"Дорогой Дневник..."

— Футболки Гарри, носки Гарри, трусы Гарри; футболки Рона, носки Рона, трусы Рона… — Гермиона Поттер проговаривала уже собранныевещи мужа и лучшего друга мужа — ровно как и лучшего друга ее самой, чтобы лучше понять, что еще осталось уложить в чемоданы. Она переходила по Гриффиндорской спальне от тумбочки Гарри к тумбочке Рона, от кровати Гарри (на которой вещей было не меньше, чем в его тумбочке), до кровати Рона (на которой вещей было еще больше), неосознанно поглаживая свой округлившийся животик — привычка, появаившаяся у нее в последние месяцы. Сам же Гарри отсутствовал — дела аврората, на работу в который он был принят досрочно сразу же по сдаче им выпускных экзаменов. А вот его лучший друг Рон Уизли был здеся — лежал на своей собственной кровати и смотрел в потолок, думая о своей судьбе. Ничего необычного в том, что вещи двух обормотов собирала беременная девушка, не было — она сама горячо упросила их дать ей хоть какое-нибудь занятие, потому что очень уж скучно ей было в декретном отпуске. Она хотела продолжать работать над своим планом по защите прав эльфов, но Гарри и слышать не желал о перспективе Гермионы работать и вынашивать его детей одновременно. Именно поэтому Рон, сдавший, как и Гарри, выпускные экзамены, мог не собирать сам свои вещи на завтрашний Хогвартс-Экспресс в Лондон: все делала за него Гермиона. И он предался мыслям о своей дальнейшей судьбе. Мысли эти были нехитры, и делились на две категории: 1. Работа. Тут все было в порядке — экзамены Ронни сдал более-менее, и был очень хорош в одной области, в которой и планировал открыть свое дело (читатель узнает об этом чуть позднее, хотя может догадываться уже сейчас, — прим.автора). Тут проблем не было. 2. Личная жизнь. Тут все было сложнее. Да, с Гарри и Гермионой он помирился — и был счастлив по этому поводу, и просто, по-человечески рад за них. Они уже обещали сделать его крестным своего ребенка. Но вот собственная личная жизнь Рона… Прошло уже много месяцев с того времени, как он понял, что за то не очень-то и долгое время, что было отведено судьбой ему на близкое общение с Малфоем, успел влюбиться в слизеринца до конца и без остатка. Да, он любил его, хотел его, скучал по нему, любил его душу, его мозги, то бишь ум, любил без ума его тело, его внешность — и не имел ни малейшей надежды увидеть его когда-либо еще. Попасть в Малфой-менор было нереально — родовые заклятия, тыры-пыры, прочая лабуда, — да и не факт, что Дрэй (так Рон по-прежнему звал Малфоя про себя) находился именно так. Где же он находился, не знал никто, кроме, по всей видимости, его предков, Малфоев-старших, которые держались теперь в волшебном мире особняком и свой менор, похоже, вообще не покидали. Замкнутый порочный круг!.. Все было безнадежно. А даже если бы он и встретился с Малфоем — что он бы ему сказал? Слизеринец любил Поттера, а на Уизли ему было наплевать в лучшем случае, а с учетом обстоятельств — кроме ненависти, мог ли Драко что-то к нему испытывать? -Рон! — вдруг прервала горькие размышления Узили его подруга. — Ты же говорил, что отдал дневник Малфою! Уизли от звука доставляющего столько страданий и томлений имени резко сел на постели, глядя на Гермиону во все глаза. Она держала в руках тот самый, найденный им в начале учебного года личный дневник слизеринца. Вид дневника причинил ему боль. Именно эта находка спосбствовала тому, чтобы он так жестоко обошелся с Малфоем. Мысль о его поступке бредила давнюю, незажившую рану — он себя презирал. — Я соврал, — кратко ответил Рон, за лаконичностью пряча боль, избегая смотреть Гермионе в глаза. — Уничтожь его, если хочешь, или я сам могу это сделать. Гермиона сочувственно посмотрела на Рона. Он не скрывал от нее, как и от Гарри, своего отношения к Малфою — хорошего — и своего отношения к самому себе, — плохого — сформировавшихся после всех событий и не меняющихся уже более полугода — ровно столько, сколько прошло времени с момента, когда Рон видел Малфоя последний раз. Внезапно, неожиданная догадка, или, скорее, смутное воспоминание о том, что она когда-то читала в древнем фолианте, словно вспышка молнии, озарила Гермиону. — Рон, ты, как в отличие от меня, воспитанный с самого детства в волшебной среде, конечно же знаешь, что магам, в отличие от магглов, нет нужды заполнять личные дневники, писать там пером или ручкой? Ты ведь знаешь, что записи о мыслях, чувствах, событиях в жизни мага в его дневнике появляются сами собой благодаря древней магии? — Лицо Рона все больше вытягивалось по мере того как говорила Гермиона. — Рон, ты ведь можешь просто открыть дневник и узнать, что думает и чувствует Малфой прямо сейчас! Гермионе и в голову не пришло, что это было бы нечестно по отношению к слизеринцу — она слишком хорошо знала своего друга и видела, как тот страдает по Малфою. Рон, действительно, открыл, по прежнему с ошарашенным лицом, последнюю исписанную страницу… Он читал не более тридцати секунд, прежде чем лицо его озарилось в улыбке — а ведь последний раз он улыбался на свадьбе Поттеров пять месяцев назад. — Гермиона, ты — чудо! — Рон счастливо рассмеялся, оторвал Гермиону от земли и прокружил в воздухе — как будто ее и без этого не тошнило. Побросав наспех несколько вещей в рюкзак, даже не замечая, что именно собирает, как и не замечая, что основная часть его вещей была собрана Гермионой в чемодан, Уизли чмокнул подругу в щеку, схватил метлу и вылетел в окно. Год с момента последнего посещения Франции еще не прошел, а значит, колдовиза еще действовала. *** То, что Рон прочитал в Дневнике: «… как будто это было вчера. Я не верю, что не видел его уже полгода. Он — как живой, я его чувствую, его душу, его эмоции, чувствую их, как свои. Он так прочно засел в моем сердце — кажется, только закрой глаза, протяни руку, и — он… Но нет. Мерлин, какой же наивной была моя детская любовь к Поттеру на почве его благородного геройства. Я любил оболочку, какртинку, образ — я понятия не имел, что Поттер за человек, и до сих пор не имею. Это Уизли, Рон — посмеявшийся надо мной, унизивший — так убедительно играл. Он врал мне. Врал все время, и все же я не могу отделаться от мысли, что, если бы это было правдой, что невозможно, то можно было бы с уверенностью сказать, что я люблю его… Я люблю этого человека, который был со мной в Хогвартсе. Понимающий, немного смешной. Сильный. Безусловно добрый. Простой для всех, кроме меня — для меня особенный. Я влюбился в Уизли, создавшего этот лживый образ для унижения меня. Я бы многое отдал, чтобы иметь такого человека рядом с собой до конца жизни, но, судя по всему, его просто не существует. Не знаю, вернусь ли я в магическое сообщество через четыре с половиной года, когда мне вновь разрешат пользоваться палочкой. Здесь так хорошо и спокойно. Заброшенное бунгало на диком берегу моря в Провансе — магглы не могут найти это места, а для магов здесь нет ничего интересного. Отличное место, красивые виды, и у меня даже есть занятия… Все было бы хорошо, если бы мне не было так плохо.»