"Дорогой Дневник..."

Наутро Рон начисто забыл о Дине и Симусе — о том, что он вообще приглашал их в качестве зрителей в Выручай-Комнату. Зато он не забыл о том, что произошло у него с Малфоем. Чувствовал себя наш Рон превосходно, не пытался сдержать широкой улыбки, хотелось петь. Настроение было отменное. Он потренировался на квиддичном поле с командой, в которой Мальчик-Который-Поттер больше не участвовал — не царское, видимо, дело, думал Рон. Отбил больше мячей, чем обычно, и даже кое-что понял из того, что давали сегодня на занятиях, а за обедом съел двойную порцию. Никого не обделил при этом, потому что Поттер почти ничего не жрал последнее время, а когда Гермиона последний раз посещала Большой Зал, Рон и не помнил. Вечером он играл в шахматы в гостиной, и пусть проиграл, но лишь дружески пожал руку сопернику — какому-то четверокурснику. Просто паренек, маглорожденный, посещал маггловский кружок шахмат и явно кое-чему там научился. Проигрыш Рона не расстроил. Ночью он шел к Малфою. Ночью он шел к Малфою. Каждую ночь, без каких-либо исключений. После памятной ночи, когда Рон впервые в полной мере получил Драко, и когда впервые сделал это в своем собственном обличии, ни одной ночи не было пропущено. Все ночи были — их. С той памятной ночи Малфой будто открылся ему. Не только стал принадлежать телом целиком и полностью, но и пустил в свою душу, в свой разум, в свои мысли, в свои переживания. Мог ли Рон курсе на пятом подумать, что у Хорька могут быть переживания! Однако, они у него были. О родителях. О прошлом, которое надо как-то искупить. О будущем, в котором он — Малфой — будет это все искупать. О Роне. Ну, то есть, конечно, не о Роне, а о Поттере, как думал Малфой. С той памятной ночи Рон из принципа перестал принимать Оборотное Зелье. Заниматься любовью, будучи самим собой, слишком опьяняло, риск стоил того, игра стоила свеч, тем более что Малфой, ждущий его в Выручай-Комнате или один раз прямо в коридоре слизеринских подземелий, всегда изначально по их договоренности уже был с завязанными глазами. Конченному мазохисту Малфою это нравилось, нравилось до острого возбуждения быть сабмиссивом, а Рону это позволяло быть самим собой во всех смыслах этого слова. Он даже в беседах с Хорьком, коего он иногда — по-приколу — называл Драко, отвечал так, как приходило в голову, то есть от имени самого себя. Он не запаривался делать свои ответы похожими на стиль речи и характер Поттера. Он просто забил на него и забыл о нем. Ну ходит по Гриффиндорской гостиной мрачной тенью, ну и хрен с ним. Герми вон вообще не видно. Хотя о них Рон мало думал. Встречи с Малфоем захватили его. Рон давал разрядку своему молодому организму и отдыхал душой — почему-то тихие рассказы Хорька успокаивали, привнося в душу умиротворение. Целитель недоделанный… Хотя, Малфой кажется, упоминал, что собирается стать целителем… Сколько-то недель прошло в таком ритме, но Рону постепенно вновь стало чего-то не хватать, и он вскоре понял, чего именно. Общения. Живого общения в близким человеком, которому можно доверить тайну, к которым можно поваляться в траве, шутливо побороться на ковре, поиграть, которого можно лизнуть в щеку и это будет нормально для их общения. Такого человека у Рона не было. С парнями с Гриффа и Хаффла нормально бухнуть, поорать, побалагурить, с квиддичными игроками здорово играть в квиддич, с шахматистами Гриффа — в шахматы. А близкого общения у Рона ни с кем не было — с братьями не сложилось, пусть они и были ему родными и дорогими, с матерью Рон в основном слушал мораль, отец был у нее под каблуком, лучшие некогда друзья Гарри и Гремиона его, как он считал, сейчас не заслуживали. Решение пришло само собой — Малфой. Решение пришло спонтанно, и влилось в его жизнь так органично, будто всегда так и было. Один раз, почти случайно, Рон не стал сразу грубо брать Малфоя, как было у них в обыкновении до этого. Его волосы задели бок лежащего под ним Малфоя, отчего слизеринец вздрогнул и как-то дернулся. Рон попробовал — интуитивно — сделать еще раз то же самое, и очень скоро стало понятно: слизеринец попросту боится щекотки. Черт, как же по-детски, просто и весело они тогда провели время! Катались по ковру, пытаясь защекотать один другого (побеждал Рон — во-первых, он не так боялся щекотки, во-вторых, был сильнее. Хотя иногда поддавался. Для веселья и разнообразия). Рон даже не был уверен, что в тот раз дело дошло до секса — настолько они увлеклись, и настолько было радостно обоим, что передышка в один день в этом плане была вполне органичной. Вместо этого они болтали и смеялись — как оказалось, у них похожее чувство юмора, только у Малфоя более тонкое. Рон даже невольно восхитился слизеринцем. Эмоциональная близость породила физическую. Не ту, которая у них и так уже была — казалось бы, как можно быть к человеку еще ближе, есть ты каждую ночь глубоко, так глубоко, как только можешь, соединяешься с ним в безумном горячем вихре? Оказалось, можно. Рон и сам не заметил, как для него стало естественным убрать волосы от лица Малфоя. Убрать вспотевшую от занятий любовью белесую прядь, перехватив его руку, чтобы — о Мерлин! — поцеловать в запястье. Или в ладонь. Или поцеловать каждую фалангу каждого его пальца. Это оказалось неожиданно естественно и правильно, будто только так и может быть. Мысль о том, что он целует руки мерзкому Хорьку, Рону даже не приходила в голову, а сам термин «Хорек» для Рона незаметно вышел из употребления. «Дрэй» — вот так Рон стал называть Малфоя теперь. Оказалось, что Хо… Дрэю можно было рассказать практически все. Многое из того, за что его осудили бы мать и Гермиона, что не понял бы Гарри и над чем посмеялись бы братья Малфой понимал, и когда это было уместно, тонко шутил, остро комментировал — с ноткой язвительности, куда же юный Малфой без нее — или даже мог дать дельный совет. В общем, в том, что Рон сейчас, без пяти минут полночь, спешил на условленную встречу — секс на стене прямо в слизеринских подземельях, без мантии-невидимки, без Дезиллюминационного заклятия (!) — не было ничего удивительного. Выбегая из гостиной, он скорее почувствовал, нежели услышал, что к нему обращаются. Неохотно остановившись, он обернулся и увидел Поттера, встающего с кресла и непроницаемо смотрящего на него. — Уизли. — Что тебе? — Рон вообще не хотел ему отвечать, но не хватало еще, чтобы Поттер за ним поперся. — Прочитай это, Уизли. — Непроницаемый Поттер приближался, протягивая какой-то лист бумаги. — Надеюсь, теперь ты доволен. С нетерпеливым — скорее бы отделаться от него! — вздохом Рон схватил протянутый листок, оказавшийся запиской от Гермионы. «Дорогие Гарри и Рон! Когда вы это прочтете, я буду уже далеко от Хогвартса. Я не буду скрывать от вас своего местонахождения: я доучусь в Шармбатоне, затем, возможно, во Франции же начну работать. Мой проект по защите прав эльфов можно реализовывать в любой магической стране, т.к. по плану он все равно охватит их все. Мне очень жаль, что так вышло. Я виновата перед вами обоими. Прости, Рон, что так и не стала идеальной девушкой для тебя. Я очень люблю тебя, как друга. Надеюсь, ты встретишь достойную. Того же могу пожелать и тебе, Гарри. Пока что мне трудно желать тебе этого, но я справлюсь, мне нужно время. Да, Рон, ты поступал со мной абсолютно заслуженно. Я виновата перед тобой. Я любила твоего лучшего друга все то время, что встречалась с тобой. Я полюбила его задолго до этого. Я люблю его до сих пор. Да, люблю тебя, Гарри. И именно поэтому я должна уехать. Я желаю вам лучшего. Я виновата перед вами обоими. Я желала бы вам лучшего друга, нежели смогла быть сама. Так будет лучше для нас всех.

С наилучшими пожеланиями, Гермиона Грейнджер»

С полминуты Рон тупо пялился в листок. Перечитал. Нет, это не могло быть правдой. Да было весело лапать Гермиону и доводить Гарри до бешенства, но вон Поттер какой стал — уже кожа серого цвета… Это же было несерьезно, так? Внезапно до Рона дошло, что и сам он никогда не любил Гермиону как девушку — да, желал, но он, когда ему не с кем было реализовывать свои юношеские базовые потребности, желал, пожалуй, едва ли не всех встречных женщин моложе ста лет. Гермиона была для него сестрой — возможно даже, более любящей, чем Джинни. Это ведь несерьезно, так? Все, что в письме? Как-то запоздало Рон понял, что был бы только рад соединению Гермионы с Гарри… Понял, что они не встречались у него за спиной, а, наоборот, ради него пытались, как могли, сохранить дружбу всех троих… Пусть Поттер и пытался увести у него Гермиону за спиной, но Рон ведь правда ее недостоин! И обращался с ней не так, как следовало бы. Как будто они оба с Гарри понимали, что Поттер подходит ей куда больше, но Рон решил использовать возможность качать права… — Это шутка, По… Гарри? — спросил он изменившимся голосом, понимая, как убого сейчас звучит его вопрос. Осознание того, что он натворил, почти что предал лучших друзей, сломал их дружный союз, тяжким бременем упало на него. Но Поттер не слышал. Он уже поднимался по винтовой лестнице в спальню. И тут одновременно произошло два события. Рон выбежал из гостиной, как будто бешеная скорость могла помочь ему унять чувство вины. Он бежал к Малфою — ему сейчас как никогда нужна была поддержка, нужно было дружеское плечо. Нужна была ласка и эмоциональная «скорая помощь». Как ни странно, все это Хорек — а, пофиг, Драко! — умел ему давать. Поттер же, поднявшись, обнаружил у двери в спальню Симуса и Дина. Оба стояли, скрестив руки на груди и ухмылялись. — Хочешь знать, куда так умчался Уизли? Куда он исчезает каждую ночь? — с нехорошей веселостью обратился к нему Дин. — Пойдем с нами, у Гриффиндора намечается вечеринка.