Батлер

      Нас вызвали в кабинет директора. Я уселся и прислонился к спинке мягкого стула. Батлер отодвинулся от меня подальше и, бросив презрительный взгляд, тоже присел. Он буквально развалился на стуле, закинув ногу на ногу: Батлер явно чувствовал себя свободно. Складывалось ощущение, что он пришёл не к директору, который мог запросто выкинуть его из колледжа как нагадившего щенка, а к себе домой, где позволительно всё. В отличие от Батлера, мне было крайне неуютно. Мне претит это разбирательство, больше похожее на актёрскую постановку. А началось всё с того, что Скотт Батлер — местный задира — узнал о моей нетрадиционной ориентации. А когда он подловил меня с тремя дружками, больше напоминающими горилл, чем второкурсников, бежать было бесполезно. Его товарищи — что-то вроде группы поддержки. Они ничего не делали, просто стояли и смотрели, лишь иногда выкрикивая различные фразы типа: «Давай! Уделай его!» или «Педикам тут не место!» Батлер повалил меня на землю и стал хаотично наносить удары, а потом, схватив за волосы на затылке, впечатал меня лицом о стену. Скрыть следы односторонней драки невозможно, ведь Батлер обеспечил мне сотрясения средней тяжести. Как только моя мать узнала о происшествии, она, точно клуша, побежала жаловаться во все инстанции. Именно так мы и оказались в этом противном, из-за цвета полов и стен, кабинете. А лучше бы мы очутились с Батлером в одной постели.       Директор начал с Батлера. Сначала он спросил, с чего началась вся заварушка, на что парень, указывая на меня пальцем, коротко ответил: «Он пидорас!» Я лишь улыбнулся и кивнул, глядя прямо в лицо директора. Видимо он нервничал, потому что часто протирал ладони бумажным полотенцем. Неудивительно, ведь находится рядом с Батлером, сможет не каждый: его наглость и неуважение ко всем кроме себя любимого многих выводили из себя, а кого-то подавляли. Меня же это возбуждало до такой степени, что становилось стыдно за свою развращённую натуру. С того момента, как я увидел Батлера в колледже, мне захотелось, чтобы он отымел меня где-нибудь в подсобке или раздевалке. Такие как он, наверняка трахаются будто в последний раз. Кажется, этот парень выбил мне остатки мозгов. Хотя, как говорят: нельзя сломать то, что изначально не работало.       Я видел спектакль, где урод, сделав пластическую операцию, пытался доказать своей жене, что он её муж, однако та не верила. В кабинете происходило нечто подобное: директор пытался доказать, что насилие надо мной необоснованно и нужно сдерживать себя; Батлер же не хотел сдаваться и продолжал вести себя так же неуважительно, как и раньше. Парень фыркал, кривил лицо, громко жевал жвачку, а с его алых искусанных губ слетали бранные слова. Когда-то этими же устами он будет оставлять засосы на моей шее. В итоге директор не выдержал и сказал Батлеру зайти чуть позже. Нас отпустили.       Мать стояла возле кабинета, и, как только Батлер вышел из него, вцепилась в его кожаную куртку и осыпала на молодого человека град проклятий. С моей матерью бороться сложно, поэтому я, то ли от неизбежности, то ли от веселья, невольно хихикнул. Батлер заметил это, и от ярости его ноздри затрепетали. Будь мы одни, он точно убил меня, а потом закопал там, где даже собаки не смогли найти. Он ненавидит меня, а я почему-то доволен. Похоже, я нажил себе врага, которого хочу в любовники. Директор выбежал на крики и, оттащив разгневанную женщину, приказал Батлеру исчезнуть. Даже сзади Батлер выглядел возбуждающе: широкие плечи, стройные ноги и округлая задница. Куртка и футболка были лишними. Джинсы тоже. Вся одежда на нём была абсолютно ненужной.       Мне вроде как двадцать, а я иду под ручку с мамой через всё здание колледжа. Благо, что в это время никого нет. Она тащит меня на улицу, говоря о толерантности, гомофобии, а в конце о директоре, который, по её словам, «не смог приструнить гадёныша». Когда мне надоела её болтовня, я, под предлогом того, что хочу в туалет, попросил мать подождать на улице. В туалете я сначала сполоснул руки, потом лицо. В зеркале я увидел Батлера: он стоял, скрестив руки на груди. Я обернулся.       — Пусть твоя мамаша заберёт заявление, — сказал он приказным тоном.       Меня дико возбуждала безвыходная ситуация Батлера, в которой он играет второстепенную роль. Сейчас я решаю, исключат его из колледжа или нет. Прикусив нижнюю губу, я произнёс:       — Нет, Скотт. Ты — урод!       Я лгал. Хоть этот парень и избил меня, мне всё равно снится, как он насильно наклоняет меня и без растяжки засовывает свой член. Батлер имеет меня жёстко, жадно, страстно, вбивается резкими и короткими толчками. Я открываю рот, чтобы застонать от сумасшедшего, нереального удовольствия с примесью боли, но Батлер прикрывает мне губы рукой и запрокидывает мой затылок к себе на плечо. Его дыхание обжигает мне уши, отчего становится ещё приятней. Мои мокрые сны. Я - ненормальный. Безумие на почве страсти.       Батлер подходит ближе, настолько близко, что у меня дыхание перехватило. Я гляжу в его голубые глаза, под которыми тёмные круги. Он цедит:       — Чёртов гомик, я испоганю твою и до того жалкую жизнь!       Он уходит, и я снова разглядываю его плечи, спину, задницу и ноги. Я опускаю голову и победно улыбаюсь.       Батлер — мой! Теперь точно.       Да, теперь я решил сыграть главную роль в этой актёрской постановке.

* * *

      Пусть это было непросто, но я-таки уговорил мать отозвать заявление и сказать директору, что разбирательство окончено. Она хоть и неуёмная наседка, однако стала первой, кто поддержал меня, узнав, что я гей. Никаких истерик, вечернего разговора за столом или прочего в том же духе. Она боялась, чтоб я не подхватил заразу и переживала за то, как общество воспримет меня. Особенно гомофобы. Именно по этой причине мама и решила воздать «этому сукиному сыну Батлеру» по заслугам. Впрочем, как бы печально не звучало, я люблю свою мать, наверное, лишь по этой причине.       Я нахожусь в классе. Рядом со мной сидит Шон — мой друг, союзник, такого же голубоватого происхождения. Он не слушал преподавателя: ему были интересны подробности того, каким образом мне удалось так быстро отделаться от Великого и Ужасного. С нашего последнего разговора прошла неделя, и за это время Батлер мало того, что ни разу не толкнул меня плечом, но и не сказал мне ни одного слова. Он просто проходил мимо, пару секунд задерживал взгляд на мне и продолжал идти дальше. Все знают: если Батлер издевается над геем, то это прекратится не скоро, а, возможно, и не прекратится никогда. Теперь я не чувствовал себя так уверенно, как тогда, в туалете. Видимо мой план по завоеванию батлеровского члена трещит по швам точно изношенная одежда бездомных. Это и раздражало, и пугало одновременно.       Шон пододвигается ближе, одну руку кладет мне на колено, другую в качестве опоры на спинку моего стула. Он шепчет мне на ухо, моля рассказать ему, что произошло, иначе до перемены он не доживёт. Приходится вкратце пересказать ситуацию, а то и правда помрёт от любопытства.       — Вуд и Хьюз, может вы замолчите и позволите мне дать знания, тем, кто в этом нуждается? — Преподаватель уставился на Шона, потом перевёл взгляд на меня.       — Педики такие существа, которые держат свой рот всегда открытым.       Я вздрогнул как от затрещины. Это его голос. Я обернулся. На самой последней парте сидел Батлер с одним из своих дружков-горилл. Он доволен, ведь его главарь, наконец что-то сказал. Батлер же презрительно улыбался, глядя на меня.       Это знак. Он даёт мне понять, что не желает прекращать нашу игру. Внутри меня всё замерло. Кажется, даже сердце остановилось. Я должен что-то предпринять, что-то придумать, что-то такое…       — Эй, Эдриан, — мои мысли перебил голос Шона, — ты слишком сильно кусаешь губы. Кровь пошла.       — Сотри, пожалуйста, — тихо попросил я.       У меня поднялось давление. Боль ударила в виски, заложило уши. Шон облизнул свой палец и прислонил его к моей губе, медленно стирая кровь. Потом снова повторил процедуру. Для нас с Шоном такое поведение было нормой, но только не для дружка Батлера. Он фукнул, сказав: «Пидоры ебаные!» и перевёл взгляд на своего главаря, видимо ожидая его реакции. У Батлера вздрогнула щека, он стиснул зубы и проглотил слюну. Я видел, как дёрнулся его кадык и как раскраснелось его лицо. Батлер громко похрустел пальцами.       Я его разозлил, и это не могло не радовать. Я привлёк его внимание, а значит теперь застряну у него в голове, и буду долбиться о череп клювом точно дятел, каждый раз напоминая о себе.       Красный занавес не спеша открывался. На сцену вышли актёры. Спектакль начался!