, когда выберусь отсюда — застрелю тебя. О чём ты вообще думал, когда тащил меня сюда? Если ты так хорошо знаешь мой характер, мои привычки, даже моё расписание дня и те часы, когда я принимаю ванную, то почему ты не предусмотрел того, что я начну разносить здесь всё, вплоть до стен? А зачем ты придумал про какой-то 19 век? Ты больной? Нет, ты реально больной? — нервно посмеиваюсь я. — Или думал, что дубаснешь меня по голове, а я всё забуду? Выкуси, падла.
Ого, вот это я загнула. Перешла на нецензурную лексику. Это значит, что он меня довёл. Ещё не окончательно, но уже рядом с критической точкой. Если Тики вякнет сейчас хотя бы словцо, которое мне будет не по нраву, то просить его потом о ванной и уборной не имеет смысла.
Я просто опущу его ниже плинтуса.
Тики медленно поднимается с кресла, пожирая меня своим хищным взглядом. Я часто дышу, с вызовом глядя в эти по-кошачьи прищуренные глаза. Мужчина медленно направляется ко мне, засунув руки в карманы брюк, нарочно вышагивает, тянет время, заставляя меня с каждой секундой ощущать всё больший животный страх. Надо бежать, а я не могу: браслетик мешает.
Я просто чувствую, как внутри всё сотрясается, когда брюнет упирается коленом в край кровати.
— Падла? — тихо переспрашивает он, нависая над кроватью. Его лицо находится на одном уровне с моим, но между нами расстояние вытянутой руки. Его руки, не моей — коротенькой. Это немного радует, потому что чем больше между нами метров/сантиметров, тем мне спокойнее.
Я набираюсь смелости и киваю. Мол, да, падла и ещё какая.
— Ну, раз так, то срок твоего пребывания здесь увеличивается, — со смешком говорит Тики. Я от изумления и неожиданной вести открываю рот и во все глаза смотрю на португальца. Даже никак не реагирую на то, что он высвобождает свою одну руку из плена кармана и трепет ею по голове.
— Рад видеть тебя в моём доме, Анжелика. Надеюсь, тебе понравится гостить, — с этими словами мужчина берёт поднос и идёт к двери. Вот тут-то меня словно окатывают кубометрами воды.
— Подожди-подожди! А…А насколько увеличивается? Тики, погоди немного, давай договоримся!..
Брюнет уже нажимает на ручку двери, но всё равно поворачивается ко мне.
— Поговорим позже. Ты, как я вижу, больше не в духе вести разговоры.
— Да стой ты, мать твою! Мне в ванную надо! И ещё по делам! — уже кричу я, вскакивая с кровати. Металлический браслет больно впивается в нежную кожу запястья, отчего невольно вскрикиваю. — Мне надо причесаться, умыться, переодеться наконец. Раз я у тебя в гостях, то будь добр предоставить все удобства гостье! — в моём взгляде столько упрёка, что мужчина, вздохнув, возвращается в комнату. Поставив поднос на столик, он задаёт вопрос, который, наверное, очень долгое время будет между нами актуален:
— И как это сделать?
Я начинаю говорить, что мне всё равно и что это его святая обязанность — дать мне ванну, зеркало и всё прочее.
— Как я могу тебе всё это дать в такой мере, какой ты хочешь, если я не доверяю тебе?
Ах, всё дело в какой-то вере!
— Так ты поверь, — очень просто и равнодушно говорю я, но Тики не до смеха. Он серьёзен, как бабки у моего подъезда.
— Я могу пообещать. Дать честное слово, если ты хочешь.
— Что мне твоё честное слово? — немного взвинченный брюнет вновь кладёт руки в карманы брюк и начинает расхаживать по комнате взад-вперёд. Он упорно думает, что видно по его небольшой морщинке на лбу. Его сильно смущают мои обещания, которые я не выполняю. Он ищет рациональное решение, а я просто валяю дурака. А что он хотел от заложницы? Ах, простите. От гостьи, точно.
— Если бы ты хоть чуть-чуть внушала к себе доверия…
— Ты не ангела крал, в конце концов. И тем более не монашку. Страдай.
— Страдать? Кажется, это ты страдаешь, — хмыкает Тики, едва скользнув по мне взглядом и продолжая ходить. — Тебе же нужны ванна и прочее, а не мне.
— Извини! — повышаю голос. — Но это не ты в заложниках у меня, а я! Будь наоборот, то я бы позволила себе всё: и прочее, и ванну, и зеркало. И у тебя бы не попросила. Даже во внимание бы твоё мнение не поставила.
— Вот, — вздыхает мужчина. — Мы снова возвращаемся к тому, что между нами нет доверия.
— Да о каком доверии может идти речь? Ты — похититель, я — заложница. Всё! Какое доверие? Ну, нахрен! Ни-ког-да!
— А ты попробуй. Посмотри, что зависит от этого.
Я засмеялась, упав на подушки.
— Ты меня в туалет, что ли не пустишь? Или тебе нравится смотреть в мои опухшие глаза? Уверена, что вчерашняя тушь до сих пор у меня мешками под глазами лежит.
Португалец останавливается напротив кровати, и какое-то время смотрит на меня. Я снова сажусь и даже принимаю безразличное выражение лица, чтобы окончательно скрасить ситуацию. Тики смотрит пять, десять секунд, а потом продолжает свой маршрут, что-то про себя бормоча.
— Понравилось? Очешуеть, правда?
— Хорошо. Я подумал, — брюнет не отвечает на мои саркастические вопросы. — Если не хочешь основывать наши
отношения на доверии, то будем довольствоваться тем, что есть.
Какие отношения? Что? Он на что намекает? Ладно, оставим это на потом, а пока попробуем выбраться из этой тюряги хотя бы на часик-полтора, а там может и сбежать.
— Согласна, — угрюмо соглашаюсь я, выслушав предложение португальца. — Побуду сучкой на поводке.
Тики не нравится мой лексикон, по дрогнувшим скулам видно. Он берёт поднос и уходит, ничего не сказав на мой ответ. Уговор наш прост, как дважды два: сейчас Тики вернётся, притащит с собой моток конской верёвки, повяжет мне на шею или на руки (это куда Его Психопатчество определит) и поведёт в дамскую комнатку. А потом, вечером, я посещу ванную. И ещё мы договорились о том, что он после дамской комнаты разрешит мне походить по комнате, причесаться, переодеться. Конечно, сам Тики будет в это время здесь же.
— Ещё я сиськами перед ним не трясла, блин. Зашибись, бляха-муха. Переоденусь после ванны, — ворчу я, отдаваясь воспоминаниям о нашем уговоре и ожидая мужчину. Он возвращается спустя полчаса с небольшим мотком ниток (хоть не конских, уже плюс) и, обойдя кровать кругом, останавливается напротив меня.
— Я думала, ты на канат меня привяжешь к себе, — фыркаю, вставая. С неким себялюбием протягиваю руку с браслетом, насколько это возможно, внутри просто сгорая от нетерпения. Сейчас, уже сейчас я буду свободна!
— Я похож на человека, который любит издеваться над бедными девушками? — Тики спокойно достаёт ключ от наручников и не спеша втыкает его в скважину.
— Больше на того, кто любит их красть. Ой! — дёргаюсь от того, что холодный браслет касается небольшой ранки на запястье. Но португалец думает, что я пытаюсь сбежать, потому с такой силой сжимает мой локоть, что я перестаю его чувствовать. Но, видя, что всё в порядке, а я не собираюсь никуда бежать, отпускает.
— Извини, — брюнет ловко обматывает мои запястья, но вдруг замечает ту самую ранку, из-за которой я выла минуту назад. — В туалете найдёшь шкафчик над раковиной, там есть все дезинфицирующие средства и бинт.
— Да поди не умру, — отмахиваюсь я, стараясь смотреть на свои руки, а не на грудь мужчины, которая, словно каменная стена, накрывает меня, заслоняет всё позади себя. Я ни черта не вижу, но точно и ясно чувствую, как в мой опущенный затылок, ближе к темечку, опускаются примерно равные порции выдыхаемого брюнетом воздуха.
— Необходимо обработать, — уже с напором говорит он, завязывая последний узел. — Вот и всё. Идём.
Тики отходит немного в сторону, держа конец не очень длинной верёвки в своей руке. Я кидаю неуверенный взгляд на португальца, но он кивком головы разрешает мне идти. Медленно подхожу к двери, аккуратно кладу руку на ручку двери и поворачиваю её. Натяжения верёвки совсем не ощущается, зато ясно ощущается присутствие Тики за спиной. Выхожу в коридор и первым делом оглядываю тот конец коридора, где я ещё не была. Там видна лестница, светлый проём, какие-то картины-не картины, висящие в небольших деревянных рамках вдоль стены. Замечаю ещё две головы оленей. Странно, но эти чучела выглядят, как живые.
— Ты куда? — хитрый голос мужчины заставляет меня оторваться от рассматривания интерьера и повернуться.
— Что?
— Нам туда, — брюнет кивком головы указывает в противоположный конец коридора. Я ещё раз оглядываюсь и иду в указанном направлении.
— Покажешь мне потом дом? — робко интересуюсь я, когда вижу знакомую дверку дамской комнаты. Как будто потом об этом поговорить нельзя было!
— Обязательно, — в улыбке Тики проскальзывает что-то заботливое и доброе. Я в ответ поджимаю губы и захожу в комнату, протянув верёвку в небольшую щель под дверью и закрывшись. Он пытается показать себя с лучшей стороны, но хрен меня проведёшь. Я учёная, знаю, чем пахнет дело, когда из злых резко становятся добрыми. И эта его улыбочка… Не получится меня наебать, Тики. Я уже решила, что смотаюсь отсюда.
Не знаю почему, но совета Микка я послушалась: заглянула в шкафчик, достала перекись и обработала. Забинтовывать, конечно, не стала, но на всякий случай сунула в карман джинсов бинт и прикрыла всё это свитером. Рано или поздно пригодится, я это знаю.
Глянув в зеркало, я ужаснулась. Не удивительно, что после того, как Тики повнимательнее рассмотрел меня, то сразу же решил сводить меня умыться. Мешки от недосыпания были бы менее заметны, если бы не проклятая тушь и подводка, которые так размазались по глазам, что я теперь похожа на призрака. Кожа бледная, нижняя губа от чего-то треснула в уголке. Вроде меня не били, только я била…
— Чёртово похищение, — бормочу я, включая воду. Тёплым потоком она падает мне на ладони, я просто ловлю кайф. Больше суток я была без воды! Офигеть! И теперь вот она, родимая, здесь. Я её чувствую!
Быстро смываю весь макияж, который макияжем-то перестал называться ещё вчера. Снова смотрю в зеркало. Без туши и стрелок я не такая. Какая-то обычная, даже слишком. Мне не нравится своё обычное отражение, ведь я уверена, что природной красотой не наделена. Лишь благодаря макияжу я такая красотка, а так… курица, одним словом.
Надеюсь, он хотя бы тушь мне взял и тональник.
Я выхожу в коридор и вижу, что Тики терпеливо ждёт у противоположной стены, облокотившись на неё. Едва моя нога касается ковра на полу, как мужчина отрывает свой взгляд от пола и смотрит на меня. Я угрюма, неприветлива, но довольно спокойно произношу:
— Ты мне хоть что-нибудь из косметики взял?
— Зачем? — искренне удивляется он.
— Что? Совсем ничего? С ума сойти…
— Ты и так красива.
— Спасибо, — сквозь зубы цежу я, проходя мимо осматривающего меня с ног до головы мужчины.
Мы возвращаемся ко мне в комнату. Я стою посреди помещения и терпеливо жду, когда Тики закроется на ключ. Пока это происходит, я оглядываю свою комнату с другого ракурса. Что ж, она довольна просторна, здесь можно спокойно побегать, попрыгать, побеситься и что-нибудь сломать. А можно просто завалиться на пол и лежать, рассматривая либо потолок, либо голубое небо за окном, где уже встало солнце и щебечут птицы.
— Удивительно, что сегодня ты не пытаешься сбежать, — хмыкает португалец, подходя ко мне и развязывая верёвки.
— Ещё не вечер, — я снова смотрю на свои руки, снова ощущаю его дыхание на своём затылке. Да сколько можно? Он что, специально всё это делает, чтобы тут совратить меня?
— Это предупреждение? — вопрошает мужчина, аккуратно стягивая ослабшую верёвку с моей левой руки, а затем — с правой. — Обработала? — проводит большим пальцем по ранке на правом запястье. Я шикаю от недовольства, что он ко мне прикасается, а не от боли, но Тики всё равно отступает, связывает верёвку. Я впервые вдыхаю полной грудью, ощущая свободными не только свои руки, но и себя. Я наконец-то могу походить, потрогать всё, расчесаться. И взять ту чёртову невидимку в своём кармане куртки.
Медленно, чтобы не выдать хоть каких-нибудь подозрений, прохожу по всей комнате, оглядывая туалетный столик, лампу на тумбочке, кресло, окно и всё, что за ним.
— Какой большой участок, — отмечаю я вслух, взглядом ища калитку.
— Будешь хорошо вести себя, сможешь в скором времени гулять по нему, — говорит Тики, стоя у двери и наблюдая за моими похождениями. Я лишь иронично хмыкаю и иду к столику. Мне нужно привести себя в порядок.
Я быстро расчесала волосы и собрала их в высокий хвост. Ради интереса даже выдвинула несколько ящичков, которые были наполнены многими женскими штучками, но не косметикой.
— Сам покупал? — с грохотом закрыла я ящик. — Хотя, что я спрашиваю… Можно мне ещё походить по комнате? Хотелось, чтобы руки чуть-чуть отвыкли от наручников.
— Пожалуйста, — португалец проводит рукой по воздуху, давая мне свободу действий, а сам устраивается в излюбленном кресле.
— Раз так, то давай поговорим ещё о чём-нибудь, как утром. Ты говорил, что ты португалец. Скажи что-нибудь на португальском, — прошу я, вставая из-за туалетного столика и проходя к окну.
— Você é linda, querida senhora.
Вы прекрасны, милая леди.
Подхожу к окну и, резко повернувшись, заинтригованно спрашиваю:
— Что? Что ты сказал?
— Ничего особенного, — мотает головой он. — Просто сказал, какая сегодня прекрасная погода.
— А я знаю лишь английский, и то плохо, — признаюсь с горем пополам. Что ж, этот язык я знаю ещё хуже, чем русский. Мне предлагали выучить ещё и немецкий, но мне повезло, я отказалась. А то сейчас бы ни «бе», ни «ме», ни «ку-ка-ре-ку» ни по-английски, ни по-немецки.
— Do you speak English?
Вы говорите по-английски? — без всякого акцента, с интонацией, всё, как положено, говорит Тики. я округляю глаза и с небольшим восторгом выдавливаю:
— Ого… И много ещё ты знаешь языков? Ты, случаем, не переводчик?
— Нет, я не переводчик. А кроме английского, русского и своего родного португальского, я знаю ещё французский, немецкий и итальянский.
— Уверена, что это ещё не весь список, — отворачиваю своё офигевшее лицо к окну и уже тогда беззвучно, с мимикой произношу: «Пиздец!».
— Я из благородной семьи, это всё объясняет. Аристократ, так сказать.
— Да ладно? Серьёзно? А этот дом… это твоё состояние, так?
— Можно сказать. Как таковым наследством своего отца я не располагаю, всем заведует старший брат. Он крупная шишка.
— У тебя есть брат? — не знаю почему, но, чем больше я узнаю о моём похитителе, тем больше диву даюсь.
Брюнет кивком головы соглашается со мной.
— А он знает, чем занимается его младший брат? — спрашиваю я, тонко намекая на его грех, то есть похищение меня. Но Тики не сразу это понимает.
— Шерилу порой всё равно, где я и что со мной. Однако он беспо… — настал тот момент, когда до мозга португальца дошло, что вся моя фраза пропитана скрытым сарказмом. Мужчина медленно выпрямляется в кресле, при этом его взгляд становится настолько серьёзным, что я начинаю медленно ретироваться к кровати. Всё, отгулялась. Довела парнишу, теперь он мою свободу надолго прикроет.
— У меня есть ещё дела. — отстранённо произносит Тики, вставая с кресла и направляясь ко мне.
— Можно не приковывать? — с отчаянием произношу я, плюхаясь на край кровати. — Пожалуйста, Тики!..
Меня никто не слушает. И вот через полминуты я снова оказываюсь прикована к спинке кровати. Португалец, рывком схватив со столика моток ниток, за два шага дошёл до двери и, кинув напоследок холодный взгляд, ушёл.
Я довела его.
***
В обед он не перекинулся со мной и парой слов. Я ела, поставив поднос на свои колени и отвернувшись от португальца. И хотя моё внимание полностью привлекла туча, которая родилась на горизонте, но с каждой минутой всё увеличивалась, я чувствовала, как Тики прожигает в моей спине дыру своим пытливым взглядом.
— Спасибо — кротко поблагодарила я брюнета, поставив поднос на постель и исподлобья взглянув на Тики. Он встал, подошёл к кровати, взял поднос и ушёл. Я не выдержала и крикнула:
— Добавил бы драматичности в наши
«отношения»: хлопнул бы дверью!
Мне, естественно, никто не ответил.
***
Время подходит к ужину. Я лежу на кровати, и в моей голове бьётся одна мысль: хоть бы Тики не отказал мне в ванной! За все мои выходки он имел полное право наказать меня, лишив ванной. Я ещё удивляюсь, как он меня обеда не лишил. А вот ужина… Что-то он запаздывает. Наверное, всё-таки наказал. Что ж, перетерплю.
Довольно резко вскакиваю на кровати, когда в коридоре раздаются его шаги. От быстрого подъёма у меня немного кружится голова, но я почти не обращаю на это внимания, выжидающе глядя на дверь. Я жду его, а точнее его ответа насчёт ванной.
Ключ поворачивается, на пороге появляется он. Что-то в его внешности малость поменялось, и я пытаюсь разглядеть что. Кажется, волосы. Точно! Они теперь заколоты назад. Чего это вдруг? Странно. В остальном вроде изменений нет, всё как обычно.
Всё то же молчание царит между нами. Он не говорит, когда ставит поднос, не говорит и тогда, когда, сев в кресло, буквально натыкается на мой осуждающий взгляд. Мы играем в «гляделки» около пяти секунд, затем я наклоняю голову и медленно принимаюсь за пищу. Горошек с цыплёнком с соусе просто восхитителен. Я с едва заметной улыбкой на губах и превеликим аппетитом съедаю почти всё, но в самый последний момент останавливаюсь.
Проглотив кусок цыплёнка, тихо зову:
— Тики…
Не поднимая головы чувствую, что он смотрит на меня. Он наблюдает, ему это нравится даже тогда, когда мы «в ссоре». Я понимаю это, ничего не могу поделать, потому и стараюсь подыгрывать.
Я не повторяю попытки позвать его. Похоже, он серьёзно обижен. А обиженный маньяк хуже диареи.
— Ванна уже готова. Через пятнадцать минут я вернусь за тобой и провожу тебя в ванную комнату, — неожиданно говорит мужчина. Я едва не роняю вилку и, чертыхнувшись, переспрашиваю его насчёт услышанного.
— А как же банные принадлежности?
— Всё уже готово.
— И бельё тоже? — с сарказмом говорю я, досадуя на заботливого похитителя.
— Думаю, с этим ты в силах сама справиться.
Он снова уходит, унося с собой остатки ужина. Я жду его, в душе радуясь купанию, как маленький ребёнок. Я очень люблю мыться и готова валяться в ванной не один час, а под душем стоять — и то больше. Но больше всего мне по душе русская баня. И пусть посещала я её не так часто, но зато все эти посещения навсегда отпечатались в моей памяти.
— А ты верёвку не будешь привязывать? — спрашиваю я, когда мужчина, отцепив наручники, отошёл в сторону двери.
— Нет, — пожимает плечами он. — Тебе будет неудобно.
Я вскидываю брови, в удивлении смотря на Тики. Неужели он вновь стал мне доверять? И это после одного-то раза? Я всего лишь раз не предприняла попытку бегства, а он уже так расщедрился… Ну, что же, хорошо.
Я быстро откопала в комоде средней длины сорочку, повернувшись к португальцу спиной, извлекла и украдкой засунула в ночнушку часть нижнего белья.
— Всё, — схватив со стола резинку, чтобы подобрать волосы, приготовилась я. Тики, держа меня за локоть, вышел в коридор, вывел меня и, прикрыв дверь, повёл в знакомом направлении. Только мы прошли чуть дальше, и дверь теперь находилась с противоположной стороны.
— Если что-то понадобится, то я буду здесь. — оповестил брюнет, оставаясь за дверью. Я угукнула в ответ, закрываясь.
Комната была просторная, а сама ванна — шикарна. Белая с какой-то позолоченной отделкой, она стояла на четырёх ножках, напоминающих лапы льва. Ванна стояла посреди комнаты, а слева было небольшое окно. Я первым делом кинулась туда, но меня ждало невезение: на окне стояла решётка, и стояла она, видимо, уже давно. Не один десяток лет, это точно.
Я огляделась. Здесь так пусто, что выть хочется. Он что, везде так сделал, где я бываю? Везде так пусто и глухо, что складывается впечатление, будто он тут не живёт, а иногда ночует. Но его можно понять: положи он здесь что-нибудь лишнее, и я сбегу, как заяц. Так, а чего это я его жалею? Нет-нет-нет! Нельзя!
Трясу головой, попутно вещая на крючок на двери сорочку. Здесь уже висит большое нежно-кремовое полотенце, на ощупь такое приятное, что хочется сразу же укутаться в него. Пахнет от него горами, даже немного морозом. Уж не Лоском ли он стирает вещи?
Быстро раздеваюсь, убираю волосы на затылок, и прохожу к ванне. Это просто горячая вода без всяких добавок. Обвожу взглядом ванную и замечая небольшую полочку с пенками, гелями, шампунями и прочей ерундой. Сразу видно, Тики очень старался. Жаль, что его труды напрасны будут.
Пока выбираю, то отмечаю, что многие пенки для ванной здесь — довольно приятные. Ну, на мой взгляд. Однако вот этот бутыль с чёрным кофе… Кофе пить люблю, а в виде скрабов и прочего — нет. Ха, говорил, что всё про меня знает. Он меня за дуру держит?
— Похоже, — бормочу себе под нос я, открывая бутылёк, где нарисовано манго. У него такой сладкий и приятный запах, что я сразу же переворачиваю бутылочку и с силой давлю на неё. Через несколько минут за бортик ванны валятся хлопья пены, а я всё ещё продолжаю взбивать воду, стараясь получить сногсшибательный эффект. Что ж, пусть мне и 17, но я в душе ещё тот ребёнок.
Видимо, Тики тоже так думает, потому что в какой-то момент за дверью раздаётся не очень довольный голос:
— Давай, затопи мне всё кругом.
— Не дрейфь! — откликаюсь весело я и опускаюсь в воду. Приятно, аж визжать хочется. Вода и пена обволакивают меня, я мурчу от наслаждения, растирая эту смесь по своим рукам и шее. Всё-таки быть заложницей — это в какой-то мере прекрасно. Например, можно вот так лежать каждый день по часу, балдеть, плескаться и никуда не торопиться. Наверное, это единственный плюс в моём нынешнем положении. Больше таких приятных и больших плюсов я не вижу. Ну, еда. Общение так себе, комфорт (если учитывать наручники) — тоже.
А одной ванной сыт не будешь.
Поплескавшись около получаса, я вылезаю и мокрыми ногами ступаю по холодному кафелю. Неприятно до дрожи внутри, но я отважно иду к двери, где срываю полотенце и сразу же кутаюсь в него. Только тогда замечаю тапочки у противоположной окну стены. Несусь туда со стучащими зубами, едва не разбиваю нос и губу о стену, нечаянно поскользнувшись. Но в итоге тапочки на мне, а я стараюсь вытереться по-быстрому и унять стучащие зубы. В доме тепло, но после ванны я не ощущаю этого, поэтому, быстро вытерев тело, натягиваю бельё, надеваю сорочку и, кинув на крючок мокрое полотенце, вылетаю с клацающими зубами в коридор.
Там меня встречает полусонный Тики. Увидев меня в сорочке до колен и с огромным распушённым пучком на голове, он немного ошарашенно спрашивает:
— Что ты там делала?
— Мылась! — рявкаю я и, не дожидаясь его, со всех ног топаю в сторону своей комнаты. Португалец спешит следом, но мне сейчас не до побегов. Я замёрзла, как собака, и единственное, что сейчас хочу сделать — забраться под одеяло.
Залетаю в комнату, бегу к кровати, на ходу теряя тапочки, и прыгаю на кровать. Долго там копошусь, потому что окончательно теряюсь в «полюсах» одеяла, но в итоге, завернувшись так, что мама дорогая, сажусь на кровать и смотрю перед собой. Тики всё ещё нет, и я просто поражаюсь в душе, что он оставил меня одну.
— Д-д-д-дура-к-к-к-к… — шепчу я, трясясь.
Спустя минуту появляется мужчина с моими вещами в руках. Он ехидно улыбается, видя меня, а я в ответ рычу:
— Холодрыга — ж-ж-жуть прос-с-сто! Я сейчас о-к-к-коченею, блиннн…
— Ничего, привыкнешь. — ухмыляется брюнет и, запинаясь о брошенный мною тапок, цедит сквозь зубы «чёрт». — Кто тапки раскидывает?
Я лишь наклоняю голову в бок, как бы извиняясь. Тики аккуратно кладёт мои джинсы и свитер на то кресло, на которое он никогда не садится и говорит, что время уже позднее.
— Ты меня укладываешь что ли? — не поняла я, а на смену «трясучке» пришла зевота. — Дожилась. Сама лягу поди, вчера легла и ничего. Жива и здорова. Иди.
— Выгоняешь?
— Как хочешь, — отворачиваюсь я от мужчины и разглядываю несколько мгновений большую луну за окном. Наверное, там и красивые звёзды, но из-за того, что в комнате свет, я ничегошеньки не вижу.
— Как тебе ванна? — спрашивает брюнет и плюхается на край кровати, почти рядом со мной. Я вижу только часть его лица и спину, но и этого мне достаточно, чтобы уловить каждую его эмоцию или движение.
Отделываюсь довольно скупым «спасибо». Слишком хвалить его тоже не стоит, а то так и до беды недалеко. Мужчина в ответ лишь улыбается. Вдруг он просит протянуть ему руку.
— Зачем? — настороженно спрашиваю я, посильнее закутываясь на тот случай, если Тики начнёт меня домогаться.
— Просто, — брюнет поворачивается ко мне ещё больше и, немного вытянув руку вперёд, ждёт. Я перевожу испуганный взгляд с его руки на лицо, потом обратно. Что он хочет от меня? Руки? А сердце тогда как же? Смешного тут, конечно, мало, да и мне не смешно. Но португалец настроен решительно. Вон, как хмуриться начал от долгого ожидания.
Я ещё секунду колеблюсь и, зажмурившись и отвернувшись, протягиваю ему свою руку. Перед глазами почему-то мелькает кровь, мне кажется, что этот псих сейчас просто оторвёт мою бедную конечность и на этом конец. Я умру. Но нет.
Что-то такое мягкое коснулось моих пальцев, отчего я вздрогнула. Потом поняла — это его пальцы, которые, едва касаясь своими подушечками кожи, провели по внутренней стороне ладони и сжались где-то выше запястья.
Открываю глаза и поворачиваю голову. С уст слетает тихое «охренеть!», ведь увиденное не каждый день встретишь: какой-то мужик, который украл тебя и которого ты знаешь всего два дня, буквально целует тыльную часть твоей руки. Нет, про «целует» я загнула, а вот вдыхает её запах — это да!
Внутри всё переворачивается вверх дном, я теряюсь. Наконец, очнувшись, выдёргиваю свою руку и ору, указывая на дверь:
— Блин, чёртов извращенец, вали отсюда! Не хватало ещё твоих дурных наклонностей, твою мать! Романтик хренов! Я сказала: иди! Я спать хочу! — после этого я упала на кровать, закутавшись так, что видны одни глаза, и пробормотала:
— Фетишист гадкий.
— Ладно, не злись, — словно извиняясь за поломанную игрушку, сказал Тики и поднялся с кровати. — Я же ведь не сделал ничего плохого. Подумаешь, просто насладился запахом манго…
— ФЕ-ТИ-ШИСТ! — на одном дыхании выпалила я, выпрыгивая из одеяла и запутываясь в нём ногой.
— Осторожно, — предупредил португалец, с опаской оглядев меня, — упадёшь.
— Вали отсюда, и тогда не упаду! — указывала на дверь. Уже позже я поняла, что в этот момент мне не хватало усов под носом и нашивки на плече: вылитый Адольф Гитлер.
— Как скажешь, только не кричи. Я не хочу ещё раз ссориться, — мирный тон мужчины сделал своё дело: я более-менее успокоилась и села на кровать.
— Тики, ты хоть и мужик, но выпроводить я тебя смогу, — твёрдо заявила я. — Уходи сам, по-хорошему.
— Да пошёл я! Кстати… — Тики повернулся ко мне и покрутил в руке маленький блестящий ключик от наручников. Моя задорность сразу сошла на нет, я посерела.
— Давай, что теперь, — пробурчала я, прикладывая руку к изголовью и накрываясь одеялом. Но, на моё удивление, Микк не стал меня пристёгивать, а, пожелав спокойной ночи, тихо и мирно ушёл. Но на ключ меня всё-таки закрыл.
Я выключила свет и вернулась на кровать. Я была права: за окном было широкое, необъятное звёздное небо, над большой долиной, что расстилалась перед особнячком, висел Млечный путь. Где-то рядом светилась Медведица со своим Медвежонком, но я уже не видела их, а вставать было лень. После ванны меня страшно поклонило в сон, но перед тем, как заснуть, я точно решила: «Надо подумать над тем, как устроить побег. Тики стал доверять мне. Это уже всё меняет».
В эту ночь я спала без снов.
