Одежда
6 февраля 2017 г. в 00:27
Талални сидела в фарфоровой лохани в мыльной пене. Она наслаждалась теплой водой и радовалась, что в замке графа тоже оказалась такая полезная вещь, как ванна. Правда, у нее мелькнула мысль, что было бы правильнее и удобнее, если бы воду можно было разогревать прямо в ванной комнате, а не таскать ее, горячую, черт знает откуда с кухни.
Она закончила умываться, прошла в комнату и обернулась простыней, которая тут же к ней прилипла. Талални распустила свои длинные черные волосы и ненароком уронила заколку, которая закатилась под кровать. Талални нырнула за ней. Когда она выпрямилась с заколкой в руке, перед нею стоял граф фон Кролок.
Вампир пришел, чтобы пригласить ее отужинать. Он увидел Талални, стоящую на коленях и что-то ищущую под кроватью. Намокшая простынь облепила ее крепкую попку, и фон Кролок вдруг почувствовал возбуждение. Такого с ним не случалось уже давно, с того момента, как умерла его жена. Талални встала с колен и выпрямилась, в ее руке была заколка для волос. Она увидела вампира и вздрогнула.
— Ваше сиятельство, вы меня напугали! — возмутилась она. — Какого черта вы появляетесь в комнате у дамы так бесшумно! Хоть бы покашляли для порядка.
Граф молча смотрел на нее, приоткрыв рот, и она увидела, что его клыки опять стали размером с волчьи.
— О, кажется, вы опять голодны… — протянула она. — Ну что ж, вот и настал момент истины. Приступайте.
Она чуть наклонила голову, давая ему доступ к своей шейной артерии. Вампир тихо порадовался, что она совершенно неправильно истолковала появление его клыков. А дело было в том, что они выступали по желанию их владельца, либо от голода, либо, когда он испытывал сексуальное возбуждение.
Он просто не смог себе в этом отказать и притянул Талални к себе, пожирая взглядом ее шею. Вампир прильнул губами к нежной коже на ее горле. Это принесло ему такое удовольствие, что он сжал Талални в объятиях и коснулся этого места языком, лаская его. Он был готов заурчать от наслаждения. Она была такая сладкая и ароматная…
— Я не знала, что у вампиров принято спать со своей едой до того, как вонзить в нее свои зубы.
Ее низкий грудной с хрипотцой голос привел его в чувство, и он отскочил от нее. Чертова девчонка, надо же все так испортить!
— Я жду вас в гостиной! — рявкнул он. — Стол уже накрыт!
С этими словами он развернулся и стремительно покинул комнату.
Талални почувствовала, как его прохладные губы коснулись ее шеи. Вампир прижал ее к себе, и она ощутила прикосновение его клыков к своей коже. Но боли от укуса не последовало, он коснулся ее языком, не делая никаких попыток впиться в ее шею. И тут до нее дошло. Это был поцелуй, самый настоящий поцелуй! Плотно прижатым к паху вампира бедром она ощутила кое-что, твердое, как камень, пульсирующее, граф даже слегка терся о нее этим местом. Это привело ее в изумление, и Талални просто не смогла удержаться и ляпнула:
— Я не знала, что у вампиров принято спать со своей едой до того, как вонзить в нее свои зубы.
Когда он отскочил от нее, она ощутила разочарование. Ты как пресловутый поручик Ржевский, негодуя сама на себя, подумала она, придешь и все опошлишь!
Граф фон Кролок и Герберт ждали свою гостью. Граф был все еще мрачен после того, что произошло там, в комнате. И как он мог так сорваться?!
Дверь в зале с грохотом хлопнула, и вампиры обернулись на этот звук. От того, что они увидели, их глаза полезли на лоб. Талални была завернута в простыню, а в руках она держала платье, и весь ее вид говорил о том, что она была в ярости.
— Где моя одежда? — тихо прорычала она.
— Ваша одежда не подобает женщине, и я приказал ее сжечь, — надменно ответил граф.
— Да какое вы имели право распоряжаться моей одеждой, МОЕЙ, вы понимаете?! Здесь не было ничего моего, кроме нее, а вы отняли у меня последнее, оставив мне вместо этого вот эти обезьяньи шмотки! — на этот раз она вопила так, что ее наверняка было слышно за окрестностями замка. Ее уже понесло, и она просто не могла остановиться, трясясь от бешенства. — Ах ты ж мать твою поперек жопы ети, да ебись оно все сраным проебом, пиздобратия мандопроушечная, пиздатая просраносука, хуессаная пидрила, стервопроблядское блядище, пиздоногая блядевина еби тебя конем до селезенок и так, и раз эдак, и хуём, и дубьём до глотки, и сапогом, и под иконой, и в сральне, и чертями, и ангелами!
Она перевела дух, и тут ее взгляд упал на Куколя, который старался заползти в самый дальний угол.
— Так, а теперь горбатый! — сходила она с ума. — Я сказала, ГОРБАТЫЙ!!!
Куколь на трясущихся ножках выполз из тени.
— Куда шмотки мои дел, признавайся! — прохрипела Талални.
— Я их постирал, только успокойтесь пожалуйста, — пролепетал горбун. — Я их вам принесу.
— Хвала богам, хоть у кого-то здесь оказались мозги на месте! — рявкнула она. — Всем спасибо, все свободны, а я потеряла аппетит, доброй ночи, или спокойного утра, засим откланяюсь!
Она вылетела за дверь, с грохотом захлопнув тяжелую дверь.
Отец и сын переглянулись.
— Ты не понял, что она там вещала? — переспросил фон Кролок Герберта.
— Что-то про интимные отношения с матерью, жопу и, прости папа, ангелов, — в прострации пробубнил Герберт. — И вообще, это был какой-то другой язык, кажется, русский, это все, что я понял.
Фон Кролок налился гневом.
— Это уже переходит всякие границы! — прорычал он. — Я лично сдеру шкуру с этой девчонки!
— Отец, она нужна нам на Балу! — Герберт попытался его остановить.
— К черту! — граф вырвался и кинулся прочь из зала.
Талални трясло от злобы. Она питала большую привязанность к своим вещам и выходила из себя от того, как свободно распорядилась ими эта нечисть.
Дверь в ее комнату хлопнула с жутким треском. На пороге стоял граф, его доселе аккуратная прическа была встрепана, а его глаза метали молнии. Одним скользящим шагом он пересек комнату и схватил Талални за плечи, встряхивая ее, словно куклу.
— Вы что себе позволяете, паршивая девчонка! — взревел он. — Вы вообще осознаете, кому и что вы говорите! Я вас уничтожу!
— И каким способом? — прошипела она, злобно сверкая своими глазищами. — Отшлепаете меня?
Граф от ее наглости задохнулся. В ярости он смотрел ей в лицо, на ее маленькие пухлые губы, которые только что изрыгали, как он понимал, самые непристойные изощренные ругательства. Его затрясло от возбуждения, и он почувствовал, как его клыки опять начали выпирать.
— Ну, так что же? — требовала она ответа.
— Ох, да замолчите вы уже наконец! — прохрипел он, и впился своими губами в ее рот. В его ушах нарастал гул, и он сам не заметил, как уже сорвал с нее эту нелепую простыню, кидая Талални на постель и прижимая ее сверху своим телом. Одновременно он почувствовал, как ее руки сдирают с него одежду так, что пуговицы летят во все стороны. Он вонзился в нее резким толчком, вызвав ответный стон, и начал двигаться, задыхаясь от непереносимого удовольствия. Моя, рычало все его существо, она моя, к черту Бал, ее не получит никто, кроме меня!
Он впился в ее шею и с наслаждением начал глотать ее кровь, чувствуя, как она зарывается рукой в его волосы. Вампир с трудом оторвался от нее и сел, притягивая ее к себе на колени. Он вспорол себе жилу на горле и сдавленно прошептал:
— Пей, дитя! Быстрее, пока рана не затянулась.
Талални прижалась ртом к его ране, и его кровь хлынула в ее горло, соленая и терпкая.
Ощущения у нее были такими, словно они стали одним целым, и в этот момент он опять вошел в нее и задвигался резкими толчками. Это было так странно — чувствовать чужое наслаждение, но это приблизило ее собственный экстаз, и как бы со стороны она услышала крик, и поняла, что кричит она, а граф опять впивается в ее шею и стонет, дойдя до пика и содрогаясь всем телом.
Чуть погодя, когда они лежали в постели, обнявшись, Талални решилась спросить.
— Ваше сиятельство… — прошептала она.
— Оставь это. Фридрих. Ты имеешь полное право называть меня по имени, — ответил он, касаясь губами ее виска.
— Почему ты напоил меня своей кровью, Фридрих?
— Потому что хотел этого. Ты не будешь влачить жалкое существование вроде остальных новообращенных. У тебя будет такое же положение, как у меня или Герберта. Я хочу этого.
— А разве это не идет вразрез с вашими традициями?
— Идет, — он тихо засмеялся. — Ты оказываешь на меня поистине тлетворное влияние, моя дорогая. Я напоил тебя своей кровью, отметил тебя, и теперь никто, кроме меня, не посмеет тебя коснуться. Остальные будут в ярости. Но я улажу это.
Он навис над ней, вглядываясь в ее глаза.
— Ты будешь умирать медленно, приготовься к этому. Но через несколько дней все закончится, и у тебя будет почти такое же могущество, как у старых вампиров наподобие меня.
— И часто ты так делаешь?
— Во второй раз за много сотен лет. Первым был Герберт.
Она вздернула бровь, ухмыляясь.
— Интимных отношений я с ним не имел, уж поверь мне. По мне — так это редкостное извращение.
Они хихикнули. За окном прокричал петух.
— Нелегкая его побери. Поймать его, что ли, и сварить из него суп… — мечтательно пробормотала Талални. Фон Кролок мягко улыбнулся и встал с постели.
— Мне пора, моя дорогая, — он коснулся ее скулы. — Днем ты будешь чувствовать слабость, но это скоро закончится.
Талални закрыла глаза, проваливаясь в сон.