"Дорогой Дневник..."

В постели Рон долго ворочался без сна. Он обдумывал свое положение. После войны он был довольно завидным женихом, и, хоть большинство молодых девушек магической Британии грезили о герое №1 — Гарри Поттере, тем не менее 5-10% из них согласились бы и на Рона, а это не менее ста человек. М-м-м, сотня барышень и он… В дорогой мантии, потягивает дорогой напиток, а они все ласкают его, а те, кому около него не хватило места, эротично танцуют вокруг… Рон вздохнул. Фантазия маняща, но у него уже есть Гермиона… И все же так продолжаться больше не может. Завтра он поставит ей ультиматум — или у них будет близость в самое ближайшее время, или… Что именно «или», Рон и сам не знал. Знал только, что его молодое тело самца скоро начнет по-звериному рычать и агрессивно кидаться на прохожих, если не получит свою порцию любви и ласки, если не будет регулярно разряжаться в кого-нибудь сексуального. Внезапно, Рон понял, что зверски голоден. Злость отвлекла его сегодня вечером, и он забыл, что так и не был на ужине. Тихонько встав с кровати, Уизли решил направиться на кухню и вверить свой желудок заботам домовиков. Отодвинув полог, он с некоторым удивлением обнаружил, что кровать Гарри пустует. Пожав плечами на сей факт, он вышел из спальни. Почти до конца спустившись по лестнице, он вдруг замер. Сейчас, в три часа ночи, в гостиной Гриффиндор кто-то был — явственно слышались голоса. И как только Гермиона, староста школы, не уследила? — хотел было подумать Рон, как вдруг понял, что один из голосов как раз таки и принадлежит Гермионе. Глаза его вытаращились от удивления еще сильнее, когда он понял, что такого тона, коим говорила она, он никогда у нее не слышал. Это не был тон учительницы, старосты, начальника, мамаши-наседки… Это был… нежный тон влюбленной девушки. А говорила она с Гарри. Пораженный, словно Петрификусом Тоталусом, Рон стоял за стеной и слушал. — Я так больше не могу, — слышать такого Гарри тоже было очень необычно — последние несколько месяцев герой проявлял удивительное равнодушие ко всему, был флегматичен или, для разнообразия, меланхоличен иногда. Сейчас же его речь была пылкой, дышала сильными чувствами. — Совушка, это невыносимо — видеть тебя каждый день так близко и не иметь возможности дотронуться до тебя… Говорить с тобой так, как я хочу где угодно, при ком угодно… Обращаться с тобой, как со своей девушкой. Не иметь возможности представить тебя общественности как свою неве… — Гарри, — черт, как же мягко звучал голос Гермионы, даже укоряющий, — Гарри, пожалуйста, не мучай меня. Я не уйду от Рона, Гарри, я не просто не могу с ним так поступить — он любит меня, он не заслужил такого предательства… Мы — его единственные друзья, если он после этого перестанет общаться с нами, Гарри, как он без нас будет? И как мы будем без него? Я люблю его, хоть и как брата… — А меня? — тихо спросил Гарри. — Меня ты любишь, совушка? Рон с несвойственной ему осторожностью выглянул из-за своего укрытия. Поттер стоял очень близко к Гермионе и заглядывал ей в глаза, которые она опустила, явно не желая встречаться с ним взглядом. Он взял ее руку в свою. — Ты знаешь ответ на этот вопрос, Гарри. — Голос Гермионы стал строже, но Рон видел, какими нечеловеческими усилиями ей это дается. — Пожалуйста, не мучай меня и прекрати так меня называ… — Совушка. — Гарри взял и другую руку Гермионы в свою, подошел почти вплотную. — Совушка… Моя совушка… — Ты предпочитаешь меня не слышать, Гарри Поттер. — В голосе Гермионы стало больше «старостиных» ноток. Она отняла свои руки. — Я иду спать. Не тут-то было: кто бы мог подумать, что меланхоличный Поттер способен так мгновенно преграждать барышням путь и вжимать их в стены? — Скажи, что ты любишь меня, — Поттер требовательно смотрел ей в глаза, держа ее крепко прижатой к стене, но при этом умудряясь нежнейше гладить по волосам. — Это ничего не изменит, — Гермиона чуть слышно вздохнула. — Скажи, что ты любишь меня, Совушка, — Гарри приникал все ближе, хотя ближе, казалось, было некуда. — Ты помнишь, как я придумал тебе это прозвище? В лесу, когда Рон сбежал от нас, там была сова, прилетавшая к тебе, ты помнишь? — Я помню, — произнесла Гермиона устало. — Гарри, отпусти меня, это ни к чему не ведет. — Скажи, что ты лю… — Я люблю тебя, Гарри-Чертов-Поттер, — наконец, подняв взгляд прямо на Поттера, заговорила Гермиона с чувством, — я так люблю тебя, что едва могу сосредотачиваться на заклинаниях и подготовке к грядущему учебному году. Я больше всего на свете хотела бы быть с тобой, держать тебя за руку где угодно и при ком угодно, вынашивать твоих детей, готовить тебе ужины, но, пойми, я никогда не пойду на предательство друга… — Совушка… Моя благородная совушка… — В глазах Поттера стояли слезы, он ослабил хватку, но Гермиона, получив свободу, не воспользовалась ей сразу же. Приподнявшись на цыпочки, она медленно поцеловала героя в щеку и направилась в сторону спальни девочек. Гарри замер на мгновение, растерянно, словно не понимая, прикасаясь пальцами к тому месту, куда его только что чмокнула подруга, но тут же ожил, в один прыжок преодолев начавшее было увеличиваться расстояние между ним и Гермионой, резко развернул ее к себе и поцеловал. Она ответила на поцелуй; ответила с жаром, страстно, вторя герою, но слезы тихо струились по ее лицу. Дальше Рон оставаться не стал. Чтобы не быть застигнутым Поттером, он бесшумно, но при этом максимально быстро поднялся в свою спальню и лег, задернув полог. Как банально. Любимая девушка и лучший друг. Как банально. Еще час назад, если бы кто-то сказал ему, что Гарри может целовать Гермиону за его спиной, а Гермиона может отвечать ему, и что она встречается с ним из жалости, он бы дал этому наглому лжецу в морду, не раздумывая и секунды. Сейчас же в морду дать хотелось Поттеру. Лучший друг, называется!.. Успел в лесу дать Гермионе ласковое прозвище, глядите-ка. Что еще он успел с ней сделать там, в лесу, пока Рона не было рядом со своей девушкой? Да, Рон предал их тогда, но Поттер, выходит, предал Рона, и был ничем не лучше. Рону было ясно теперь, почему Гарри после войны так и не вернулся к Джинни. Она, впрочем, недолго скучала, вновь сойдясь с Дином, но Поттера в глазах Рона это не оправдывало. А Гермиона, Гермиона-то какова!.. Рон уже даже беспокоиться начал, все ли у нее в порядке с репродуктивной системой, коль она на него, гарного хлопца, так прохладно реагирует. Теперь, памятуя ее с Поттером жаркий поцелуй, Рон мог с уверенностью ответить: все в порядке, просто нужен определенный парень рядом. Не ее парень. Не Рон. Какая же она все-таки… Сознание услужливо предлагало слово «шлюха», когда Рон услышал, что в спальню вернулся Поттер. Вот выскочить бы сейчас неожиданно для Избранного и как надавать ему по шее! По той самой, за которою его только что обнимала девушка Рона. Стиснув кулаки со злости, Рон, тем не менее, продолжал лежать на своей кровати. Он еще никогда не был вовлечен в столь сложные перипетии судьбы и не вполне понимал, как ему поступить… Хотелось, вообще говоря, навалять Избранному и плюнуть в лицо Гермионе, но он прикладывал большие усилия к тому, чтобы не поддаться гневным эмоциям. И тут его взгляд упал на находку дня — лежащий на прикроватной тумбочке дневник Д. Л. Малфоя. Когда сегодня днем (кажется, это было полвека назад) Рон обнаружил его, он был обрадован — еще бы, такая бездна для возможности узнать тайны Хорька и издеваться над ним, шантажировать его, разводя на глупые поступки, и делать еще много чего… Однако, только сейчас Рон осознал, каким подарком судьбы был этот дневник. Да, теперь он знает, как отплатит всем троим. Гермионе — за то, что встречалась с ним из жалости, не любила его, целовалась с другим, Поттеру — за то, что пытался увести у него девушку, ну, а Хорьку — за все хорошее. Запрятав дневник поглубже в тумбочку, укрыв его от любопытных глаз заклятием Спрятанности и Невидимости, а также парой непарных носков, Рон уснул сном младенца. На завтра у него были наполеоновские планы. Завтра он начнет разворачивать кампанию.